Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ). Страница 47

Дверь избы открылась, и в проеме показалась старуха. Сгорбленная, с бесцветными глазами. Древняя, как само время. Но сейчас Кучум не обращал на это никакого внимания.

— Ты знаешь, что случилось? — спросил Кучум, слезая с коня. — Мой отряд разгромлен. Ермак жив. Он встретил обоз, и стал сильнее. А ты говорила, что все будет хорошо! Ты обманула меня? Тебя подкупил Ермак⁈

— Не говори так, хан… — осторожно ответила старуха. — Ты не первый раз приехал ко мне… Ты помнишь, как ценны были мои советы…

— Были. Когда-то. — зло произнес Кучум. — А теперь все почему-то изменилось.

— Я говорила то, что видела. Духи никогда не лгут, но вмешался тот, кого не было в книге судеб. Тот, кто изменился и порвал нити. Ты знаешь о нем.

Кучум молчал, глядя на нее тяжелым взглядом.

— Он — человек, которого никто не ожидал. Он спас Ермака. Он изменил ход истории. Он тот, кого не заметили духи. Для книги судеб он как тень, как свет черной звезды. Он…

— Довольно, — оборвал её хан. — Ты солгала мне. Ты знаешь, что случается с теми, кто мне лжет?

— Я говорила правду, — испуганно ответила она, и глаза её вспыхнули. — Я связала узлы, я разговаривала с ночными существами, я приносила кровь. Но он… он будто пришёл извне. И я не могу ничего с ним поделать. И, наверное, никто не может.

— Нет, ты солгала, — тихо сказал Кучум. — А я этого не люблю.

— Я не лгала, — прошептала колдунья. — Я…

Она осеклась. Один из воинов хана шагнул вперёд, толкнул ее в дом, резко захлопнул дверь, а затем подпер ее большим камнем.

— Открой, — послышался ее умоляющий голос. — Впредь я буду осторожна. Теперь я знаю, что может тот, кем стал воин Ермака…

Кучум стоял, не двигаясь. Его лицо казалось высеченным из камня. Потом он протянул руку.

Телохранитель молча подал ему факел. Пламя осветило смуглое лицо Кучума.

Хан поднес его к стене деревянной избы, и та быстро занялась огнем. Пламя скользило вверх и в стороны, покрывая дерево светящимся ореолом.

Через час изба сгорела дотла. Ведьма осталась внутри. Ее почерневшие останки лежали среди дымящихся углей.

Кучум залез на лошадь, и, не говоря ни слова, поехал назад. Телохранители поспешили следом.

— Нам надо что-то придумать, — сказал Ермак. — Не знаю, что, но надо. Проявить хитрость. Как с деревянными пушками, которыми мы победили татар на руднике. Или здесь, с ракетами, взлетающими, когда кто-то заденет за веревку. Иначе мы проиграем. А это будет означать смерть. Пороха надолго не хватит. Он кончится раньше, чем татары. Их Кучум жалеть не будет.

— Я думаю, Ермак Тимофеевич, думаю… Но пока ничего сильного в голову не приходит. На все нужен порох. А его мало.

— Да, — ответил Ермак. — Твои самострелы — это хорошо, но ими орду не победить. Нужно что-то более мощное.

— Будет — сказал я. — не знаю, что, но обязательно будет.

Глава 22

…Мы ушли в темноте, без победных возгласов. Только всплески воды, да редкий скрип уключин. Ночь сгустилась, туман стлался по реке, словно кто-то забыл укрыть её тёплым плащом. Струги плыли один за другим, как братья, одинокие и молчаливые.

Мы покинули место, где был бой и где встретили обоз. Ушли, не дожидаясь рассвета. Пока татары не опомнились, надо уходить. Мертвых нельзя хоронить там. Татары неизбежно сюда придут и увидят могилы. Был негласный договор уважительно относиться к мертвым — например, убитых при нападении на рудник мулла Сибира похоронил на кладбище как полагается, но все же. Татары сюда придут толпой, и люди в ней будут разные. Даже если начальники скажут не трогать могилы, кто знает, что может случиться. Татары сейчас в безумной ярости.

Плыли долго, берег почти не различался — только темные пятна деревьев, редкие отблески воды. Кто грёб, кто просто сидел, опустив голову. Наступила тишина. Говорить не хотелось. Ни про бой, ни про потери, ни про завтрашний день.

Погода стояла угрюмая. Тучи тяжелые, свинцовые, нависли низко. Небо будто прижалось к нам, не давая дышать. Ветра почти не было, но казалось, что всё вокруг пронизано ожиданием и тоской.

