Воин-Врач III (СИ). Страница 11

Всеслав, находя нужные и действенные слова и образы в моей же памяти поддерживал и успокаивал, как мог. Говоря о том, что там, в моём времени, может, и жили люди насквозь праведные и высокоморальные, но здесь никак нельзя было показывать даже намёка на слабину. Тот, кто позволял такие вещи по отношению к себе или своим людям, непременно терял и их, и себя самого, вместе с семьёй, детьми и землями. Здесь отнять что-то у того, кто не имел сил удержать, считалось не преступлением, а доблестью. Все истории великих воинов и правителей начинались одинаково: пришли на пустые земли, или в страны, населённые слабыми и изнеженными людьми, бесстрашные и гордые, и забрали всё по праву сильного. И память моя на эти насквозь логичные объяснения отзывалась выводами о том, что и в будущем, гуманном и человеколюбивом, от первобытного человека ушли не так далеко, как старались показать всем, включая себя самих. Вспомнилось, как в самом конце Союза пришли страшные вести от брата жены. Он тогда служил срочную в одной из братских республик, как раз в краях, богатых янтарём, шпротами и долгими гласными. Там в одну ночь националисты вы́резали три казармы советских солдат. Против порабощения и гнёта выступали. Полувека не прошло с тех пор, как был побеждён фашизм. Об этом совсем не говорили тогда, и было очень мало информации после, в эпоху победившего интернета. Кого, кстати, интересно, он победил? Здравый смысл?

Я понимал умом, что князь прав, и что для того, чтобы выстроить сильную и работающую власть, нужно, критично важно дать понять всем и каждому, что спорить и тем более бороться с ней смертельно опасно. Но убийства гражданских…

— Лица на тебе нет, Всеславушка. Съездил бы на берег, в ледню с Волками своими погонял? Или собрал людей верных-ближних, да посидели до утра с песнями. Глядишь, и полегчало бы хоть чуть, — прошептала Дарёна в один из вечеров, положив голову на грудь мужа, на тот самый шрам, что оказался моими вратами в этот мир. Да, ему очень повезло с ней.

— Спасибо, ладушка. И за то, что смотришь, и за то, что видишь. Большое дело затеял, трудное. Много крови будет, — поцеловав её в макушку, вдохнув родной запах, ответил князь.

— Доля твоя такая, милый мой. Но лучше тебя дела того сладить некому, так что и сомневаться — грех. Иди к победе. У того пути два конца: победа или смерть. Так что ты уж лучше к победе, — она заглянула в глаза мужа, подняв голову. Волосы скользнули, щекоча, ему по носу, заставив крепко сжать пальцами переносицу, чтоб не чихнуть, не разбудить сына.

— Откуда ж ты досталась мне, умница такая? — Чародей обнял жену, прижав к себе крепче.

— Так с во́лока того под Витбеском, никак позабыл? — лукаво улыбнулась она. Но продолжила серьёзно. — Говорили бабы старые, мудрые, что честь жёнина не в том, чтоб детей народить кучу, а в том, чтоб каждого из них одинаково в любви и правде воспитать. Не в том, чтоб подолом перед всякими поперечными не крутить, а чтоб для единственного своего, родного, всегда быть помощью и поддержкой. Иногда ведь и просто послушать человека достаточно, чтоб у него сил прибавилось. А ещё говорили, что самый тяжкий труд и испытание — женою вождя быть. Искушений много будет, и тебе, и ему…

Она словно на самом деле повторяла чьи-то слова: даже голос стал другим, глухим и чуть свистящим. Никак и вправду ведьма?

— Но коли дозволят Боги вместе вам тот путь пройти — не будет счастливее вас людей под Небом. И станет дед-Солнце любоваться вами, детьми и внуками вашими. И будут их не дюжины, не сотни и не тысячи, а многие тьмы. Потому что любой на землях мужа твоего будет его и тебя сперва за отца-матерь почитать, а потом и за пращуров великих, Богам равных.

Может, это и гипноз был. Может, и чудодейственный эффект её голоса. А может — любовь.

