Ночная радуга. Страница 27

Я задумалась, глядя на него. Хирург сказал: пока Кириллу нужно жить очень осторожно. Меньше движений и меньше волнений. Кирилл прочитал мои мысли, ответил вслух:

— Да черт бы с ним, с этим хирургом и даже с моей спиной! Не сгорать же мне заживо, глядя на тебя?

И мы все нарушили. И пролетел такой важный день. Лишь вечером я позвонила в клинику, где лежала Диана, и просила передать ей, что я завтра утром приеду.

— Хорошо, — сухо сказала медсестра. — Может, и успеете.

Острые льдинки паники посыпались на меня со всех сторон. Но я больше не могла думать о смерти! У меня было сегодня несколько часов такой раскаленной жизни. И я хочу задержать ее до утра.

Утром я приехала в клинику, готовая ко всему. Я договорилась с Катей, маминой работницей, о том, что она уберет квартиру Дианы и устроит там генеральную стирку. Привезла свежевыжатые соки из дыни и арбуза, детскую еду: жидкую манную кашу и крепкий бульон в термосах. Мандарины, яблочное пюре, шоколадное мороженое в сумке-холодильнике. Большую коробку с подарком сестре я поставила поверх этого меню в сумку-тележку. Мне разрешили войти с ней. Я поблагодарила неприветливую медсестру, которая открыла мне дверь палаты, но в глаза ей не стала смотреть: мне не нужны чужие прогнозы. Я все пойму сейчас сама.

Диана спала. Глаза были закрыты, губы дергались, пропуская то ли храп, то ли хрип. Темные веки, провалы щек, большой лоб, обтянутый прозрачной кожей, под ней вздрагивают голубые вены. Я опустилась на стул рядом и смотрела. Как странно: Диана сейчас похожа на нашу маму. Выразительные, сильные скулы, упрямый подбородок и длинная мамина шея. Она застонала, сжала в руке комок простыни и выдохнула ругательство. Матерное. Да, здравствуй, сестра.

— Пришла? — нашел меня ее мутный, темный взгляд.

— Конечно, Диана. Как только разрешили. Твою квартиру сейчас убирают, а я принесла тебе еду и подарок. Давай начнем с соков.

— Покажи, что ты принесла.

Я поставила бутылочки и тарелки на ее тумбочке, налила в стакан сок.

— Дай, — нетерпеливо потребовала она. — Они не дают мне пить. У меня уже все сгорело внутри.

Я подняла ее голову одной рукой, другой прижала стакан к сухим, потрескавшимся губам. Диана сделала большой и жадный глоток, затем еще… И вдруг все фонтаном вылилось на меня.

— Да вот засада! Ничего не лезет, понимаешь?

Диана дышала тяжело, сок смешался с ее потом и слезами.

— Показать подарок? — спросила я.

— Давай.

Я осторожно вынула из коробки самую красивую куклу своей коллекции. Положила Диане в ладонь. Она подняла куклу, посмотрела недоуменно, пристально, пытаясь то ли что-то понять, то ли вспомнить.

— Это же кукла. А как дите. Никогда не видела такую. Никогда не было у меня. Ты точно оставишь?

— Конечно. Она с тобой и домой поедет.

— Не. Вика, забери! Они украдут, когда помру!

И я не стала ее разубеждать и утешать. Просто сказала:

— Нет. Она будет с тобой везде. А ты будешь рядом с мамой.

Я сложила еду обратно в тележку, вывезла ее в коридор, позвала сестру:

— Возьмите это, пожалуйста. Кому-то пригодится. Здесь очень вкусные и полезные вещи. И не нужно к нам заходить. Моя сестра умирает. Я побуду с ней до конца.

Кукла вечером ехала со мной. Ей предстояло приготовиться к очень дальнему путешествию. И еще я везла острую, неудобную тяжесть. Думала о том, как с ней войти к Кириллу. Почти жалела, что поторопилась его привезти. Поставила машину во дворе, посмотрела на освещенное окно спальни и пошла вдоль дома до глухой стены. Без окон, без глаз. Вот к ней я прислонилась, как к родной. И пожаловалась на всеобщее, непобедимое сиротство, и выплакала эту неуместную, неожиданную, терпкую и горькую жалость к чужой женщине, которая умерла в тот самый момент, когда показалась мне родной сестрой.

