Невестам положено плакать (СИ). Страница 22

Гленна почувствовала под ногами твёрдую землю и чуть не расплакалась от облегчения. Её мутило, ноги, бёдра и прочие срамные места болели. Несколько ударов сердца ей казалось, что натруженные мышцы просто-напросто позабыли, как делать шаг. Нетвёрдые ноги дрожали.

– Так что? – спросил Борс ещё раз.

Он гладил по морде тяжело дышавшую лошадь. Она пахла потом и пылью. Гленна была уверена, что и она теперь пропиталась конским запахом с головы до пят.

– У нас их вешают, – ответила она.

Голос прозвучал слабо, ни капли задорной весёлости в нём не было. Борс будто бы и не заметил этого. Он рассмеялся словам девушки, точно она рассказала на диво удачную байку. Он выглядел как нашкодивший мальчишка, которому удалось провернуть невероятно удачную шалость.

Он прижался щекой к лошадиной щеке, закрыл глаза. Светлая грива смешалась с его кудрями, переплетаясь в причудливый узор. Гленна заметила, какие длинные были у мужчины ресницы.

– Ты такая умница, – сказал он лошади, не открывая глаз.

Да таким тоном, что Гленна смутилась. Так бывает, если станешь случайно свидетелем свидания влюблённых.

После этого мужчина принялся делать нечто уж совсем странное. Он снял с седла сумки, все до одной. Те, что принадлежали предыдущему владельцу - тоже. Набив их камнями, он вернул поклажу на место. Охотник вновь погладил лошадь, будто прося прощение за тяжесть ноши, которую теперь ей придётся нести. Борс прошептал несколько слов, которые Гленна не смогла разобрать, а затем провёл лошадь через ручей, который они недавно пересекли. Девушка не сразу поняла, что именно он делает. Только когда он отошёл на два десятка шагов в сторону дороги девушка догадалась: Борс отпускает кобылку. Он несильно ударил ту по крупу. Лошадь тряхнула головой и лёгкой поступью затрусила в сторону дома.

– Она погуляет здесь немного, а потом вернётся домой, – сказал Борс Гленне, – следы её копыт собьют с толку преследователей, если такие найдутся, а камни сделают их глубже, будто лошадь, всё-таки, везла лёгкого всадника. Например, ирландскую мятежницу.

Он посмотрел на Гленну с тем же полным озорства выражением, заставив девушку забыть, что она хотела спросить.

– Что будем делать мы? – спросила, всё-таки, она.

– Мы пройдём вниз по течению этого ручья. Промочим ноги, но собьём след.

В этот миг, под ноги девушки вылетел Пурка. Уставший пёс упал к ногам хозяина, высунув язык. Борс обеспокоенно кинулся к нему, принялся повторять глупые извинения, корить себя по чём свет стоит.

– Гленна, намочи тряпицу, Пурке нужна вода.

Девушка тут же почувствовала, как собственная усталость перестала обладать прежней значимостью. Она вытащила из сумки тряпочку, в которую прежде был завёрнут белый сыр, опустила её в ручей, передала Борсу.

Тот принялся обтирать несчастного пса, который тяжело дышал, высунув синеватого оттенка язык. Только длилось это недолго: Пурка, возрождённый то ли отдыхом, то ли прохладой проточной воды, то ли лаской хозяина быстро пришёл в себя, хотя вставать с места не торопился. Гленна не знала, было ли у них время на отдых, но и сама опустилась на землю подле собаки.

Они не говорили ни о чём, давая передышку псу. Гленна хотела узнать, почему Борс помог ей, рискуя своей своей головой. Как так вышло, что он поверил ей больше, чем посланнику короля? Внутри девушки зрела странная, но почему-то притягательная мысль. Что, если её спаситель на самом деле служил королю Эггу, её отцу? Что если вслед за посланными в чужую землю дочерями король Ирландии отправил тех, кто должен был вернуть девиц домой в час нужды?

Как бы хорошо было, если это так! Только эта догадка эта была ещё более безумной, чем прочие. Какая-то часть её одинокого сердца отчаянно хотела, чтобы дела обстояли именно так. Может, она была дорога королю куда больше, чем ей виделась? Может, он вовсе не считает её своей постыдной тайной, а видит дочерью, кровью крови своей вопреки всему?

Мог ли король когда-то по-настоящему любить её мать? Мог ли любить её, как не любил ни одну из законнорождённых дочерей? Что за глупая мысль!

