Ночная радуга. Страница 24

— Диана, — похлопала я ее по щекам. — Ты меня видишь? Можешь говорить? Это аборт?

— Да, — прошипела она. — Не вздумай вызывать «Скорую». Тут-то меня и добьют. И тебя заодно.

— Кто тебя так изувечил?

— Соседка-санитарка. Сказала, что она умеет. Взяла пять тысяч, тварь. Ты не знаешь, как эту чертову кровь останавливают? Попробуй, а?

Никто и ни перед кем не ставил еще такой невыполнимой задачи. Ей порвали там все вслепую. Скребли то ли отточенной ложкой, то ли спицей, я читала статьи о криминальных абортах. Это же убийство! Но я попыталась действовать в заданных обстоятельствах. Дала Диане горсть таблеток — анальгин, антибиотик, антисептик. Перетащила ее на диван. Принесла из ванной таз с полотенцами, постаралась вымыть, скатала бинты в большие валики и сунула ей между ног. Они пропитались мгновенно.

«Что же я творю? — подумала я в отчаянии. — Кого слушаю? Нельзя бинтами заткнуть вытекающую жизнь!»

— Диана, я сделаю сейчас следующее. Позвоню другу. Это не «Скорая». Никаких ментов и огласки. Но я одна не могу с этим справиться. Ты умрешь без помощи.

Я не поняла, что она пробормотала, вроде бы согласилась, глаза у нее закатывались. Я позвонила Масленникову, как смогла, объяснила ситуацию.

— Ясно, — сказал Александр Васильевич. — Едем. Захочет водки, дайте ей. Тот случай, когда нужно.

И я вливала в беззубый рот Дианы водку, держа ее голову со слипшимися волосами. Так она, наверное, появлялась на свет: беспомощная, в крови, перепуганная.

Диана, наконец, прерывисто вздохнула, открыла глаза:

— Чуток полегчало. Спасибо тебе.

— Скажи мне, от кого мы должны скрываться, рискуя твоей жизнью? Ты же не санитарку косорукую спасаешь?

— Не санитарку. Пошла она! Скрываю от крутых людей. Это муж Венеры. Георгий. От него я беременна. Он бандит, авторитет, сказал, убьет, если Венерка узнает. А не он, так Венера грохнет. Нельзя мне в больницу, там и уложат.

Она вновь потеряла сознание, а я задумалась. Ей нельзя в больницу, ей нельзя оставаться здесь. А мне нельзя ее тащить к себе. Не настолько самоубийственный у меня альтруизм. Да и Кириллу нужно возвращаться в чистый дом, а не в палату с абортированной алкоголичкой. Как же я обрадовалась Масленникову! Он приехал с невзрачным, тихим человеком. Возможно, это акушер. Они сменили меня у липкого от крови дивана, склонились над этой несчастной. Я немного отмылась в ванной, не стала вытираться. Полотенца такие грязные, что до них страшно дотронуться. Вошла в комнату. Александр Васильевич повернулся:

— Вика, найдите ее паспорт. Повезем ко мне. Очнется, успокойте ее, скажите, это не больница, а частная клиника. Если честно, шансов у нее очень мало. Если вообще есть хоть один.

Паспорт Дианы был в картонной коробке, которая, судя по всему, служила у нее сейфом. Там лежали документы на квартиру, свидетельство о рождении, две с половиной тысячи рублей сотнями и портрет мамы. Мама, в синем бархатном платье со шлейфом и глубоким декольте, стояла на фоне декораций с березовой рощей. Мама подняла руки, убирая пряди волос, открывая свое прекрасное лицо. А под декольте, на груди, портрет был продырявлен ножом. Сознательно, тщательно. Диана искала на портрете мамино сердце. И нашла.

Уже стемнело, когда Масленников и его помощник погрузили в машину хрипящий сверток, который был моей сестрой. Я смотрела по сторонам: не следят ли за нами. Вроде нет.

Масленников сказал мне:

— Вам лучше вернуться домой. Не успели сегодня поговорить. Я приеду к вам завтра. У Кирилла все стабильно. Утром обсудим с хирургом возможность вашей встречи. Тогда я вас и отвезу.

Он такой официальный, отстраненный, сдержанный. К его плечу не прислониться, как к Сережиному. Но в этот момент я любила его больше всех, наверное. Я повезу к себе, в кукольный дом, такой образ спасения. Полузнакомый человек, созданный природой из одного благородства и силы.

— Минуточку, — попросила я. — Хочу попрощаться с сестрой.

