Воин-Врач III (СИ). Страница 12

— Сказано в Писании о том, что жизнь каждого живого существа угодна Господу. И печалит его гибель бессмысленная любого, хоть человека, хоть твари бессловесной, — продолжал патриарх. Но, судя по затвердевшим скулам и будто бы прижавшимся в затылку ушам, говорить по Святой Книге он вряд ли планировал.

— Враги умышляют зло на нашу землю и наших людей. Они покупают за золото и меха других, что готовы их волей убивать и грабить. До тех, кто шлёт беду на наши земли, мы пока дотянуться не можем. Но по рукам им дать крепко, памятно — можем вполне. Потому я, патриарх Всея Руси, благословляю задел твой, великий князь русский, Всеслав Брячиславич! И жертвы мирные, невинные, готов принять на себя. Мой грех будет в том, что попустил неверие и скудомыслие в людях. Мне за него и ответ держать. И следить за тем, чтобы добрые христиане впредь не клевали на посулы посланников нечистого!

И отец Иван глотнул из жбана. Не сводя глаз с князя.

Идея, посыл, были примерно понятны. Открывавшиеся перспективы давали карт-бланш на решительно непопулярные меры. Это было логично. Но мёртвых баб, лежащих ничком на красном снегу, не оправдывало никак. Пусть пока и не лежавших.

— Мне проще, княже, — продолжил великий волхв, повернув голову так, чтобы зрячий глаз видел Всеслава лучше. — Одни убили твоих, наших людей, другие попустили это. В том, что их смерть оправдана, у меня сомнений нет. Над словами твоими насчёт прочих я думал долго. И согласен с тобой полностью. Живые будут зло таить, детям-внукам передавать, растить их, как ту спорынью, что словом твоим повывели из амбаров. Вроде и привычно, вроде и понятно, а как руки-ноги отгнивать начнут — поди пойми, откуда беда пошла? Тут же мы все знаем, и откуда, и кем послана. И долг наш, тяжкий и великий, не попустить того, чтоб зараза та дальше навстречу Солнцу двинулась! И если нельзя по иному, кроме как сжечь или отсечь, то так тому и быть!

Старый волхв, хранитель и светоч, отхлебнул и звонко пристукнул кружкой по столу.

— В другом беда может быть, други, — помолчав, начал Всеслав. — Крови будет много. И не той, что в сече, где либо ты — либо тебя. За воев своих переживаю. Их поддержать надо будет словом и делом, они могут души потерять или испохабить до такого, что лучше б потеряли.

Я видел тех, кто возвращался с зачисток аулов и кишлаков. Там были и опытные бойцы. Но почти каждый из них по возвращении становился бомбой со сломанным часовым механизмом. Никто не знал, когда, где и от чего сработает триггер в голове человека, что убивал ранее по приказу безоружных. Знал я и тех, кто никогда и ничего не покупал у армян после Карабаха. Много я знал и видел. И теперь это было доступно и известно князю.

— Не хочу я того, чтобы после этого дела появились те, кого жёны и дети боятся. От кого соседи врассыпную кидаются. Нужно, чтоб каждый, каждый ратник, отцы, вас обоих выслушал, вместе или поочерёдно. И чтоб каждый из вас ответ мне дал, как тому ратнику лучше жить будет дальше: обычно, или уйти от мира, или врагу за спину отправиться с тайным заданием. А уж на кого грех ляжет, на вас или на меня, то уж точно без нас с вами Боги решат.

Иван и Буривой не сводили с князя изумлённых глаз. Они многое ожидали услышать от него перед грядущими событиями, от распределения территорий, до планирования следующих действий. Но явно не этого.

— Клянусь Богами Старыми, честью и жизнью своей, что не допущу урона войску твоему, княже. Каждого, кто в деле будет, выслушаю. И о каждом тебе ответ дам, — первым ответил Буривой. И говорил он медленно, трудно, весомо.

— Во имя Господа нашего клянусь и я услышать каждого твоего воина, Всеслав. Отпущу грехи, не оставлю без покаяния. И труд духовный сообразный каждому подберу, — проговорил и патриарх.

