Жена двух генералов драконов (СИ). Страница 11
— Сомневаюсь, что вы вообще умеете что-то кроме трусости и сарказма, — бросила я, стараясь скрыть раздражение в голосе.
— О, я мастер преподавания, — его губы изогнулись в улыбке, но глаза оставались холодными. — Я даже подумывал бросить всё и давать уроки музыки. Только вот, боюсь, с моим темпераментом и терпением мало кто из учеников доживет до экзамена. Зато те, кто доживут, будут отзываться на: «Дураклий».
Даже это слово ранило меня. Его в шутку использовал мой муж. И, кажется, я знаю, от кого он нахватался.
Я не ответила.
Только смотрела на рояль.
Мои пальцы ещё дрожали от той одинокой ноты.
— Вы не боитесь, что он снова заиграет? — спросила я, кивая в сторону рояля. Мой голос прозвучал с вызовом. И улыбка коснулась моих губ.
— Нет.
— А если заиграет?
— Тогда, — сказал он, — я вызову плотника.
— Это не шутка! — разозлилась я.
— А я и не шутил. Я серьёзен, как похоронный звон, — с усмешкой произнес Агостон.
— Вы и выглядите не лучше, — бросила я, не понимая, почему я вообще с ним разговариваю? Давно нужно было просто взять, развернуться и уйти! Но я почему-то стою здесь, как дура, продолжая этот диалог.
— Спасибо. Это мой любимый комплимент от жены, которая ненавидит меня за то, что я дышу, — умилительно произнес Агостон. — И все-таки ради вас я готов сделать исключение. Вы же хотите, чтобы рояль снова играл? Мое предложение остается в силе.
— Зачем вы мне это говорите? — произнесла я, гордо глядя на Агостона.
— Затем, чтобы продлить себе жизнь в нашем счастливом браке хотя бы еще на один день. Цепляюсь за каждую возможность, — рассмеялся он.
— Простите, мне нужно идти. Я не хочу терпеть ваши попытки быть милым и обаятельным, — парировала я, усмехнувшись.
Я взяла свечу, стоявшую на камине, и молча ушла. Ее мягкий свет освещал коридор, создавая уютную атмосферу. Я шла по длинному коридору, украшенному картинами и гобеленами, и чувствовала, как внутри меня разгорается странное волнение.
Войдя в его кабинет, я обнаружила, что он был пуст.
На полках стояли книги в кожаных переплетах, на стене висели огромные карты, а на столе лежало перо в чернильнице.
В воздухе витал легкий запах чернил и кожи. Я подошла к столу и взяла лист бумаги. Он был чистым и гладким, словно ждал, чтобы я начала писать.
Я зависла над бумагой, пытаясь подобрать слова. Мысли путались, как листья в осеннем ветре. Что сказать? Что написать? Эти вопросы терзали меня, как назойливые комары в летний вечер.
— Ты здесь, любимый?
Свернув записку, я снова раскрыла таинственную книгу с безымянным автором.
Мой взгляд упал на страницу, которую я искала. Она была подчеркнута чьей-то рукой — не моей. Кто-то до меня пытался связаться с ушедшим. Может быть, этот человек страдал так же, как и я, или же просто искал ответы на свои вопросы.
Хотя, возможно, это был какой-нибудь племянник, который тряс умершего дядюшку: «Где завещание, старый хрыч?».
Я осторожно провела пальцем по подчеркнутым строкам. «Место должно быть особым. Не тем, где вы любили. Не тем, где вы смеялись. Это место рождает холод внутри. Где сердце сжимается, как от прикосновения смерти. Там, где вы чувствуете — он был. Там и оставьте послание.»
Эти слова, как ледяные иглы, вонзились в мое сердце. Я закрыла книгу и положила её на стол. В комнате стало ещё темнее, и только слабый свет от окна пробивался сквозь занавески. Я взяла свечу, бумагу и перо.
В моих руках они казались хрупкими и почти живыми, словно могли почувствовать мою тревогу.
Глава 22
Я встала и направилась к двери.
Мои шаги эхом разносились по пустой комнате, словно напоминая мне о том, что я иду не одна. Я вышла в коридор, освещенный тусклым светом одинокой лампы. Её пламя дрожало, как живое существо.
