Десять тысяч стилей. Книга четырнадцатая (СИ). Страница 19

Волк посмотрел на ворота. Огромные створки внушали уважение, и Ливию даже не хотелось к ним прикасаться. Казалось, что стоит потянуть стальные кольца на себя — и из крепости покажется нечто, как во всех тех историях про шкатулки, которые ни за что нельзя открывать.

«Но их всегда открывают», — подумал Ливий и потянул за кольца.

Коридор тюрьмы был под стать воротам. Высокий потолок, полумрак, камень, давно ставший черным — приятного здесь было мало. Посреди коридора стоял невероятно высокий старик — метра два с половиной. Выглядел он, как узник, о чем говорили и тощий вид, и длинная нечесаная борода.

Стоило Ливию взглянуть в глаза старику, как Волк почувствовал, что проваливается. Взгляд хозяина крепости был настолько глубоким, что ощущение пустоты накатило на Волка, сжимая сердце, как тиски.

«Тюремщик».

Когда-то он был сильным. И его сила ушла, оставив после себя пустоту, как глубокий колодец, в котором не осталось воды. Именно эта опустошенная бездна и говорила о том, насколько ужасающей личностью был хозяин Осецина в прошлом.

— Здравствуйте, Тюремщик, — сказал Ливий с поклоном.

— Убирайся, — скрипучим голосом ответил старик.

От одного только слова по спине Волка пробежали мурашки. Тюремщик пугал, и Ливий не мог понять, что именно заставляет его бояться.

— Я пришел от «Искры», — сказал Волк, показывая цепочку.

Тюремщик молчал. Может, он вспоминал, а может, думал, что ему ответить. Но пока в коридоре Осецина царила тишина, Ливий наконец-то осознал, что именно его пугает.

«Иррациональный страх стать таким же. Меня пугает эта пустота. Она кричит о том, в кого может превратиться идущий, и где-то в глубине души я боюсь этого. Стать таким пустым — это не лишиться яри и силы. Это что-то другое. Будто передо мной не идущий, а его оболочка, которая чудом умудряется жить», — думал Волк.

— Убирайся.

«Будет непросто».

— Тюремщик, глава «Искры» выбрала меня, как того, кто сможет остановить Хаоса! Но для этого мне нужно стать сильнее. У меня есть техника, полученная от Бессмертного, и семьдесят звеньев Цепи Арьял. Я должен пройти десять лет за два — и у вас есть то, что поможет мне.

Сложно было понять, думает ли о чем-то Тюремщик. «Остается надеяться на его ненависть к Хаосу, если она есть, конечно. Кто знает, может, для Тюремщика это стало долгожданным отпуском», — думал Ливий.

— Иди за мной, — скрипучим голосом произнес Тюремщик.

Походка старика была такой же медленной, как и его ответы. Вместе с Тюремщиком Ливий все глубже погружался в Осецин.

Как и в любой хорошей тюрьме, в Осецине нельзя было просто выйти из камеры и оказаться в коридоре, ведущим аж до входа. Проход постоянно поворачивал, а каждые тридцать метров упирался в дверь. Чтобы выбраться из Осецина, узнику пришлось бы пройти через десятки таких дверей, надежно защищенных магией.

От этих перемычек ничего не осталось. Иногда на полу лежали двери из черного Готана, иногда от них оставался только лом. «Единство» шло вглубь и уничтожало любое препятствие на своем пути.

Когда Тюремщик оказывался возле одной из таких искореженных дверей, его рука машинально тянулась к поясу. Там и сейчас висела связка ключей, от которой больше не было никакого толка.

«Мы должны быть под землей», — подумал Ливий. Коридор не просто постоянно петлял, он еще и спускался все ниже и ниже. Вскоре показались первые камеры.

Конечно, чем опаснее преступник, тем глубже он должен находиться. Здесь, ближе к поверхности, отбывали наказания не самые оголтелые отбросы общества. Нельзя было сравнивать Осецин с обычной тюрьмой. Здесь не было групповых камер, да и комнаты темницы находились на большом расстоянии друг от друга. Пройдя двести метров, Ливий увидел только две камеры, и тогда, не удержавшись, спросил:

— Уважаемый Тюремщик, сколько здесь камер?

Ответа не последовало. Какое-то время Ливий ждал, зная медлительность Тюремщика, но только когда прошли две минуты, хозяин Осецина заговорил:

— Тридцать одна.

