Жена двух генералов драконов (СИ). Страница 19

— Уроки музыки ещё в силе? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал мягким и уставшим.

Агостон поднял бровь, и в его глазах мелькнуло что-то, что я не могла понять. Это был взгляд, полный насмешки, но в то же время и интереса.

— Вы серьёзно? — спросил он, и в его голосе послышалась ирония.

— Да, — сказала я, стараясь не отводить взгляд. — Я серьёзно. Я хочу научиться играть ту мелодию. Я подумала, что она может мне помочь… Стать лекарством от боли… Я смогу переживать боль через музыку…

Агостон смотрел на меня долго, слишком долго. Его взгляд проникал в самую глубину моей души, и я чувствовала, как под этим пристальным взглядом я становлюсь уязвимой.

Потом он усмехнулся, и эта усмешка была такой горькой, что я не смогла сдержать дрожь.

— А что, если я откажусь? — спросил он, и в его голосе прозвучала угроза.

— Тогда я сама найду способ ее выучить, — сказала я, сощурив глаза. — И поверьте, вам это не понравится! Я буду блямкать столько, что сначала уволятся все слуги, потом переедут соседи.

— Пощадите! Я не хочу сжигать рояль. Он тоже дорог мне как память! — заметил Агостон, улыбаясь. — Но вы ставите меня в неловкое положение своей угрозой.

Он закрыл тетрадь и отложил перо, его движения были плавными и уверенными.

— Пойдёмте, — сказал он, его голос был холодным, но в нем чувствовалась скрытая сила. — Только не обещайте, что будете плакать, если не получится. Я не люблю утешать одетых женщин.

Мы вернулись в гостиную, где воздух был пропитан напряжением и ожиданием.

Я села за рояль, чувствуя, как холодные, но уверенные пальцы Агостона коснулись клавиш.

Он встал за моей спиной, его присутствие было ощутимым, как невидимая нить, связывающая нас. Его дыхание обжигало мою шею, вызывая трепет в сердце. В этом моменте было что-то волнующее, почти опасное, как будто мы балансировали на краю пропасти.

И снова я вспомнила бал. Этот взгляд, который следил за мной, пока я танцевала с его братом, сожалея, что все не наоборот.

— Ку-ку, прелесть моя, — послышался тихий голос. — Я тут. Рояль тут. Мы все тут. Может и вы вернетесь?

Я опомнилась и положила руки на клавиши, сидя как прилежная ученица.

— Сначала — руки, — прошептал Агостон, его голос звучал мягко, но в нём чувствовалась какая-то теплота. На мгновенье мне показалось, что если довериться ему, открыться, быть может, я бы нашла в нем ту самую поддержку и исцеление.

— Нет, не так, — повторил Агостон. — Кто у нас скукожил пальчики? А ну быстро раскукожила их…

Я разжала напряженную руку.

— А как? — спросила я, чувствуя, как он дышит рядом.

Агостон осторожно взял мою руку, его пальцы были холодными, но не отстранёнными. Они двигались с такой осторожностью, будто он боялся сломать меня. Его прикосновение было лёгким, почти невесомым, но в нём чувствовалась сила.

— Вот так, — сказал Агостон, он коснулся моей ладони, затем провёл ею по клавишам, нажимая на них.

Нота прозвучала, тёплая, грустная и знакомая. Она проникла в самое сердце, вызывая воспоминания.

Она!

Грустная.

Знакомая.

Глава 41

— Повторите, — сказал Агостон.

Я попыталась.

Кажется, я не слишком прилежная ученица. Я растерялась, глядя на клавиши… Так, она где-то здесь. Нет. Не она!

— Нет, не туда, — сказал Агостон. — Не туда. Левее… Смелее и левее… Вот здесь… Вот так…

Я смотрела на его руки, на шрам на ладони, который он никогда не показывал. Его движения были плавными, уверенными, но в них чувствовалась мягкость. Он знал, где каждая нота.

Агостон вёл мою руку, и мелодия оживала снова. Я чувствовала, как моё сердце начинает биться в такт с музыкой.

— А теперь — сами, — сказал он. Я услышала, как он отошел немного.

Я попробовала повторить, но снова сбилась, сопя как десять рассерженных ежиков. Агостон поправил меня, затем убрал мою руку и заиграл сам.