***

Они почти не разговаривали до самого вечера. Молчание тяготило Гленну, но как изгнать его, клубящееся в воздухе точно смрадный запах, девушка не знала. Ей хотелось спросить у Борса о многом, но она понимала: ответа не получит. По крайней мере такого, который бы объяснил хоть что-то, такого, который пришёлся бы ей по душе. Ей казалось, что Борс не скажет ей правду, начни она настаивать – не добьётся ничего кроме ссоры. Что за причина должна была заставить его поверить ей больше, чем посланцу Тибальда?

Девушка вовсе не собиралась говорить о своих опасениях вслух, но когда спутник спросил её, она не смогла промолчать.

– Что за мысли так тяготят тебя, леди, что ты стала молчаливее обычного? Истинно: ты и без того не болтлива, но сейчас…

Он развёл руками. Гленна устала. Он, скорее всего, – тоже. Они провели в пути несколько дней, всё утро шли не останавливаясь предчувствуя близость приморского поселения. Тогда он сказал ей, что девушка будет спать на настоящей кровати. Ей чудилось, что он говорит это лишь затем, чтобы подбодрить не привыкшую к тяготам пути Гленну, но сейчас она догадывалась: он и сам не отказался бы от сна в постели. Она втянула Борса в неприятности. Понимает ли он, насколько опасно ему оставаться на её стороне?

– Кто ты, Борс? – спросила она понимая, что он уже намекал ей на то, что не хочет разговоров такого рода, – Почему продолжаешь помогать мне?

Он нахмурился. От внешней весёлости и следа не осталось. Девушка ожидала, что он запустит пятерню в светло-русые волосы, как делал это всякий раз, когда был смущён или пытался уйти от прямого ответа. Этот жест ей нравился. Вместо этого, Борс сжал кулаки. Он не злился на неё. Он вообще на неё не смотрел, когда отвечал.

– Помогаю я тебе потому, что верю, потому, что так правильно и, главное, потому, что кроме меня тебе никто не поможет. Чем не причины?

Гленна кивнула, хотя не понимала, что Борс не ждал ответа.

– Вот о том, кто я и откуда – не спрашивай, – сказал он, – знай, что доверять мне ты можешь, веры вполне может быть достаточно и без всякого знания.

Они замолчали. Солнце приближалось к горизонту, тени стали гуще, птицы пели как обезумевшие.

– Прости меня, – сказала Гленна после долгого молчания.

Сказала – точно камень с души упал. Она извинялась не только за вопросы, которых её спутник не желал. Пусть и не осознавая этого, девушка просила прощения за всё, виной чему стала.

– Не за что тебе извиняться! Да и вины твоей нет в том, что Тибальд – безбожник и мерзавец!

На мгновение Гленне показалось, что Борс знает всё. Это открытие отразилось, должно быть, на её лице. Мужчина подмигнул ей. В глаза, почему-то, бросилось то, что отросшая щетина грозила превратиться в пусть и короткую, но бороду.

– Пойдём, нам нужно найти безопасное место для ночёвки, – сказал он, указывая в сторону склона холма, оплетённого корнями множества деревьев.

***

Безопасного места они не нашли. Гленна поняла это далеко не сразу, так же, как и Борс. Правда, он-то как раз что-то подозревал. По крайней мере, девушке так казалось. Он долго водил её кругами по осиновой роще. Ветер тревожил листву, деревья шептали что-то неясное. Борс, то и дело останавливался, когда его порывы путались в шуршащей листве, прислушивался. Точно он был колдуном из старой сказки, который знал язык деревьев, животных и птиц. Можно было подумать, ветер и впрямь что-то говорил. Нёс вести, предупреждал или утешал?

Девушка понимала, что Борс прекратил поиски лишь потому, что она валилась с ног. Гленна не жаловалась, но натруженные ноги подводили её. Она то и дело оступалась. Девушка не знала, как выглядит в этот вечерний час, а если и бы знала – ужаснулась бы. От природы бледная кожа приобрела сероватый оттенок, на щеках появился болезненный румянец, а губы, напротив, были бледны. Из её косы выбилось несколько прядей, а под глазами залегли тени. Не только беспрерывная ходьба и погоня делали её слабее. Она была вымотана бесконечными тревогами, опасностью, что довлела над ними непрестанно. Ко всему прочему, мысль о том, что ложные обвинения могли дойти и до ушей Тибалда и кровный отец поверит наветам отравляла её разум, подтачивая силы.