Минут двадцать я блуждала по саду, прислушиваясь к своим ощущениям. Ни беседки, ни фонтан, ни каменные скамейки на спинах мраморных драконов — ничто не вызывало тот самый холод.
Я уже отчаялась, как вдруг оказалась возле фонаря на каменном постаменте. Он стоял посреди сада, освещая кусты мягким призрачным светом, который пронизывал листья насквозь.
Да. Здесь явно холоднее, чем везде.
Возле фонаря роились мотыльки. Они бились о его стеклянную крышку, и я подумала, быть может, это то самое место, которое мне нужно?
Я остановилась перед фонарем и зажгла свечу. Её пламя вспыхнуло ярко, но тут же начало дрожать от ветра. Я поставила свечу на каменный постамент, а потом подняла ее и положила под нее бумагу, глядя, как полупрозрачные слезы свечи скатываются прямо на нее.
Мне казалось, что свеча вот-вот погаснет. Мне тут же захотелось заслонить пламя ладонью от ветра. Но я помнила о том, что написано в книге, и понимала. Сейчас нужно идти и не оглядываться.
Я осмотрелась по сторонам, словно боясь, что сейчас свеча погаснет. Про свечку в книге ничего сказано не было.
Ладно, — прошептала я, находя в себе силы развернуться и уйти прочь.
Я шла, чувствуя, как внутри все замирает. Я старалась идти тихо, прислушиваясь к каждому шороху.
В этот момент мне казалось, что в душе что-то сжимается, словно я стою на пороге страшной тайны.
Так, шаг за шагом, я медленно отходила.
Я прошла по дорожке, понимая, что искушение оглянуться настолько сильное, что я вот-вот это сделаю.
Нет, нельзя! — остановила я себя, прижимая таинственную книгу к груди.
И тут я услышала странный звук.
Шорох.
За спиной.
У фонаря.
Как будто кто-то переступил по гравию.
Или прикоснулся к бумаге.
Сердце подпрыгнуло, а я замерла. Мне пришлось прислушиваться, ведь я успела отойти уже на достаточное расстояние.
Казалось, что только что прошелестела бумага, словно кто-то взял ее в руку.
О, боже! Я это слышу! Позади меня кто-то есть!
Я замерла.
Сердце остановилось.
Он пришёл. Он ответил. Он — здесь.
Я слышу его.
Где-то позади меня, в тени фонаря, в тишине сада, в холоде ночи — стоит он.
Я не знаю, обернусь ли я. Я не знаю, хочу ли я этого.
Потому что если это он — я упаду на колени.
Если это не он — я потеряю последнее, что меня держит.
Но я слышу его.
И в этом звуке — всё.
Любовь.
Смерть.
Надежда.
Месть.
Прошлое.
Будущее.
Я стою. На пороге.
Между двумя мирами.
Между жизнью и смертью.
Между правдой и кошмаром.
И я не знаю, что будет, если я обернусь!
Глава 23
Ноги будто приросли к земле, а сердце колотилось, как бешеное, отстукивая ритм тревоги. В ушах раздавался странный шорох, словно листья шептали мне свои тайны, а в голове крутился один и тот же вопрос: «А вдруг, если я обернусь, он исчезнет? И больше никогда не придет?»
Его шаги были мягкими, почти бесшумными, но я знала, что он здесь, рядом. Он наблюдал за мной, и в этом было что-то пугающее и манящее одновременно.
Я боялась обернуться. Боялась увидеть его и потерять ту нить, которая связывала нас. Боялась, что он исчезнет, как мираж, и оставит меня одну в этом холодном, пустом мире. Но я также боялась не обернуться. Боялась упустить шанс узнать, правда ли это он!
И я не стала рисковать. В голове крутились мысли, как будто кто-то шептал мне на ухо: «Обернись и посмотри!».
— Нет, нет, нет, — бормотала я. — В книге сказано, что нельзя!
Я сделала шаг вперёд. Ещё один. Ещё.
Сад был тих и мрачен. Луна, словно спрятавшись за густыми облаками, не освещала его, и он казался заброшенным. Я шла по узкой тропинке, утоптанной множеством ног, но сейчас она казалась бесконечной. В воздухе витал запах сырости и увядших листьев.
И сейчас я просто шла.
К теплу.
К свету.
Как тот мотылёк, который бился о стеклянный колпак фонаря.
Чем ближе я была к дому, тем сильнее мне хотелось обернуться.