Воин-Врач III (СИ). Страница 3

Всеслав покосился на щуку, что замерла в снегу, налипшем на её скользкие пятнистые бока белой шубой.

— Ну да Бог не выдаст, придумаем чего-нибудь. Рысь, далеко ли вои? — спектакль продолжался точно так, как и было задумано.

— Далече, княже, — сокрушённо, даже чуть переигрывая, отозвался Гнат. И тоже громко, навзрыд, почти как баба-плакальщица. Откуда эта тяга к экспрессии, при его-то работе?

— Где? — суровый вождь требовал точного ответа от дурачка-воеводы. Зрители хлопали ртами и глазами.

— Ну так как же? Часть к половцам отправилась, поезда санные провожать с богатствами несметными, — он даже пальцы загибать начал, юморист доморощенный! — Другая древлян с волынянами замирять ушла, чего-то там не поделили они у истока Припяти.

— Ну уж нет! Это что ж нам, самим теперь рыбу таскать⁈ — князь возмутился тоже сильнее, чем следовало бы. Но из хорошо знавших его, чтоб понять это, тут были только Гнат да Радомир. Первый бы не выдал, а второй вряд ли начал нормально соображать. Когда за короткий промежуток времени происходит много разных событий, тем более таких, как зимний гром среди ясного неба, водяной столб и дождь из рыбы, довольно сложно с непривычки быстро собраться и начать мыслить рационально.

— А ну кличь их сюда! — Чародей даже ногой притопнул, как будто и вправду сильно негодовал.

— Твоим словом, княже, да волею Старых Богов, — склонился в поклоне Гнат. Насмотрелся «этикетных штук» у французов.

Воевода Рысь отшагнул на пяток шагов по направлении к городу, так, чтобы смотрели на него, а не по сторонам. Приложил ко рту руки, сложенные рупором. И завыл по-волчьи, громко, хрипло, с переливом.

Посольские вздрогнули, кажется, все до единого. А когда вой отразился от городских стен и вернулся усилившись, слившись с другими — ещё раз. Из открытых городских ворот выходили Ждановы богатыри в сверкающих на зимнем ясном Солнышке бронях, завывая в ответ воеводе. Переходя на легкую рысцу, превращаясь в сияющую волну, что неслась с Горы на берег.

Когда вой раздался с другой стороны, из-за косы, что отделяла Почайну от Днепра, там, где вот только что проходила черниговская дружина, и где уж совершенно точно ни единой души живой не было, гости начали снова оседать на снег. Потому что вслед за волчьей песенкой на пригорок начали выходить рядами точно такие же воины, статные, здоровенные, в блестящих шеломах.

А когда прямо из-под снега в десятке-другом шагов вокруг замершей на льду толпы полезли Гнатовы нетопыри, отряхиваясь от невесть откуда взявшейся на одежде и бронях земли, от группы посольских понеслись слёзные причитания пополам с матюками. И если у кого-то и оставались ещё совсем недавно сомнения в том, что приписывала людская молва, брехливая, как базарная баба, Всеславу Полоцкому по прозванию Чародей, то теперь вопросов не было ни одного.

Нет, один был. Каким Богам молиться, чтоб против такого никогда в жизни ратиться не довелось?

Глава 2

Наука и жизнь

Пожалуй, эффект был даже излишним. Многих из приехавших в гости пришлось грузить на сани — ноги их отказывались даже стоять, а о том, чтобы куда-то идти и речи быть не могло. Так и вышло: часть возов была нагружена глушёной рыбой, другая — такими же гостями.

Князья с воеводами стояли с разными лицами над огромной прорубью, задумчиво глядя на неё с берега. Куда предварительно отогнали тех, кто мог самостоятельно перемещаться, пусть даже и ползком, а были и такие. Серо-зёленая, как глаза Чародея, но с каким-то синевато-чёрным отливом, вода Почайны плохо проглядывалась в этой здоровенной, почти от берега до берега, полынье. Мешало тусклое сырое ледяное крошево, льдины покрупнее, ну и рыба, само собой. Много рыбы.

— У меня есть ребята, что зимой под лёд ныряют. Но обычно после бани, или на спор, — проговорил задумчиво Святослав Черниговский.

— Да тут, наверное, если мы все до единого рубахи снимем да ими ловить начнём, дня на три работы, — неуверенно предположил Всеволод Переяславский, глядя на то, как один из бесстрашных воев начал медленно, с опаской собирать рыбу, что лежала на заснеженном льду ближе к нему. Складывая в кучку. Не подходя к краю полыньи.

— Погорячился дедушка, — согласился Всеслав, в который раз оглядывая реку.