Мертвые лежали на одном струге, укрытые парусиной. Некоторых я знал по имени, с кем-то разговаривал. А теперь их души не с нами.

Берег выбрали поутру. Роща, чуть выше воды. Несколько низких берез, старый кедр на пригорке. Подошли, причалили, молча вышли. Никто не говорил, что делать, не командовал — просто начали выносить тела. Осторожно, бережно, как раненых. Хотя никто из них уже не чувствовал боли.

— Здесь, — сказал Ермак, указывая место под деревьями. — Под корнями, в тени. Чтоб вода не дошла. Чтоб зверь не потревожил.

…Лопат не хватало, помогали ножами, руками, кое-кто срезал дерн топором. Земля была плотная, влажная, с глиной. Работа шла медленно. Пока копали, кто-то вырезал крест из доски — просто и грубо. Без надписей. Только глубокие зарубки на древесине по числу похороненных.

Когда всё было готово, мы сложили тела в могилу. Без гробов, просто в плащах. Лица закрыты, руки скрещены. Кто-то тихо произнёс имя, кто-то приложил к губам крест, кто-то стоял, опустив глаза. Я молчал. Не хотел ничего говорить. Всё казалось неуместным.

Молитву читал сам Ермак.

— Господи, упокой души рабов Твоих… кто был с нами, кто стоял за нас… и не пощади врагов наших, если Ты того хочешь…

Крест вкопали крепко, вокруг уложили камни. Когда всё было закончено, мы ещё немного постояли, а потом снова струги, снова вода. Мы тронулись в путь к городу. Далеко ещё, но домой путь всегда легче.

Я сидел на корме, глядел в серую воду. По небу ползли тучи, то открывая, то закрывая редкие просветы. Дождя еще не начался, но был уже рядом. В воздухе пахло сыростью, мокрой древесиной и чем-то неуловимым, как перед грозой.

…Сибир показался через несколько дней, сквозь сизую дымку и тонкий, колючий дождь. Издалека он казался почти игрушечным — крошечные домики, частокол, сторожевые вышки. Но стоило подойти ближе, как всё стало настоящим: запах дыма из труб, звук топора, редкий собачий лай. Весь городок вышел нас встречать.

На берегу стояли казаки, женщины, дети, старики. Глядели молча. Сразу было видно — ждут не добычи. Ждут вестей.

Когда увидели Ермака, ахнули. Похоже, все знали о слухах и предсказаниях. Но нет, мы оказались сильнее судьбы.

Когда наш струг ткнулся в берег, первым вышел к нему Матвей.

— Ермак… — только и смог сказать он.

А потом спросил:

— Сколько…?

— Восемнадцать, — тихо ответил Ермак. — Похоронены на берегу.

Какая-то женщина закричала, наверное, узнав о том, что ее муж погиб. Другая обняла ее и увела в сторону. Один казак, молодой, с рыжим чубом, стоял, не моргая, глядя на воду. Его брат был убит в том бою. Я помнил. Он были удивительно похожи.

Я увидел Юрпаса — шаман стоял чуть в стороне, в своём обычном наряде: кожа, мех, деревянные бусы. Рядом с ним — Даша. Она была в тёмном платье, лицо бледное, но спокойное. Ветер трепал её волосы, она не убирала их — просто смотрела.

Когда Ермак направился к воротам, все притихли. Он шёл медленно, но уверенно. Так возвращается к себе домой хозяин. Лицо в царапинах, рукава кафтана порваны вражескими клинками, но живой, настоящий. Не привидение.

Юрпас выдохнул что-то на непонятном мне языке и сделал шаг назад.

— Жив… — пробормотал он на русском. — Его дух силён…

Даша стояла, прижав руки к груди. Взглянула на меня и подошла. Как бы невзначай. Не хотела даже намека давать окружающим на наши отношения.

— Ты живой, — сказала негромко. — Я знала, что так будет, но…

— Живой, — кивнул я. — И Ермак тоже. Все будет хорошо.

Мы не обнимались, не хватались за руки, просто постояли рядом. Полминуты, а то и меньше. Затем Даша прошептала:

— Я позже приду.

И ушла обратно, не оглядываясь

Потом мы начали разгружать привезенное. Порох, соль, железо, вещи и все остальное. Переносили молча. Я носил вместе со всеми. Особенно тяжелыми были мешки с солью. Один раз я поскользнулся и чуть его не выронил. Хорошо, что соль — не посуда, упадет — не разобьется.