Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ). Страница 60

Глядя на это, мы даже открыли ворота – сейчас это относительно безопасно, а доступ к воде нужен. Да и людей это немного успокоило. Не так страшен черт, как его малюют.

А затем, уже ближе к вечеру, земля будто застонала. Послышался непонятный приближающийся гул.

Признаюсь, я не сразу догадался, что это. Вбежав на стену, я увидел, что над степью, располагавшейся за Кашлыком между лесами слева и справа, на расстоянии в несколько верст висит бледный дым. Минут через десять гул превратился в топот лошадиных копыт, а еще через несколько минут показались первые всадники.

– Господи Иисусе! – пробормотал стоявший рядом со мной пожилой казак и перекрестился. – Такого я еще не видел…

Глава 2

Толпа врагов была чудовищной. Казалось, что фигуры татар никогда не перестанут выплывать из облака пыли вслед за первыми всадниками – отрядом, опережавшим основные силы.

Боже мой, сколько же их⁈

Татары шли двумя бесконечными колоннами. С флангов ехали обозы с телегами, сложенными юртами и всевозможным снаряжением. Над всадниками плыли стяги – длинные, разноцветные, с тамгами и символами родов. Их развевало ветром, и иногда солнечный луч высвечивал сверкающие золотые нити на тканях.

Не меньше десяти тысяч. Скорее всего, больше. А в городе четыреста бойцов. Есть у нас хоть какие‑то шансы?

Они начали останавливаться в нескольких километрах от города. Близко подходить не стали, но и слишком далеко смысла не было. Кучум чувствовал себя в безопасности. До города оставалось километра три.

Мы видели их, а они – нас.

На стене Сибира был весь город. Все были словно заворожённые этой медленной, уверенной работой огромной военной машины, разворачивающейся прямо у нас на глазах.

Я нашел взглядом Ермака. Он стоял молча, хмурился и сжимал кулаки. Рядом с ним был Мещеряк, такой же мрачный и напряжённый.

Через несколько минут начали раздаваться первые звуки строительства лагеря. Раздался металлический лязг топоров, кто‑то громко кричал команды. Татарские солдаты начали сооружать укрепления – не оттого, что опасались нашего внезапного нападения, а потому что привыкли это делать, и Кучум не стал менять привычный распорядок.

Татары выставляли телеги по кругу, образуя живую стену, быстро и сноровисто сбивали палатки и шатры.

Через час работы место уже стало узнаваемым военным лагерем. В самом его центре вырос огромный ханский шатёр, яркий и заметный даже на таком расстоянии. Его полотнище было явно шёлковым – оно вспыхивало на солнце яркими красными и золотыми цветами. Шатёр казался каким‑то фантастическим сооружением, не вписывающимся в суровый пейзаж сибирской степи. Рядом с ним немедленно выстроились охранники, их блестящие доспехи отражали последние лучи заката.

Когда солнце окончательно исчезло за горизонтом, в лагере татар загорелись костры. Сначала один, затем ещё и ещё – вскоре весь лагерь засверкал огнями. Костры были расставлены непонятным узором и казались огромной горящей сетью, охватывающей землю вокруг шатра хана. Время от времени ветер приносил звуки из лагеря – стук молотков, ржание лошадей, иногда раздавались резкие команды на татарском языке.

Вражеский лагерь становился все более шумным. Особенно хорошо слышались звуки труб и барабанов. Видимо, происходило что‑то вроде построения или переклички. Лагерь казался огромным злым муравейником, готовящимся к нападению.

Затем барабаны застучали особенно громко, и я подумал, что татары решили устроить демонстрацию силы. Звуки стали совсем резкими, яростными, нагоняющими страх. Некоторые из стоящих на стене начали креститься.

Но к ночи все успокоилось. Барабаны замолчали и лагерь татар окончательно превратился в мерцающий остров огней, по которому бродили тени воинов и лошадей. Около города неторопливо ездили группы дозорных, осматривающих окрестности и город.

Они внимательно смотрели на нас. Я буквально кожей чувствовал их презрительные взгляды.

