Сердце с горьким ядом (ЛП). Страница 28

— Лу, — тянет Коул, наклоняясь вперед в кресле. Его взгляд проникает прямо в меня. — Я говорю это не ради него или Царства. Я говорю, потому что вижу, как ты сама себя мучаешь. Ты злишься, тебе больно, и у тебя есть на это право. Но я также видел, как ты смотрела на Ашена, когда он ворвался в ту комнату в Каире. Ты хотела, чтобы он был там, и злилась на себя за то, что приняла его помощь. Я говорю не о крови, а о заботе и поддержке. Я прав?

В горле встает ком. Я отвожу взгляд в угол комнаты. Киваю.

— Я понимаю, Лу. Когда Эрикс нашел меня, я тоже не хотел принимать его прощение. Не хотел чувствовать его любовь или свою. Я был слишком зол на себя. Боялся ошибиться снова или потерять. Со временем я научился позволять себе чувствовать. — Коул допивает вино и встает, проходя за диваном. Останавливается по пути на кухню и кладет руку мне на плечо, наклоняясь к уху. — Ты можешь позволить себе любить его. Тебе не нужно наказывать себя за это. Не нужно наказывать себя за то, что принимаешь его любовь. Ты можешь чувствовать все.

Я не поворачиваюсь к Коулу. Не хочу, чтобы он видел слезы в моих глазах. Но кладу свою руку на его и сжимаю. Слегка киваю, потом снова таращусь на бокал.

Коул целует меня в макушку и уходит. А я еще долго сижу в темноте с шакалом, размышляя о словах, о том, как исцелить сломанный мир. Как исцелить сломанную душу, сломанное сердце. Это происходит по одному моменту любви за раз.

Вот бы и меня она исцелила.

ГЛАВА 18

Голова гудит. В висках словно роятся шершни.

Кажется, я моргаю, но перед глазами лишь белая пелена. Я в метели. Снежные вихри скользят по коже. Здесь так холодно. Я потерялась, и вокруг лишь холод и белизна.

— Перестань стоять над ней. Ты ее пугаешь.

— Она уже напугана, ведьма.

— Ну, так ты напугаешь ее еще больше, демон с дымными крыльями и огненными глазами. Просто остынь, черт возьми. Возьми ее за руку. Нет, за руку, а не за рукав, тупица.

— Какая разница…

— Отпусти, — шипит Эдия, когда я начинаю дергаться и вырываться. — Именно так ее хватали, чтобы утащить из камеры.

Тишина. Я чувствую, как тепло покидает мою руку, и сопротивление уходит из тела. Сознание будто расколото надвое: одна часть осознает, но не может пошевелиться, другая - заперта где-то далеко и страшно.

— Хочешь помочь по-настоящему? Научись делать это правильно. Возьми ее за руку. Говори спокойно.

Теплая ладонь смыкается вокруг моей. Кажется, это единственное, что удерживает меня на земле.

— Вампирша. Проснись… — что-то касается моего лица, и оно кажется мокрым. То ли это моя кожа, то ли его рука, не знаю. Все тело влажное. Я стону и слышу шепот Эдии, но не разбираю слов. Когда Ашен говорит снова, в его голосе меньше тревоги, но она все равно проскальзывает: — Лу, ты в безопасности. Проснись.

Я зажмуриваюсь. Гул стихает, и, открыв глаза, я наконец вижу. Но мне не нравится то, что передо мной.

Хорошая новость: я не обмочилась.

Плохая новость: я переделала ванную. Своей кровью.

Мой кайкен лежит на полу рядом. Тело покрыто потом и темными брызгами. Я дрожу от холода, будто костный мозг выкачали и заменили снегом. Пальцы ноют. Я все еще наполовину в метели, наполовину здесь, на кафельном полу.

Я в полном, блять, недоумении. Я была в постели?.. Кажется?.. Это последнее, что помню. Легла, а Ашен сидел у окна, наблюдал, как я бросаю ему последний пьяный, подозрительный и слегка расфокусированный взгляд, прежде чем натянуть одеяло до подбородка и отвернуться. А теперь он стоит на коленях рядом, держа мою руку, а Эдия присела с другой стороны. Оба выглядят серьезными. Обеспокоенными.

— Что за херня-я-я, — выдыхаю я. Голос хриплый, горло саднит. Язык кажется слишком толстым и липким. Внезапно накатывает усталость, будто я не спала, а бежала.

