Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ). Страница 42

Через четверть часа пошла работа. Щиты стали сбивать из крепких сосновых досок, благо их у нас хватало. Работа над самострелами, как и вся остальная, ушла в сторону. Начали с подмастерьями, а потом пришло десятеро от Тихона. Спросили, что им делать, и Лапоть тут же обеспечил их работой. Звуки от пил и молотков разносились далеко по округе.

Тем временем староста Тихон Родионович, взяв еще два десятка людей, лично пошёл за глиной. Мужики шли следом, вооружённые лопатами, тачками и вёдрами. Землю разрывали быстро, тяжёлая глина уходила в тачки и вскоре уже лежала кучами у берега реки, рядом с лодками. Другие таскали золу от костровищ и песок. Все смешивали прямо на месте, размягчая водой, пока глина не превращалась в плотную липкую массу.

Я лично контролировал работу на берегу. Как только первая порция смеси была готова, мы начали обмазку бортов. Работа шла быстро, хотя и была тяжёлой. Руки моментально стали липкими от глины. Ее наносили толстым слоем, втирая между досок и тщательно разглаживая ладонями, чтобы покрытие получилось равномерным и плотным.

Чуть позже Лапоть и его помощники принесли первые щиты и стали их крепить на бортах. Щиты были высокими, надёжными, их крепили на прочных опорах из досок. Через некоторое время лодки начали меняться прямо на глазах: деревянные борта покрывались коркой глины, а сверху вырастали крепкие стены щитов, способные защитить от стрел, а может, даже от пуль, если выстрелили издалека.

К полудню, когда солнце поднялось высоко и глина начала подсыхать, лодки стали приобретать совсем грозный и неприступный вид. Я почувствовал удовлетворение: то, что ещё утром было просто задумкой, становилось реальностью. Но отдыхать было рано. До вечера работы оставалось еще очень много.

Люди работали без передышки, перекусывая на ходу. Ермак время от времени подходил, смотрел и молча одобрительно кивал. Почему-то он был очень мрачным и грустным, таким я его еще не видел. Но размышлять об этом было некогда.

Лапоть продолжал сбивать щиты, а Тихон Родионович неустанно следил за подвозом глины и качеством замеса. Я же метался от одной лодки к другой, проверяя надёжность креплений и толщину глиняного слоя.

К вечеру, когда сумерки уже начали сгущаться над рекой, все лодки стояли готовыми. Даже быстрее, чем я думал. Устали мы, конечно, адски, но дело сделали. Щиты плотно прилегали к бортам, глина высыхала, становясь прочной, почти каменной оболочкой. Люди, усталые, грязные, но довольные, молча разглядывали свою работу.

Я почувствовал, что больше не могу. Всё тело чесалось от засохшей глины, одежда превратилась в нечто тяжёлое, липкое и неприятное. Захотелось отмыться, привести себя в порядок перед походом.

Я осторожно направился к тому месту на реке, на котором всегда купался. Дорога была знакомой, ноги сами вели через лесок к берегу, где скрывался от посторонних глаз маленький пляж. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь шорохом листьев и едва слышным плеском воды.

Дойдя до берега, я с облегчением снял одежду, ставшую почти каменной от смеси глины и песка, и шагнул в прохладную воду. Первое мгновение холод был резким и неприятным, но уже через пару секунд он сменился приятным покалыванием, возвращая телу бодрость и силу.

Плавать в Иртыше вечером было особенным удовольствием. Темнота окутывала реку, вода, казалось, становилась мягче, ласковее, словно успокаивая уставшее тело. Я отплыл на середину небольшого плёса и с удовольствием нырнул, ощущая, как постепенно вода смывает остатки напряжения, грязи и тревог дня.

Вдруг тихий плеск прервал моё уединение. Я осторожно повернулся к берегу и в сгущавшихся сумерках увидел женский силуэт. Сердце забилось быстрее. Это была Даша. Она остановилась на краю берега. Меня она точно заметила. Постояв несколько секунд, она начала не спеша раздеваться. Я замер в воде, наблюдая за её тонкой, лёгкой фигурой.

Девушка осторожно вошла в воду и поплыла вперёд уверенными движениями. Поплыла ко мне.

