Царство бури и безумия (ЛП). Страница 68

На мой крик откликается глухой топот и скрип открывающейся двери. Наверху лестницы появляется Регис, выглядящий растрепанным и бледнее обычного. Мои брови приподнимаются к линии роста волос, когда он спешит вниз по лестнице и останавливается передо мной. — Кайра. — Его лицо расплывается в широкой улыбке, когда он берет меня за плечи и крепко обнимает.

Меня охватывает замешательство от странного волнения, с которым он обнимает меня, и облегчения. Хотя я считаю его своим самым близким другом в Преступном Мире, мы никогда не были особо чувствительными людьми. Я осторожно поднимаю руку и неловко похлопываю его по спине.

— Я… тоже рада тебя видеть?

Пряди его волос кажутся влажными и касаются моей щеки, когда он отстраняется. От него пахнет свежим мылом. Без сомнения, ему было невыносимо жить при таких стандартах чистоты мадам Брион.

— Ты, должно быть, умираешь с голоду, — говорит он, высвобождаясь из неловких объятий и протискиваясь мимо меня, чтобы направиться по боковому коридору вдоль лестницы, ведущей на кухню. — Я приготовлю что-нибудь, и ты сможешь рассказать мне все о своем времени в Академии.

— Регис? — Его жизнерадостный тон натянутый.

Я смотрю на него, когда иду за ним в маленькую кухню, бросая взгляд на дверь рядом с комнатой, которая, как я подозреваю, ведет в личные покои мадам Брион. На самом деле я никогда не была внутри, но за то короткое время, что я прожила здесь между получением этого задания и зачислением в Академию, я видела, как она снова и снова заходила внутрь, исчезая на несколько часов, когда не «убиралась» в своем магазине, который, казалось, никогда на самом деле не менялся.

Мало у кого в Преступном Мире есть личная жизнь, и пока она не даст мне повода подозревать ее, я буду держаться подальше. Мой взгляд перебегает с двери на остальную часть кухни, выискивая какую-то причину раздражительного отношения Региса. Заднее окно открыто, и Регис останавливается перед ним, берет что-то из раковины и направляется к камину, ставя металлический чайник над огнем, прежде чем повернуться ко мне.

Сзади из-за воротника у него выглядывает свежий синяк, который тянется по шее сбоку и исчезает под тканью туники. Я замолкаю, когда понимаю, что его рубашка помята. Не просто помята, а грязная. Как будто он носит эту чертову штуку уже несколько дней. Теперь, когда мы лучше освещены, я вижу пятна пота у него под мышками, которые затемняют ткань там, и… это кровь на подоле?

Мой взгляд возвращается к его лицу. Под глазами у него темные круги, и теперь, когда я приглядываюсь к нему поближе, корни его волос кажутся сальными. Его подбородок небрит, на нем пробивается золотистая тень бороды.

Регис ненавидит носить грязную одежду. За эти годы он привык к этому — ассасинам нередко приходится вываляться в дерьме, прежде чем добраться до цели, — но как только задание окончено и он оказывается в месте, где можно помыться и переодеться, он никогда не остаётся в своей рабочей одежде. Что-то определенно не так.

Я втягиваю воздух носом и прислушиваюсь, но слышу только его быстрое сердцебиение, скрежет металла и буль-буль-буль — звук воды, льющейся в чайник.

— Как насчет чая? — спрашивает он.

— Чая? — Я пристальнее вглядываюсь в его лицо, но он не смотрит на меня. Пока нет.

Он кивает. — Да, мадам Брион только что получила несколько хороших листьев роузбей.

Все во мне замирает. — Роузбей? — Я повторяю это слово, уверенная, что, должно быть, ослышалась, но выражение его лица, когда он поворачивается ко мне от окна, меняется в одно мгновение.

Когда он заговаривает снова, его тон тот же, и он не соответствует темноте, мерцающей в его глазах. — Да, роузбей, — повторяет он. — Я знаю, я говорил тебе, что мне не совсем нравится роузбей, но он здесь, и попробовать стоит.

Я уже чувствую, как у меня перехватывает горло от волнения, но сохраняю невозмутимое выражение лица. Мысленным взором я вспоминаю одну из многих книг, которые нас заставляли читать во время обучения, — над чем-то, над чем мы корпели, хотя никогда не понимали зачем, пока в этом не возникла необходимость. Язык цветов — скрытный, но, казалось бы, невинный способ общения, когда было ясно, что за нами либо наблюдают те, кто не может знать правды, либо следят.