Он играл одной рукой, но его мелодия была настолько красивой, что я не могла отвести от него глаз. Это была та самая мелодия, которая когда-то заставила моё сердце биться быстрее.

Та самая мелодия.

С трёх нот, как стук в дверь.

Потом — переход в тёплый аккорд.

— Почему вы решили меня учить? — тихо спросила я, чувствуя, как тяжёлая волна воспоминаний накрывает меня с головой.

Слова застряли в горле, словно невидимая рука сжимала моё сердце, не давая им вырваться наружу.

Я старалась не показывать слабость, но голос предательски дрогнул.

— Чтобы у вас был шанс превращать мою жизнь в ужас и кошмар по утрам и вечерам, — парировал он.

Его голос был ровным, но в нём я услышала что-то, что заставило меня замереть. Это была смесь усталости, боли и чего-то ещё, чему я не могла найти названия.

Он улыбнулся, его улыбка была тёплой и искренней.

— Так вы все еще горите желанием? — спросил Агостон.

— Да, — сказала я. — Я хочу, чтобы вы научили. По-настоящему. Я хочу сама играть её. Возможно…

Я замолчала.

— Возможно… — начала я, но тут же замолчала. Слова застряли у меня в горле. Возможно, это поможет мне. Возможно, музыка станет моим лекарством от боли. Возможно, я смогу выразить её… как-то иначе.

Агостон прищурился, словно не веря своим ушам. Его взгляд стал более внимательным, и в нём мелькнуло что-то новое — интерес, может быть, даже надежда.

— Одну минутку. Я придумал, как вас научить, — произнес Агостон. — Я когда-то так учил играть брата. Будете смеяться, но он не знал названия ни одной ноты.

Он поднялся с места и направился к кабинету. Я услышала, как генерал что-то ищет там, и через мгновение он вернулся с листом бумаги и клеем. Его движения были уверенными, но в них тоже было что-то, что выдавало его внутреннее напряжение.

Потом ушёл в кабинет.

Вернулся с клеем.

Приклеил бумажки с цифрами прямо на клавиши.

— Вот так, — произнёс Агостон, разорвав лист на небольшие кусочки и аккуратно приклеив их на клавиши. — Чтобы вы не путались.

— Это же глупо, — сказала я, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Я не ребёнок!

Он улыбнулся, но на этот раз его улыбка была мягкой и тёплой.

— Я знаю, — ответил он. — Но играете пока как ребенок.

Глава 42

Я хотела спорить. Я чувствовала, как внутри меня поднимается волна протеста, как воздух вокруг наполняется невидимыми искрами. Но… так действительно было проще.

Я начала.

1.

2.

3.

4.

Звуки рождались из-под моих пальцев, словно оживая. Я сбивалась, теряла ритм, и мелодия рассыпалась на осколки. Потом я взяла себя в руки.

Я снова пыталась.

Медленно, неуверенно. Пальцы дрожали, а мысли путались. Но я знала, что должна. Должна найти ту самую мелодию, которая жила в моём сердце.

И вдруг…

Я сыграла её.

Целиком.

Медленно, сбиваясь, но — сыграла.

Я замерла.

Время словно остановилось.

Сердце колотилось так сильно, что казалось, оно готово выпрыгнуть из груди. Но это была не та радость, которую я ожидала. Это была радость от преодоления. От того, что я смогла.

Я сделала это. Я смогла. Я сыграла мелодию, которую считала святой.

Я обернулась, чувствуя, как меня переполняет радость. Я хотела сказать «спасибо». Хотела увидеть его улыбку. Хотела, чтобы он разделил это со мной. Почему-то сейчас мне это было важно!

Но лицо генерала было серьёзным. Он смотрел на меня, и в его глазах я увидела что-то странное. Не серые, как обычно, а чёрные, как сама ночь.

— Не надо благодарностей, — сказал он тихо, но твёрдо. — Я боюсь, как бы вам не стало хуже. В этой мелодии ваши воспоминания, ваша боль. И вы снова пытаетесь окунуться в нее. Мне кажется, я допустил ошибку, научив вас ее играть. Ведь теперь вы точно не сможете отпустить свою боль.

— Но почему? — спросила я, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Почему вы помогаете мне?

Он улыбнулся, но это была не та улыбка, которую я ждала. В ней было что-то горькое, что-то, что я не могла понять.