Мы встретились почти посреди реки, молча глядя друг на друга. Она улыбнулась, и я почувствовал, как моё сердце начинает биться чаще. Мы были совсем близко, и внезапно оказалось, что слова больше не нужны…

…Мы вышли на берег через некоторое время. Даша укуталась в мой кафтан, накинутый на плечи. Сидя на песке, она задумчиво смотрела на тёмную воду.

— Ты уплываешь сегодня ночью? — спросила она неожиданно.

— Да, — ответил я, невольно чувствуя тяжесть в голосе. — Вместе с Ермаком.

Она молчала несколько мгновений, затем тихо произнесла:

— Ты заметил, что он сегодня очень грустный?

Да, она права. Сегодня Ермак держался иначе. Вроде бы он был всё таким же решительным и уверенным, но в глазах пряталась тревога и какая-то обречённость.

— Видел это. И не понимаю, почему, — признался я.

Даша повернулась ко мне и внимательно на меня посмотрела.

— Он ходил к Юрпасу, шаману остяков.

Я напрягся, чувствуя, что сейчас услышу что-то плохое.

— Что тот сказал?

Даша вздохнула, отвела взгляд в сторону реки.

— Он сказал, что Ермак не вернётся из этого похода. Шаман увидел его смерть.

Холодный озноб пробежал по моей спине. Я невольно подался вперёд.

— Ты знаешь, что он так и сказал? Почему Ермак сам пошёл к шаману? Он что, верит в это?

Даша медленно кивнула.

— Он верит. Вернее, он и сам что-то почувствовал, понимаешь? И решил удостовериться у Юрпаса. Шаман только подтвердил его опасения. Это судьба.

Теперь я начинал понимать странное поведение Ермака сегодня утром. Его хмурость, молчание и то, как он долго и тревожно смотрел в стену. Теперь всё становилось на свои места.

— Но тогда почему он идёт в этот поход? Ведь можно было остаться, отправить кого-то другого?

Даша печально улыбнулась, обхватив себя руками.

— Ты плохо знаешь Ермака. Он никогда не уйдёт от судьбы. Даже если знает, что впереди — гибель. Он пойдёт вперёд, чтобы встретить её лицом к лицу.

Она говорила тихо и грустно, глядя куда-то мимо меня. Я чувствовал, как комок подступает к горлу, и задал еще один вопрос:

— А про меня шаман ничего не сказал?

Она посмотрела на меня и улыбнулась, хотя улыбка получилась грустной.

— Про тебя он ничего не сказал. Значит, твоя судьба ещё не определена.

Кучум ехал неторопливо, глядя на бескрайние просторы сибирской степи. Ветер, холодный и резкий, беспощадно бил в лицо, спутывал гриву коня и рвал края его мехового плаща. Но хан будто его не замечал.

Сопровождали хана лишь несколько воинов. Они двигались молча и почти беззвучно.

Тропа привела их к старой, полуразрушенной избушке, приткнувшейся к краю болота. Стены ее были покрыты мхом, крыша давно просела, из трубы вился сероватый, едва заметный дымок. У дверей стояла старая женщина. Сгорбленная, с бледной, почти прозрачной кожей.

Кучум спешился и подошел к ней.

Колдунья долго смотрела на него, а потом повела рукой, приглашая войти внутрь. Воины остались на улице, тревожно озираясь по сторонам.

Внутри избы царила полутьма. Хан сел на покрытую шкурами лавку, а колдунья устроилась напротив. Глаза ее блестели.

— Я ждала тебя, Кучум, — сказала она хриплым голосом. — Слушай же то, что шепчут духи.

Она потянулась рукой к чаше с водой, стоявшей перед ней на столе, и начала пристально смотреть на нее. Тишина длилась несколько минут.

Наконец, она произнесла:

— Небеса говорят о тебе, Кучум. Вижу дым и пламя над Искером, вижу кровь и смерть, слышу крики твоих врагов. Духи предков и небо предначертали тебе судьбу. Ты убьешь Ермака. Ты вернешь себе Искер. А после этого русские забудут о Сибири. Больше сюда не пойдет никто — ни отряды купцов, снарядивших Ермака, ни войска московского царя. Эта земля будет твоей навсегда. Судьба выбрала свой путь.

— Я знаю, — с улыбкой сказал Кучум. — Но хорошо, что ты подтвердила это.