Но взглядом нашу крепость не возьмешь, поэтому я, постояв еще немного, отправился спать. Завтра просыпаться с рассветом. День будет трудный. Чтобы пережить его, понадобится много сил.

Очень трудный.

Думаю, татары затягивать с атакой не будут, однако ночью они не пойдут – их обычная тактика такая.

На стенах осталась только охрана и с полсотни казаков, приданных им в усиление.

… Но скоро я проснулся от странного ощущения тревоги. В горле пересохло, а сердце тревожно билось в груди. Вокруг стояла необычная тишина, такая, от которой мурашки забегали по коже. Я тихо сел на лавке, настороженно прислушиваясь.

За окном светила полная луна, и её серебристый свет проливался в окно, заливая пол избы мёртвенно‑бледными пятнами. Было прохладно. Обычно ночь приносила с собой хотя бы шорохи травы, шелест деревьев, тихие голоса казаков на стене, а сейчас – ничего, будто мир замер в ожидании чего‑то неизбежного.

Я накинул кафтан, застегнул ремень, взял арбалет и тихо вышел на улицу. Воздух был прохладным и свежим, но тревожное чувство только усилилось. Вокруг словно все замерло. С улицы открывался хороший вид на стены, и я увидел на них силуэты казаков, застывших и напряженно вглядывающихся куда‑то вдаль.

Я поднялся на стену, встав рядом с молодым казаком. Его лицо было недоуменным.

– Что происходит? – тихо спросил я его.

– Не знаю, Максим, – шепотом ответил он. – Татары вдруг затихли. Даже те, которые ездили под городом, куда‑то делись. Хоть Ермака буди. Хотя что ему сказать? Что все странно затихло?

Я посмотрел в сторону лагеря татар, сиявшего в ночи россыпью огней. Но сейчас даже там царила полнейшая тишина, никакого движения, ни голосов, ни обычного шума, который был там не так давно. От этого молчания становилось еще тревожнее. Ночь была безоблачная, не темная, но в такой дали, конечно, разглядеть ничего невозможно.

И вдруг он ожил топотом лошадиных копыт.

Невероятная толпа всадников во весь понеслась на город. Черное облако посреди ночи. Без криков, голосов, барабанов и звона оружия.

Казак вытаращил глаза от удивления.

– Штурм? Ночью? На лошадях⁈

Я тоже ничего не понял. Не, если господа кучумовцы действительно хотят попробовать в конном строю преодолеть рогатины, ров, а затем и пятиметровые стены, то мы всей душой «за». Как говорится, милости просим. Беспричинный суицид во вражеской армии нам только на руку. Колоссальная экономия пороха и сил. Но сильно рассчитывать на коллективное помешательство как‑то глупо.

– Татары! – заорал я во весь голос.

Через секунду мой крик подхватили другие, потом кто‑то ударил в колокол, и со всех изб, на ходу застегивая доспехи‑куяки, посыпались казаки.

На стену взобрался Ермак, Матвей, сотники и другие. Лица – недоуменные.

– Ермак Тимофеевич, что происходит? – спросил я.

– Не знаю, – коротко и сурово ответил он. – Что‑то задумали.

Всадники – их были тысячи – остановились метрах в двухстах пятидесяти от стен. Можно было бы выстрелить, толпа‑то стоит большая, но команды пока не было.

И вдруг…

Среди татар начали появляться маленькие огоньки. Один, другой, третий, двадцатый, сотый…

А затем татары ринулись вперед.

Все стало ясно.

У них с собой были огненные стрелы.

Подъехав метров на сто или ближе, всадники выпускали стрелу по городу, затем отъезжали назад. Там, в отдалении, поджигали вторую стрелу, и снова бросались ближе, чтобы запустить вверх маленький огонек.

Сначала их было несколько десятков, затем сотни, а потом, за считанные секунды, небо превратилось в живой огненный поток, пульсирующий и растущий прямо на наших глазах.

Картина – не оторвать глаз от этой картины. Ужасно и одновременно завораживающе красиво. Тысячи огненных стрел плавно поднимались к небесам, достигали наивысшей точки и устремлялись вниз, по плавной дуге, прямо на город.