Вот как чувствовали позавчера, что от взрыва лёд может провалиться не только над зарядом и вокруг него. Полдня запаренные мужики здоровыми пилами шуршали-свистели над рекой, вынимая крюками-баграми напиленные глыбы и оттаскивая наверх, на берег. Там из них, чтоб не пропадать добру, сложили потешную крепостицу для детворы, с горками и башенками. Ну, из тех, что не растащили по ледникам, здешним холодильникам, подвалам, плотно набитым льдом, кусками и крошевом, который, бывало, и до июля-липеня долёживал, а то и до серпеня-августа. Но это только на богатых подворьях, у тех, кто лёд солью пересыпа́л, серой, крупной, обычной. Дорого́й в этом времени.

Дорожка, вроде привычных мне в бассейнах далёкого будущего, отделила предполагаемое место преступления, то есть представления, от ожидаемого зрительного зала. Остановить публику на нужном расстоянии полагалось Всеславу лично, как звезде концерта, гвоздю программы, хоть Рысь и пыхтел, что можно было и поменьше фигуру на лёд посадить, не великого князя. Но кураж, охвативший, кажется, всех причастных к планируемому выступлению, победил.

Ледок намёрз на той дорожке уже к вечеру, за ночь окреп. Ходить по нему, конечно, нельзя было, но снег, наваливший на следующий день, он выдержал вполне. О том, что будет снегопад, предупредил Ставр.

— Откуда знаешь? — уточнил Всеслав. Мало ли, приметы какие-то незнакомые, или по полёту птиц определил?

— Ноги крутит, — нехотя отозвался безногий убийца.

Щиты, под которыми предстояло пару часов лежать в снегу на тулупах Гнатовым нетопырям, сделали быстро. Дольше было крепить к ним бортики, чтоб снег не ссыпался сразу весь, когда их поднимали или поворачивали. И диковинные грабли из обычной рейки на длинных ручках, чтобы разравнивать белую целину над спрятавшимися в снежных могилах душегубами, тоже получились не сразу. А про то, чтоб набрать по погребам землицы, да обсы́паться ей, вовремя напомнил тот же Ставр.

— Они же по задумке твоей не по небу прилетели, так? Вот пусть в земле и покажутся. На снегу́ хорошо смотреться будет, заметно, — покручивая седой ус, предложил из Гарасимова рюкзака новоявленный режиссёр.

— Так лёд же внизу, не земля? — удивился Всеслав.

— Ай, да кто там вспомнит, что под ногами у них! Если грохнет так, как ты, княже, говоришь — нечем им задумываться будет, и незачем. На веру примут! — отмахнулся старый диверсант. И как в воду глядел.

Он после испытаний некоторых новинок, на которые Чародей позвал его нарочно, с умыслом, вообще стал более покладистым и сговорчивым, просто так, из старческой блажи, уже не спорил. Когда после того, как обстучал-общупал сверху донизу цельную дубовую колоду, в которую в высверленном отверстии поместили заряд древнерусского динамита, и её вморозили в ледяную глыбу, усомнился в последний раз:

— Не, не будет дела!

А когда рвануло так, что разлетелись и ледяные брызги, и обгорелые щепки, и смёрзшаяся землица, на которой стояло всё «изделие», подъехал к яме на Гарасиме, что косился и переминался с ноги на ногу, как напуганный конь. Высунулся из короба-кармашка, едва не выпав. Долго помолчал, а затем выдал:

— Вот же дал вам ума Перун-батюшка… Хорошая штука, звонкая. Нужная. Как представлю морды Болеслава да Генриха, когда у них за́мки начнут один за другим вот так в куски, в пыль разлетаться от чародейства этого — аж плясать охота на радостях!

Очень повезло с учениками. Самородки-рукодельники шли не косяком, конечно, хоть и богата талантами земля русская, но один за другим точно. Тот мужик, что помогал Фоме и Свену сладить инвалидное кресло для бабы Любы, Кондрат, оказался плотником высочайшего класса. Дерево будто сердцем чуял. А ещё увлекался механикой, хоть и услышал это слово впервые от великого князя. Был он тележником, автослесарем по-здешнему, вязал и сани. Его работу знали и ценили от Ладоги до Тьмутаракани. Разговорившись, с трудом преодолев робость, с Чародеем, он уже через несколько минут хохотал и восторженно всплескивал руками, когда я рассказывал и чертил что-то совсем элементарное, из школьной программы физики: подъёмники, блоки, та́ли. Понятно, что мастера даже ревновать князя друг к дружке стали, норовя хоть как-то выделиться, заслужить похвалу или просто чуток больше времени для разговоров. Которые всегда выходили очень интересными и чаще всего заканчивались новыми вещицами, штуковинами, удивлявшими самих авторов. Чудо же, когда вещь, сделанная тобой из привычного дерева, кожи или железа начинает вести себя так, как сроду не бывало с материалами, из которых её сладили.