Конец времен. Огненная царица. Страница 6

За рулем сам учитель Тай, рядом с ним кто-то долговязый и светловолосый – я, впрочем, его не разглядела, да он меня и не интересует. Лицо учителя спокойное, даже веселое, но в тот краткий миг, что я гляжу на него, ощущение грядущей беды, неминуемой и страшной, наполняет мою душу.

Джип наш проносится мимо БМВ и снова перестраивается в средний ряд. Теперь мы едем не сзади, а спереди машины учителя.

Я все еще ничего не понимаю. Лицо брата бесстрастно, как у нефритового Будды из шанхайского монастыря Вофосы. Что ж, будем ждать.

Я поглядываю по сторонам, иногда смотрю в зеркало заднего вида. БМВ едет в десятке метров, учитель Тай спокоен. Неужели интуиция изменила ему, и он ничего не чувствует?

– Пристегнись! – вдруг велит мне брат.

– Что?!

– Пристегнись!!!

И, не дожидаясь, сам перегибается через сиденье, хватает ремень безопасности и пристегивает меня к креслу.

– Что ты делаешь? – с тревогой говорю я, и мне вдруг становится страшно.

Но он ничего не отвечает, он глядит теперь только вперед.

Я тоже смотрю вперед – и холодею: навстречу нам несется грузовик. Рычащее пыльное чудовище с тупой иссеченной мордой и квадратными желтыми глазами, огромное, быстрое, непреодолимо мощное. Внутри него вцепился в руль человечек, лицо его перекошено, он думает, что управляет этим зверем. Но у зверя давно есть своя воля, и он, изрыгая дым и смрад, наваливается прямо на нас. Водитель дает отчаянный гудок.

Я покрываюсь холодным потом. Это и есть план брата? Он хочет, чтобы грузовик протаранил машину учителя Тая?! Но сначала он протаранит нас…

Через секунду я понимаю, что ошиблась. Грузовик мчится, а точнее сказать, летит по своей полосе. В какой-то момент я думаю, что мне почудилось и он здесь случайно, все это – просто совпадение.

Но тут брат изо всей силы бьет по тормозам. Они визжат, срабатывает АБС. Едущий сзади учитель Тай понимает, что сейчас столкнется с нами. Он выворачивает руль влево, уходя от удара. Однако из-за джипа он не видит встречной полосы, не видит грузовика, на полном ходу летящего нам навстречу…

Обычные женщины в такой ситуации закрывают глаза, но я не человек, я – хули-цзин, и я вижу все.

БМВ выносит на встречную полосу, прямо под многотонный удар грузовика. Его разворачивает к грузовику правым бортом – тем, где сидит ученик. На миг в душе моей загорается надежда: учитель Тай сидит с другой стороны, он нечеловечески крепок и может выдержать, если удар не будет прямым. Погибнет ученик, но сам учитель…

Однако он видит, видит сам, что под ударом оказывается его спутник. В последнее мгновение он успевает довернуть руль, выводя ученика из-под удара и попадая под него сам.

С ужасным грохотом грузовик врезается в БМВ…

3. Дорогая аппаратура

Я помнил, как день начался, но никак не мог вспомнить, чем он закончился.

Я сидел на кровати. Простыни вокруг были белые, накрахмаленные и слепили глаза, словно снег на полюсе. Слева от меня тоже была кровать, пустая, и еще одна напротив. В ней сидел какой-то незнакомец, худой, светловолосый, с запавшими глазами и черными кругами под ними. Его правая бровь была рассечена и зашита, пересохшие губы обветрились, вокруг рта пролегли резкие черты. Кто это? Почему молчит и смотрит на меня так пристально?

Я шевельнулся – шевельнулся и он. Я поднял руку – он тоже. В голове у меня прояснилось: это зеркало. Но зачем же ставить его перед самым носом? Чтобы напугать пациента до полусмерти?

Интересно, сколько я здесь лежу? День, неделю, месяц?

На миг мне становится хуже, я ложусь и закрываю глаза. Потом, отлежавшись, снова сажусь. Зачем я это делаю, я и сам не знаю.

Так продолжается какое-то время, я как на качелях: хуже – лучше, лег – сел. В палате две кровати, а не три, как я думал сначала. На одной лежу я, вторая пустая. Две тумбочки, зеркало, бледно-зеленые, словно по ним травой мазнули, стены.