Я вошла в дом неловко, ноги были тяжелыми. Свет горел только в спальне. Мне захотелось свернуть в маленькую комнату рядом с кухней, прилечь там на диване, не включая света, и как-то перетерпеть эту ноющую тоску. Я знала, что не смогу сейчас улыбнуться Кириллу, не хочу ему показываться, не хочу готовить еду. Не хочу ничего делать для жизни. В ней так мало хорошего и справедливого, что она не стоит усилий. И как же я на самом деле погорячилась с Кириллом. Надо было понять: человек в любом состоянии должен оставаться один. И ему было бы легче без такого пристрастного, нестабильного наблюдателя и соучастника боли, как я. Профессиональная сиделка — это все, что нужно страждущему.

Но я сняла куртку, вылезла из сапог и вошла в чулках в спальню. И первое, что увидела, — это расплывающееся пятно крови у кровати. Мысль сделала сумасшедший скачок. Страх ослепил меня так, что я больше ничего не могла рассмотреть. Замки и сигнализация Карлоса не сработали. Убийцы нашли Кирилла здесь, они убили его.

Я открыла глаза только рядом с его колючей щекой. Его теплой и живой щекой.

— Что ты, дурочка? — нежно заговорил Кирилл, зашептал мне в ухо: — Я так и знал, что ты испугаешься. Пытался убрать, ничего не вышло. Это я просто так делал гимнастику. Что-то, кажется, треснуло. Но уже не больно. Ты подумала, что меня добили?

— Я не сомневалась в этом, — горячо пожаловалась я. — Нормальные мысли просто уже не приходят в голову.

— Что-то случилось?

— Ничего неожиданного. Умерла Диана. Я не хочу сейчас об этом говорить. Мне нужно об этом подумать. Жестокая вещь — родная кровь. Может захватить врасплох, когда не ждешь.

— Значит, не будем об этом говорить. Поговорим о другом. Завари нам чаю. Разденься, согрейся, а я расскажу тебе о кино с Анной Золотовой и Николаем Бедуном. Я посмотрел. Есть идеи.

Я убрала комнату, прогрелась в ванне, приготовила нам чай и Кириллу ужин. И убедилась в том, что в час горьких откровений доступна лишь одна сладость — живые объятия того, кто близок тебе по всему, кроме крови. Да здравствует обретенное родство.

Ночью мы еще раз вместе просмотрели сорок минут маминого фильма. Кирилл сказал:

— Я, кажется, знаю, кто мог это снять. Он один мог так сделать. Это Никитин, самый тонкий и самый рискованный оператор. К сожалению, он умер недавно. Видимо, еще и потому Бедун начал свою торговлю. А подумал я вот о чем. Нужно собирать все, что они сделали. Выстроить, может, немного почистить, смонтировать. И ты напишешь закадровый текст на два голоса — мужской и женский. Это и будет сценарий. Может быть любая драматургия. В такой видеоряд возможно заложить и развитие, и конфликт, даже драму. Ты понимаешь? Мы можем сделать полноценное, большое кино. Памяти Анны Золотовой. Как тебе?

— Да! Это то, чего я хотела бы. Как же я люблю твою чудесную голову. Постараюсь собрать все быстро, чтобы занять тебя. Все же спина твоя мне тоже дорога. Пусть пока заживает. А ты работай. И еще. Как же я сейчас рада, что притащила тебя домой!

— Сейчас… Были сомнения, я так понимаю? Ты та эгоистка, которая верна только себе. И я кое-что добавлю еще. Ты красивее Анны Золотовой. Она очень профессиональна, но ей не дано выглядеть настолько соблазнительной и желанной. В таком фильме ты была бы невероятной. Но я, конечно, против.

Мамин любовник

Любые хлопоты в нашей стране — это бег по минному полю. Ступишь не туда — взорвется твое время, рухнут твои планы, свалишься с пробитой душой. Ты чувствуешь себя лишней. Все у них лишние: у тех, кто прибрал к рукам наши дома, здоровье и даже смерти. Лечить одного родственника, хоронить двух других, строить собственную программу поиска убийцы матери, который где-то рядом, — где мне взять на это силы, терпение, деньги? У меня ни в чем нет опыта. Такой результат отбитого, отвоеванного у мира одиночества. И Сережа под арестом. А ведь он, как выяснилось, самый необходимый в моей жизни помощник. Был. Теперь, наверное, он будет помогать Лиле с грудью и кошками, если не посадят. Я, кстати, главный свидетель на суде по его делу. Еще и это.

Наверное, я ничего бы не смогла сделать, распалась бы и утонула в отчаянии, если бы не Масленников. Бывают же такие люди. Нет, таких не бывает. Он один, конечно. Его человечность такая настоящая, скрытая от всех глаз, благородство — сияющее и победное. И он мне никто. Между нами нет даже той горячей волны, которая все объясняет и сбивает цену чистой самоотверженности. Да, чистая самоотверженность существует, раз мне встретился один образец.