Эдия встает, берет полотенце. Включается вода. Ашен остается рядом. Когда полотенце готово, он берет его у Эдии и осторожно вытирает мою кожу. Я смотрю на его лицо, на глаза, следящие за движением руки по моей щеке и шее. Он замечает мой взгляд и встречает его. Пытается успокоить улыбкой, но морщина между бровями выдает слишком много тревоги.

Взгляд скользит к зеркалу. Поверхность которогоиспещрена древними шумерскими символами — шевронами, линиями, треугольниками.

— Не припоминаю такого в журнале «Жизнь Марты Стюарт», — говорю я, разглядывая текст, растянувшийся по зеркалу и части стены. Ашен хмурится, и я чувствую его недоумение.

— Октябрьский выпуск прошлого года. «Бюджетный Хеллоуин: декор из собственной крови», — отвечает Эдия.

— Точно. Получилось на ура. Бьянка будет в восторге.

Ашен бормочет что-то невнятное, похожее на «haramenzen» — шумерское «хулиганы». Я ловлю взгляд Эдии, и она на мгновение улыбается, пока Ашен подхватывает меня с пола, накидывает полотенце на плечи. Когда я стою более уверенно, поворачиваюсь к зеркалу.

— Gasaan tiildibba me zi ab. Dul susi giskasilim tilla. Nigkulli duma galu barama niingar, — шепчу я, читая первую строку. — Первые строки моего заклинания в Сэнфорде.

— «Королева, дарующая жизнь умирающим. Оружие - сладкий голос. Моя музыка не позволит творить ни одному смертному», — переводит Ашен. Наши взгляды встречаются в отражении. Кровавые буквы — словно маска на наших лицах.

— «Umunzid kian utudza angim sunutega. Gasaan utud muszid kesdi. En utud sag men mama», — продолжает Эдия, читая следующую строку. Вместе с первой они повторяются снова и снова. — «Истинный облик, созданный небом и землей, ты была сотворена, как небо - неосязаема. Потомство царицы, облаченное в истинную форму. Потомство жреца, чья голова увенчана короной».

— Что это значит? — спрашивает Ашен, вглядываясь в буквы, будто ждет, что текст выдаст ему тайный смысл. Оба смотрят на меня в зеркале, но я лишь пожимаю плечами.

— Не знаю. Я ничего не помню, — говорю я, пытаясь выудить из памяти сон, который выманил меня из комнаты и привел сюда. Но там лишь метель, туманные мгновения перед пробуждением. Я смотрю на Ашена. — Ты что-нибудь слышал?

Он качает головой, и тревога в его глазах сменяется досадой.

— Нет. Я проснулся, а тебя не было. Вышел разбудить остальных и услышал, как ты разговариваешь в ванной. Ты повторяла строки заклинания. — Его челюсть напрягается. Когда он поднимает глаза, в них пляшут языки пламени. Взгляд скользит к Эдии. — Как это возможно? Я читал заклинание, которое должно было уберечь Лу от самоповреждений.

Выражение лица Эдии мрачнеет.

— Она не хотела причинить вред. Она хотела передать сообщение.

Ашен снова смотрит на меня, и я вижу, что ее слова только усиливают его тревогу. И раздражение.

— Кому? И о чем?

— Не знаю, но утром покажем это Бьянке, — говорит Эдия, поворачиваясь ко мне. — Может, она расшифрует, что ты пыталась сказать. В клубе она увидела что-то в твоей крови, связанное с заклинанием, возможно, и здесь сможет помочь.

— Да. Не могу дождаться. В прошлый раз было так весело, — отвечаю я с тяжелой долей сарказма, глядя Эдии в глаза. Рука тянется к влажной майке, прижимается к сердцу, которое, кажется, уже перенесло больше боли, чем стоило.

Ашен хмурится, пытаясь понять наш обмен репликами. Какие бы выводы он ни сделал, они только ухудшают его настроение. Он демон, для этого много не надо.

— Приведи ее в порядок, ведьма, — бросает он хрипло, мягко подталкивая меня к Эдии. — Ей нужен отдых.

— Во-первых, я здесь. Не говори так, будто меня нет, — огрызаюсь я, сбрасывая его руку и сверля его взглядом. Он хмурится, морщина между бровями углубляется. Ладно, признаю, он прав насчет чистоты и отдыха. Я чувствую себя отвратительно и смертельно усталой. — Во-вторых, я ускользнула прямо у тебя из-под носа, так что злиться стоит только на себя. А не на Эдию.

— Именно на себя я и злюсь, вампирша, — говорит Ашен, делая шаг вперед. Его горящие глаза согревают мою кожу. Взгляд полон ярости. Он наклоняется, поднимает кайкен с пола, смотрит на кровь на лезвии. — Это больше не повторится.