«Тридцать одна камера. Максимальная вместительность Осецина. Хаос освободил преступников, которых держали здесь. Не знаю, сколько из них присоединилось к „Единству“ и насколько они сильны, но сидели здесь явно не слабаки».

Двадцать первая, двадцать вторая, двадцать третья. Ливий был близок ко дну древней тюрьмы. Чем глубже он оказывался, тем больше окружение казалось странным. Осецин сверху был обычной центральской крепостью, пусть и старой. Осецин ниже был выстроен куда раньше. А уж тюрьма в самом низу отдавала такой древностью, что Ливий даже не мог узнать элементы архитектуры. Казалось, что тюрьму строили слоями, и фундамент, который стал первым слоем, воздвигли сотни, если не тысячи лет назад.

Неожиданно коридор раздвоился. Один проход вел еще глубже, а Тюремщик повел Ливия по второму.

— Пришли.

«Тридцатая, — подумал Волк. — Тот проход вглубь ведет к тридцать первой камере, а это тридцатая».

Дверь в камеру была целой. Не потому, что ее не ломали: видимо, Тюремщик успел починить вход. Неторопливо сняв ключ, хозяин Осецина отпер дверь — и привычным жестом пригласил Ливия внутрь.

Стоило Волку войти, как Тюремщик запер камеру.

— Позовешь, — услышал Ливий его голос, а потом удаляющиеся медленные шаги.

Тюремщик не относился к Волку, как к узнику, иначе активировал бы технику. Но пока ничего не случилось. Стоило Ливию оказаться в камере, как он сразу понял, что нужно делать.

Внутри не было ничего — ни кровати, ни стула. Камень со всех сторон — и едва заметное сияние на полу. Это и была та техника Тюремщика, которая ускоряла время в камере. Срок десять лет? Пройдет двадцать, прежде чем выйдешь. Сотня лет? Пройдет целых двести.

В Централе все складывалось удачно. Погибли два Верховных, третий, скорее всего, тоже. Пусть Хаос и смог освободить заключенных Осецина и переманить на свою сторону Златоглав и Фот, сил «Единства» было недостаточно. Сизый Лев изменил баланс сторон, и многие в Альянсе Светлых Сил, казалось, больше боялись того, что будет после войны, чем «Единства». «Искра», конечно, опасалась Хаоса, опасался и Ливий, но всем казалось, что авантюрные планы главы «Единства» наконец-то уткнулись в стену.

Но Большая Десятка хорошо понимала: такое происходит не впервые. Уже не раз всем казалось, что «Единство» ослабло, что его нужно только добить — и делу конец, а потом организация Хаоса восставала, будто феникс из пепла.

Поэтому Ливий не тешил себя иллюзиями. Верить в лучшее, а готовиться к худшему — с этими мыслями он положил пластину, врученную Лавинией, в едва заметную неровность пола у дальней стены.

— Если вы это слышите, Ливий Сильнарский, значит, вы уже в камере!

— Что есть, то есть, — хмыкнул Волк.

Глава 8

За решеткой

На дальнем Севере веками стояла одинокая башня. Ее хозяйка, Снежная Ведьма, не жаловала гостей, но в этот раз она сделала исключение.

У подножия башни стоял человек, одетый в шкуры. Его звали Морай. В Централе — да и на Севере — почти не осталось идущих по Пути Зверя. Морай был анахронизмом, причем очень сильным. Мало кто мог сравниться с ним, вот только Морай не считал себя идущим и не искал схваток с людьми. Он был охотником.

— Ты уверен? — спросила Снежная Ведьма. — Это дорога в один конец. Тебе не одолеть его, человек.

— Я сделал работу. Плата.

— Снежная Ведьма не изменяет своим обещаниям. Я говорила с ним — и ты сможешь с ним сразиться. Но зачем? Почему ты, человек, хочешь сразиться с тем, кого тебе никогда не одолеть? Каким бы сильным ты ни был, тебе не удастся даже ранить Великого Дракона Севера.

Немного помолчав, Морай сказал:

— Великая добыча. Добыча всей жизни.

Он обошел Централ, Север и Запад, охотился на огромных тигров и львов, убивал виверн и искореженных существ древности. Охотясь десятилетиями, Морай встречал разную добычу — и каждый раз оказывался победителем. В его жизни осталась только одна цель, которую он видел лишь издалека.