Мой взгляд устремляется к открытому окну, а затем обратно к нему. То, что окно открыто, не ошибка. Кто-то должен быть рядом — кто-то, кто заставляет Региса нервничать. Это Карсел? Регис уклончив и не прямолинеен. Он не спустился, когда я вошла. Мы оба знали, что Карсел должен был прибыть, и все же… его все еще здесь нет. Мой мозг лихорадочно соображает, пока я пытаюсь найти ответы.

Кто бы ни подслушивал, это не Карсел. Карсел должен знать, что все ассасины в Преступном Мире обучены говорить на этом коде. Итак, почему Регис упомянул роузбей? На языке цветов все, что я помню из его значения, это «опасность, остерегайся» или «мы не свободны». Я должна тщательно выбрать свой ответ и получить от него больше информации.

Выдавив улыбку, я протягиваю руку, чтобы взять Региса за руку и поднять ее. — Может быть, если хочешь, я испеку пирог с ревенем к чаю?

То есть, тебе нужна моя помощь или совет?

Регис слегка качает головой. — О, я не настолько голоден, дорогая. — Чайник на огне начинает свистеть, и он высвобождает свою руку из моей. — Мадам Брион принесла немного ломаной соломы, и она начала плесневеть — у меня от нее заложило нос, и мне теперь трудно что-либо съесть.

Мне приходится приложить немалые усилия, чтобы не показать на лице свою реакцию на его слова.

Ломаная солома — расторгнутый контракт. Чей? Мой? Офелия уже знает, что меня разоблачили? Нет, она не может знать. Это единственная причина, по которой я здесь — сообщить ему о своей неудаче. Если только… У Офелии не может быть шпиона в Академии, не так ли?

Была ли я права, и все это было не более чем очередным ее нелепым тестом?

Мое сердце начинает бешено колотиться в груди, когда Регис неловкими пальцами и слишком торопливыми движениями накрывает поднос на столе. Я редко видела его с этой стороны. Он исключительный ассасин, который практически не оставляет следов своих убийств; во всех других аспектах своей личности и жизни он такой же. Чисто и методично.

Прямо сейчас он совсем не такой.

Однако, как только он заканчивает, Регис практически выбегает из кухни и поднимается по ступенькам, и я так же быстро следую за ним. Он не произносит ни слова, пока мы вдвоем не остаемся одни в его комнате. Занавеска задернута, и, без сомнения, окно закрыто на задвижку. Мы, по сути, в безопасности от любого, кто захочет заглянуть в комнату. Если этот человек, конечно, человек. Если они Боги, тогда… Мы могли бы также отказаться от этого притворства, но если бы они были Богами, тогда… Нас с Регисом, вероятно, даже не было бы здесь.

По крайней мере, я так себе говорю. Регис ставит поднос, который принес, на стол, прижатый к стене. Затем он подходит к своей сумке и достает длинный тонкий кусок камня. Я не могу сдержать вздрагивания, когда вижу его. Камень глубокого дымчато-серого цвета, но я знаю его достаточно хорошо, чтобы, если бы я подошла ближе и уставилась на его поверхность, я бы обнаружила в нем маленькие блестящие частички. Как звездная пыль на земляном камне.

Сера.

Регис подходит к подоконнику и кладет его плашмя на край. Спустя секунду тот начинает вибрировать, дрожать о дерево, на которое его положили. Звук негромкий, но отчётливо слышный. Заколдованный серный камень. Я сглатываю от удивление, даже несмотря на то, как этот шум режет по барабанным перепонкам. Вздрагиваю и начинаю дышать медленно, сквозь стиснутые зубы. Через несколько мгновений звук становится легче переносимым — не потому что стал тише, а просто потому, что я к нему привыкла. Мне уже доводилось переживать это прежде — терпимо, но всё ещё неприятно.

В мире мало предметов, заколдованных и продаваемых людям, но заколдованная сера — самая редкая из них. Я видела это раньше, потому что Офелия просто готова потратить любую сумму на вещи, которые она считает полезными. Должно быть, она одолжила это ему.