Предатель. Не отрекаются, любя…. Страница 6

Ну, конечно. Вся такая больная, что даже рубашки не сложит. Ладно, сам приеду. Позже. Необходимое уже забрал, когда никого дома не было.

– Что-то ещё? – спрашивает она, отводя взгляд.

– Нет.

Правда, мне тут делать больше нечего. Это конец. Жаль, что всё так вышло, но… Мне нечего ей сказать, оправдываться не стану, сама всё понимает.

– Как я теперь жить буду, Тём? – звучит внезапно, с отчётливой болью. Как? Она же ни дня не работала, только я впахивал. Что ж, будет осваивать работу из дома, или куда там инвалидов устраивают? Невольно сравниваю с Женей – вот кто работал с утра до ночи, чтобы дослужиться до своей должности.

– Первое время буду помогать. Потом как-нибудь сама.

– Спасибо и на этом. – Ася зло усмехается. Добавляет: – Благодетель. В ножки бы поклонилась, да пока не могу, швы мешают.

Даже представлять не хочу, на что теперь её тело похоже. На контурную карту, наверное.

– Потом поклонишься, – вырывается невольно, не успел прикусить язык. Не хотел так – жестоко, но сказанного не воротишь. Её лицо снова меняется: бледнеет до цвета мела. Глаза блестят. Только без слёз, не выношу их вид!

– Уходи, – выталкивает хрипло. Не спорю. В коридоре слышу, как ругаются с тёщей дети. Про меня говорят. Не прислушиваюсь, хотя отчётливо доносится Викино:

– И пусть катится, мудак!

По губам бы за такие слова дать! Ухожу, прикрыв за собой дверь. Уши пылают – матерят, от души матерят. Что ж, заслужил. Внутри до странного пусто, легко даже. Самое сложное позади.

Глава 4

Ася

С трудом опустившись на стул, перевожу дыхание. Болит всё: и тело, и душа. Тёма протоптался по ней сапогами с шипами, измочалил в кровь и ушёл, как ни в чём не бывало. Слышу, как спорят с мамой дети, но не вникаю в суть разговора. Мама, впрочем, явно не хочет, чтобы я оставалась в стороне: влетает на кухню, растрёпанная и возмущённая. Становится передо мной, уперев руки в бока, и выпаливает:

– Зачем ты настроила детей против отца?! Ты не понимаешь, что он у них один, другого не будет?

Как же я устала! Только приехала домой, а уже хочу забиться в угол, а лучше – вернуться в больницу, под присмотр врачей. Тру глаза, тяжело вздыхаю.

– Я никого не настраивала, мам. – Смотрю на неё сквозь пальцы. Не верит. – Они взрослые и сделали свои выводы.

– Какие выводы? Что их предали? Зачем вообще было этот сор из избы выносить?

Ну, хватит. Не доставало ещё, чтобы она меня отчитывала. Я тоже не маленькая девочка, далеко уже не маленькая.

– Сор из избы? – голос проседает от эмоций. Задыхаюсь в них, от обиды сердце ноет. Мне нужна поддержка, а не осуждение! – Артём ушёл, как ты не понимаешь! Бросил больную, при смерти, потому что испугался!

– Ты драматизируешь. – Мама поджимает губы и отводит глаза. Понимает, что я права, но любимый зять уже много лет для неё важнее единственной дочери.

– Конечно, – отвечаю едко. – Я – дурочка, которой можно лить в уши. Надо было трусы с носками нагладить и в новую жизнь отпустить, да? Ты не понимаешь, что у него другая женщина появилась? Что ни я, ни дети ему больше не нужны? Он просто нашёл повод, чтобы свалить.

– Свалить. Что за сленг? – морщится мама.

– Говорю как есть. Могу и крепче сказать, да боюсь за твои уши.

– После больницы тебе надо пролечить нервы.

Определённо. С такой поддержкой и врагов не надо. И это мама, которая сидела у моей постели сутками, плакала, когда думала, что я не слышу. Как только я пошла на поправку, весь её сложный характер вернулся. И правда, стоит вернуться в больницу…

– Спасибо за совет. Этим и займусь, когда на ноги нормально встану.