Утром и вправду махнули на каток, отвели душу. Алесь передал, вверх по Днепру с Олешья, становища половцев, поднимались возы с многочисленной охраной. Сыновья возвращались и должны были появиться со дня на день. Тогда закрутится такой хоровод, что отдыхать явно станет некогда.

Полоцкие Волки выступали великолепно. Странно, всё-таки, работает это: тренер может за всю свою спортивную карьеру ни разу даже близко не подобраться к великим достижениям, но зато воспитать нескольких настоящих чемпионов. Так и здесь.

Я играл в дворовый хоккей — а ребята показывали настоящий класс, придумывая и отрабатывая связки, вполне достойные профессионалов. Я занимался боксом в старших классах и немного в институтской секции — а Гнатовы нетопыри подхватили те небогатые приёмы, что были известны мне, соединили их как-то со своим уникальным владением холодным оружием, и стали ещё опаснее. Хотя, казалось бы, куда уж? Я не хватал звёзд с неба на физике, а Фома со Свеном раз за разом приносили такие открытия, что оставалось только ахать. Ахать и вспоминать неожиданно давно и прочно забытые школьные и более поздние знания по электрике, сопротивлению материалов и даже аэродинамике. Но тут больше было разговоров и сюрпризов от Кондрата, плотника. Когда он узнал, что дерево, его любимый и знакомый, вроде бы от и до, материал, способно не только плавать, но и летать — молчал и хмурился целый вечер. Думал, подшутил над ним князь-батюшка. А потом мы собрали воздушного змея. А вслед за ним — и маленький планер.

После тренировки пошли, наконец, в баню. Намылись до скрипа, до полной счастливой истомы, когда тело совершенно точно считало себя народившимся заново, бурля будущей силой. Будущей — потому что вечером после бани, после обтирания снегом и лютого жара — дали-таки волю Гнату — сил не было никаких. Хотелось только сесть и счастливо улыбаться. А лучше лечь.

Сели «Ставкой» в привычной уже комнате. Домна загнала «лебёдушек», зорко следя за тем, чтоб красавицы не перепутали, кому какие блюда да кубки ставить, одобрительно усмехнулась, когда Рысь, не устояв, снова хозяйски шлёпнул по совершенно случайно, конечно же, оказавшейся рядом заднице той самой блондинки, и вывела личный состав за дверь, почтительно поклонившись, прежде чем уйти самой.

— Тяжко, княже? — подал первым голос Буривой. А отец Иван утёр усы от пивной пены и чуть прищурил глаза.

Всеслав не ответил сразу. Он перевёл на волхва взгляд от всегдашней, привычной уже на этом столе, карты нарисованной на шкуре. Она и вправду была «вечной» — сверху рисунок обрызгали с пушистых кисточек рыбьим клеем, и теперь изображение было больше всего похоже на покрытое толстой ламинацией. Только вот границам, что были нанесены и сохранены под прозрачным слоем, предстояло поменяться в самое ближайшее время.

— Не легко, Буривой. Ищу способы и пути, как чужие жизни сберечь, да никак найти не могу. Коли вы, люди опытные, пожившие, поможете, совет дадите — послушаю, — сохранить ровный голос удалось с трудом. Мы с князем оба знали, как выглядят деревеньки и городки, отданные на поток и разграбление. Хорошего в этом точно было мало. Кроме, разве, того, что мёртвые никогда не били в спину.

— Свои бы сохранить, — буркнул Гнат, оторвавшись от жбана. Судя по тому, с какой скоростью и с какими лицами отлетали от него нетопыри в последние два-три дня, ему планируемое мероприятие тоже восторга не обещало. Хотя, скорее даже комплекс мероприятий.

— Я, как представитель христианской церкви, одобрить твой план, княже, не могу, конечно, — начал патриарх Всея Руси. Заслужив тут же такие взгляды от Рыси, Ставра и Гарасима, какие обычным людям и не вынести. — Но жизнь, как ты сам всегда говоришь, вещь сложная и многогранная. И если судить её только с одной стороны, одним порядком, то добра в том не будет.

Мне вспомнилась старая фраза из моего времени о том, что если посмотреть с одной стороны, то с другой становится ясно, что с третьей не видно нихрена. Всеслав ухмыльнулся в бороду, соглашаясь.