— Ты слышал, Рысь. Ты и проверишь. Не потому, что веры нет Ивану с Буривоем. А потому, что уж больно дорог мне каждый из твоих, чтоб как простого наёмника его один раз использовать, а потом, при оплате, под лёд спустить. Сам знай, и людям своим передай: тех, кто мне служат, все Боги берегут и при жизни, и после неё. Помогут отцы, направят, отмолят, успокоят души. А работы много впереди, разной, сложной. Кто тут, на западном рубеже устанет, после на восточном отдохнёт, — на друга князь не смотрел. Глядел поочередно на волхва и патриарха, что кивали головами, подтверждая сказанное им. Без радости, без глупого воодушевления — тут не перед кем было представления устраивать. Просто и честно.

— Та же, други, задумка остаётся. Те, кто Руси Святой надумал мошну проре́зать или в кошель заглянуть, жить не станут. Кого папские или императорские говоруны убедили — тоже. Пропадут, как роса поутру, без следа. Только волчий вой в тех краях запомнится. Надолго запомнится. — народ за столом, слушая уверенный, твёрдый, жёсткий даже голос Чародея, подбирался и согласно кивал.

— Будут и новые придумки, от которых врагам ещё страшнее станет. Давеча сладили мы с Кондратом птичку деревянную, что пятипудовый груз по небу нести способна. Чую, пригодится нам та летунья, а уж вместе с нетопырями нашими и вовсе ужас врагам принесёт…

Глава 6

Попили пивка

Рома и Глеб вернулись через два дня после того, как укатили дядьки, оставив тренироваться по одной команде-отряду до тех пор, пока лёд не сойдёт, как и было условлено. Возвращавшееся домой Переяславское посольство попалось сыновьям навстречу, ушлый Всеволод велел спешно разбить лагерь, наготовить кучу вкусного и горячего, и заливался соловьём о том, как удачно и дивно съездил в гости к Всеславу, которого поочерёдно называл то великим князем, то любимым племянником. Всё хотел дознаться у сынов, как же так вышло у их батьки с Речным Дедом дружбу завести, да сколько всего тот должен князю. Вроде как в шутку, переживая, что если начнёт Чародей постольку каждый раз рыбы ловить, то до его Переяславля ни одного окушка самого завалящего не дойдёт. Глеб, как он обычно делал в непонятных ситуациях, включил дурака, уверяя, что про восемь дюжин долгов водяного ничего не знает и слыхом не слыхивал. Ромка, как тоже не раз устраивал, прикинулся сапогом-ратником, который знает только «Руби!», «Коли!» и «Ура!», строго выговаривая младшему брату, чтоб не смел и поминать страшные тайны отцовы, за разглашение которых, как всем известно, немедля придут из Пекла чёрные навьи и заберут душу. В общем, поиздевались парни над двоюродным дедушкой от всей души. Уезжал он, то и дело бросая через плечо взгляды, исполненные тревоги и опасения. А ну, как и этим двум дурням молодым чародейские умения достанутся? Это с отцом их договариваться можно, а с ними как?

Приехал с ребятами и Сырчан, а с ним и два отряда половцев, что сразу же приступили к тренировкам. Оказалось, что есть кто-то, кто ещё менее приспособлен к тому, чтоб стоять на коньках, чем черниговцы, но наши ледняки обещали за неделю-другую степняков поднатаскать. А пока сын хана срывал глотку, рыча непонятные кыпчакские проклятия, глядя на то, какими пауками ползали по льду его нукеры.

Свадьбу Ромы и Аксулу решили устроить по весне, на Красную горку. Старший сын сговорился с Алесем, и теперь тоже часто торчал на крыше того терема, где была голубятня — ждал вестей от зазнобы. Всеслав велел бдительному начальнику дальней связи в личную переписку сына носа не совать, ограничившись теми тремя парами своих голубей, что уехали раньше с торговцами и корабельщиками. Трезво рассудив, что если степная принцесса напишет что-то, имеющее значение для кого-то, кроме них двоих, Роман расскажет об этом сам. В том, что старший воспитан правильно и честь понимает верно, у князя сомнений не было.

Через неделю после возвращения сыновей, пришёл в сопровождении грозного конвоя половцев караван с Дуная. Из восьмерых героев живыми добрались шестеро, оперировать тоже никого не пришлось — за долгую дорогу то, что могло зажить, зажило, а тем, чему только предстояло, занялись монахи Лавры. Доклад от Корбута был вполне под стать предыдущим отчётам об операциях в глубоком тылу врага. Хоть формально действия и происходили на территории сопредельных государств.