Иногда заходит медсестра, женщина лет тридцати, крашеная блондинка, в белом же, как и простыни, халате. Недовольно глядит на меня, говорит, что я себя плохо чувствую, что мне нельзя сидеть, что надо лечь. Повторяет это раз за разом, одними и теми же словами, как заевшая патефонная пластинка.

Лица ее я не могу разглядеть, но почему-то замечаю, что у нее облупившиеся ногти. И еще голос… глуховатый и какой-то надтреснутый.

– Надо лечь… нельзя сидеть… вы себя плохо чувствуете… – поскрипывает над ухом медсестра. Поскрипывает исправно, но на меня не смотрит. Что, в самом деле, на меня смотреть – на мне узоров нет и цветы не растут. Да, кажется, ей все равно, плохо я себя чувствую или уже окочурился, – она выполняет свою работу. Не хуже прочих, надо сказать, то есть пользы никакой, но и вреда особого нет.

– Вы себя плохо чувствуете… – по тридцать третьему разу заводит медсестра.

Интересно, откуда ей знать, как я себя чувствую, думаю я, но не спорю, а послушно ложусь. Однако стоит ей выйти, снова сажусь на кровати, простыни снова слепят глаза до мороза.

Сначала я старался делать все как положено, пытался лежать. Однако лежать я не мог, меня начинало клонить в сон, и в этом было что-то нездоровое, что-то опасное. Не в сон меня клонит, а в смерть, догадался я наконец, и если заснуть сейчас, то больше никогда не проснешься… Я гнал глупые мысли, но это было сильнее мыслей, это было чувство, глубокое и черное, как пропасть под ногами. Ноги мои уже висели над этой пропастью, взгляд утопал в ней…

Да, спать было нельзя, надо было вспомнить что-то очень важное, и вспомнить это надо было именно сейчас, не потом и не завтра.

Среди мутных и обрывочных мыслей вдруг всплыла одна ясная: это называется ретроградная амнезия, понял я. То, что со мной случилось. А я теперь – ретроградный амнезист. Глупость, чушь собачья, лезет в голову всякая ерунда, а главного вспомнить не могу.

А что главное? Что именно надо вспомнить? Может, начать с того, кто я такой? Хорошо, давайте так, если по-другому нельзя. Я – Александр Юрьевич Липинский, двадцать шесть лет, журналист, окончил ИСАА. Рост – метр восемьдесят пять, вес – семьдесят восемь килограмм, волосы русые, глаза карие.

Что дальше? Что дают мне эти карие глаза, будь они неладны?! Какое это имеет отношение к жизни и к тому, что мне надо вспомнить? Нет, все это запутывает дело еще больше. Не в имени дело, не в имени и образовании, не в росте и не в весе. И вообще ни в чем…

В очередной раз заглянула медсестра, стала говорить, что я плохо себя чувствую, что надо лечь, надо поспать. Я слушал этот унылый голос, слушал, и вдруг в голову мне пришла гениальная идея: зачем вспоминать самому, если можно спросить? Я и спросил:

– Почему я здесь?

Медсестра посмотрела на меня по-коровьи: смесь непонимания и покорности отразилась на ее белесом лице. Чистый ослик Иа-Иа, потерявший свой хвост.

– Почему вы здесь? – уныло повторила она следом за мной.

– Да, – кивнул я. – Почему я здесь?

– А вы что, хотите выписаться? – спросила она.

Я вздохнул. Кажется, не я один все забыл. Если так пойдет дальше, борьба со склерозом может перейти в эпическую стадию и даже захватить все планету.

Начнем по порядку. Итак, это, скорее всего, больница, но все-таки не мешает уточнить. Вот и уточним.

– Это больница?

– А что же это, по-вашему?

Нет, я ошибся в выражении ее лица. Ничего коровьего тут не было, напротив, что-то свинячье, свинское, туповатость пополам с наглостью.

Не люблю, когда на вопрос отвечают вопросом – такой разговор может не кончиться никогда… Так оно и бывает у нас в России – разговоры либо вообще ничем не кончаются, либо не кончаются ничем хорошим. Придется, видно, отвечать на свои вопросы самому…

– Значит, я болен? – предположил я вслух, как бы обращаясь к самому себе.

– А вы как думаете?

Я посмотрел по сторонам и понял, почему вокруг не было никаких предметов: доведенные до бешенства пациенты могли употребить их против больничного персонала. Но мне терпения не занимать. Допрашивать глупую медсестру – дело гораздо более легкое, чем столбовое стояние чжань-чжуан.