Ходить до сих пор тяжело, долго ходить – тем более. Первые дни, несмотря на напряжение между нами, мама постоянно помогает. Дети тоже не отстают: в магазин сбегают, дома убирают, Вика помогает бабушке готовить. Я почти всё время лежу. Знаю, что надо расхаживаться, но силы выпиты насухо. Периодически звонит Славка, он приходил в больницу несколько раз, но пока мне не до светских визитов. В зеркало смотреть страшно, оттуда на меня смотрит чужой человек. Когда впервые увидела себя в полный рост в одном белье, расплакалась. Грудь обвисла, живот и бока на шрамах, на ноги и руки без слёз не взглянешь. После наркозов посыпались волосы. Мои роскошные, длинные и густые волосы при купании буквально стекают по телу. Из пышного хвоста получился мышиный хвостик. В один из дней, завязав его пучком, просто срезаю под корень.

И всё-таки жизнь продолжается. Должна продолжаться, иначе никак. За вещами Тёма до сих пор не пришёл – стыдно лишний раз на глаза показаться. Но деньги в начале месяца перевёл. На развод до сих пор не подал, а у меня нет сил этим заниматься, сейчас не до того. Мне прописали кучу таблеток и витамины для реабилитации, и вечерами Вика ставит уколы – прошла укороченный курс медсестёр. Скоро май, самое любимое время в году, пора возвращаться в строй.

– Как он мог так с тобой поступить? – спрашивает Вика, когда я выхожу из ванной, ероша короткий ёжик волос. Витамины начали действовать, и голова уже покрыта коротким мягким пушком, а ещё волосы стали виться. Непривычно. Из-за диеты мясцом обрасти пока не получается, но я наконец снова хожу прямо, не сгибаюсь, как старуха, не боюсь чихнуть лишний раз.

– Не знаю, Вик. – Время не лечит, сердце до сих пор болит, но я стараюсь не показывать вида. – Бог ему судья.

– Ой, ладно тебе, – фыркает дочь, отрываясь от очередного задания по ГИА. – Неужели не хочется плюнуть ему в рожу?

– Вик, – говорю укоризненно. Откуда в ней взялось столько агрессии?

– Мам, ты же не святая. Я бы на твоём месте все его вещи порезала и с балкона выбросила. Зачем их хранить?

А, правда, зачем храню? Весь следующий день мы с дочкой собираем Тёмины вещи в большие мусорные пакеты. Выбросить рука не поднимается – жалко. Тут много дорогой одежды, многое куплено недавно. Натыкаюсь на шорты, которые мы покупали для поездки. Как в другой жизни было. Фотографирую и отправляю Тёме с подписью: «Завтра это окажется на помойке». Удивительно, но он отвечает сразу. Звонит.

– Не выбрасывай, я заеду.

Ни здравствуй, ни как дела. А чего я хотела? Неужели до сих пор жду, что он проявит привычную заботу? Хватит верить в чудеса. Я сама – чудо, выжила после такой болезни, впору радоваться подаренному шансу. Когда одной ногой заступил за черту и уже со всеми попрощался, жизнь вокруг начинает играть новыми красками. Понимаю это, проснувшись в первое майское утро. Впервые за долгое время ничего не болит. Вытягиваю руки, смотрю на тонкие длинные пальцы и понимаю, что на них нет кольца. Как сняли перед операцией, так потом и не надела. Передала маме, а она убрала в шкатулку. Двадцать лет носила, не снимая, а последнее время даже не замечала, что без него. Сегодня должен заехать Тёма, и с одной стороны хочется сбежать на это время, с другой – снова посмотреть в глаза. Иногда мне так сильно его не хватает, что хочется выть. Иногда, наоборот, так сильно его ненавижу, что соглашаюсь с Викой. Он мне нож в спину всадил, я бы с удовольствием сделала то же самое.

Было бы гораздо проще, если бы не любила до сих пор. Как-то же живут люди, когда любовь угасает. Быт, привычка, общие проблемы… У нас не так всё было. Или я просто жила в придуманном мире, который Тёма выстроил вокруг меня. Верила, ждала, хотела. После больницы либидо в ноль ушло, даже саму себя приласкать не хочется, хотя у нас с мужем небольшая, но хорошая коллекция игрушек. Никогда в постели не зажималась, мы экспериментировали, как могли, чтобы страсть не ушла. С другой ему, видимо, лишние помощники не нужны.

Не могу чувствовать себя женщиной. Желанной, красивой. Не теперь, когда превратилась в чудовище. Слова Тёмы про шрамы и то, что на меня у него не встанет, оказывается, проникли слишком глубоко. До нутра прошли и там остались. Никто не захочет, потому что кому оно надо – на этих костях кататься? Я, конечно, слишком мягкой не была, мышцы натренированные, в зал ходила, чтобы форму поддерживать и не расплыться раньше срока. Но любая аннорексичка сейчас будет красивее меня.