Я поднялась в темную «Газель» с каталкой в салоне. Присела на край, погладила влажный лоб Дианы, провела пальцем по ее ресницам, помогая глазам открыться. Она посмотрела на меня. Кажется, глаза ее уже плавились от жара.

— Ничего не бойся, детка, — шепнула я. — Ты в хороших руках. Больно не будет. Врач сказал, что у тебя есть шанс. А я тебе скажу: у тебя есть старшая сестра. В обиду не дам никаким Венеркам.

На мои руки полились такие горячие слезы, что у меня от жалости заныло сердце и заломило виски.

Я ни в кого не верю. Но всю свою темную дорогу домой я просила: «Господи, пусть она поживет. Дай ей этот шанс. Неужели тебе жалко? Она только страдала на этой земле».

Час Зины

Ехать до дома оставалось минут сорок. И вдруг я остановила машину, как по чьему-то приказу. Посидела, подумала и развернулась к Москве. Как же я забыла! Мне срочно нужно заехать на свою квартиру. В новом доме есть все до самых последних мелочей, я привезла с собой только компьютер, документы и необходимую одежду. Но я не взяла главного: картину Пастухова. Мы с Кириллом — в розовом и голубом — парим над землей. И это предвидел художник. Мы с Кириллом ведем сейчас беседу именно там, над облаками.

Я поднялась на свой этаж, открыла дверь, которая совсем недавно была входом в мою крепость, надежно защищенную лишь моим желанием. Осторожно сняла картину, упаковала ее. Подумала и положила в тот же пакет портрет мамы. И ушла, не оглянувшись на стены, которые остыли от родства, стали просто рамкой для пустоты.

Я сразу заметила, что у моей машины маячит какая-то крупная черная тень. Шагнула вперед, обманывая себя: это случайный прохожий. Открыла дверцу, села за руль, положила рядом пакет. А закрыть дверь мне не дали. Тень просунула руку, открыла заднюю дверь, уселась за мной и оказалась угрюмым незнакомым мужиком, который скомандовал:

— Трогай. Я скажу, куда ехать. И не вздумай брыкаться. Все в порядке. Ты едешь в гости к лучшему другу.

Я поехала. Меня все предупреждали, что одной сюда возвращаться нельзя. Я поступила по-своему. И помочь теперь смогу себе лишь сама. Если смогу. Для начала я сказала себе: так не убивают. Этот человек на чем-то приехал, он оставил следы в моей машине. Если он сейчас не выстрелит мне в затылок, значит, мы действительно едем к кому-то. Возможно, к тому, кого я знаю. В последнее время многие ведут себя неадекватно.

Вскоре местность стала знакомой. Да, мы действительно приехали во двор Зины. Мужик подождал, пока я выйду, подтолкнул к дому, сам остался у подъезда:

— Ты знаешь, куда идти.

Дверь ее квартиры я сразу потянула за ручку, не сомневаясь, что она открыта. Зина стояла в прихожей в свете своего зловещего уродства и ненасытно смотрела в мои глаза, отыскивая в них страх. Я задержала дыхание, чтобы не вдыхать ее протухший запах, отстранила легонько, прошла вперед, посмотрела в комнаты: никого больше вроде нет.

— Действие следующее, да, Зина? — спросила я. — Ты вошла в роль крестного отца мафии? Вообразила себя крестной матерью? Чего тебе еще от меня нужно?

— Что мне нужно?! Ты знаешь, мне никогда ничего твоего от тебя не было нужно. Мне нужен был мой муж, которого ты отобрала. Сейчас мне нужны мои документы, моя коллекция, дорогая сердцу память. Это все отобрали у меня по твоему доносу! Полицейские сказали, что это не так. Но я же не последняя дура. Никто, кроме тебя, не видел моего кино. Я прислала тебе первой. И получила обыск, изъятия и даже угрозы какой-то ответственностью за распространение секретных материалов дела. С каких пор мои фотоархивы стали секретными и какое они имеют отношение к уголовным делам? Вика, это происки твоих любовников. Мы обе это отлично знаем. Бессмысленно отрицать.

— Ты размечталась, Зина. Никаких дискуссий с тобой у меня быть не может. Ну да, у тебя изъяли фотографии. Следствие считает, что так можно выйти на убийцу мамы. А что ты затеяла сейчас? Захотелось поиграть в более сложную игру? В похищение человека? Ты надеешься, что в случае чего тебя спасет твоя придуманная инвалидность? Поверь мне, у тебя хватит здоровья предстать перед судом. Я еще не потеряла надежды на то, что ты ответишь за смерть Артема.