Инфер 10 (СИ). Страница 39
Я вопросительно глянул на старого азиата. Он кивнул на почти подошедшие к причалу баржи с гордыми флагами.
— Это понятно — буркнул я — Но не бедновата ли обстановка для встречи элиты?
— Таковы традиции — тихо ответил старик — Нельзя тонуть в роскоши и забывать в каких условиях выживали их предки. Что у них там было? Носимые с собой старые циновки, найденная в кирпичном крошеве вилка, сточенный нож, еда состоящая из обрывков мяса и костей с прошлой охоты, ну и остатки какой-нибудь крупы из заплечных мешков, сваренных в общем котле.
— Как трагично звучит… А эти? Наследники былого… в своих небоскребах они так щас прямо так и живут? Валяются на драных циновках, жрут крыс…
— Тише!
— Да я просто спрашиваю…
— А ты не спрашивай! Пей саке!
— Звучит как дельный совет…
Первая баржа — с белым флагом — впритирку пошла вдоль причала и Кит Птолх, путаясь в полах желтого балахона, не выдержал, побежал к ней в наигранном порыве поймать швартовочный конец и не дать столь дорогим гостям уплыть. Разумеется, его опередили, первую баржу остановили дружными усилиями, а Птолх уже бежал ко второй, улыбаясь столь же солнечно и приветственно маша руками. Повторилось это и в третий раз. А к четвертой, вынырнувшей из узкого канала в основное русло совсем недавно, Кит Птолх бежать не стал, лишь скупо махнул рукой и отвернулся. Ну понятно — не правящие роды, а кто-то помельче…
В воке яростно зашипело, в лицо пахнуло ароматом жарящегося мяса, а на лавку рядом со мной плюхнулся воняющий дымом, потом и самогоном плотогон Ахулан. Плюнув на ладони, он растер плевок, вытер все это о грязную безрукавку и с ожиданием взглянул на стоящие передо мной мисочки.
— Покорми его — сказал я в спину старому потомку самураев — И плесни чего-нибудь бодрящего.
Старик кивнул и вскоре перед радостно похрюкивающим плотогоном появилось блюдо полное мясной кукурузной кашей, посыпанное перцем чили. Жадно вдохнув аромат, я пододвинул блюдо к себе, и старая ложка Ахулана со стуком ударилась о столешницу.
— А ему еще одну такую же тарелку — прочавкал я, пережевывая первую ложку горячей благодати.
Вкусно… прямо сука вкусно… Мяса тут совсем чуток, но мясного жира добавлено щедро, так что каша сама проскакивает в глотку. И специй в меру. Добавив туда маринованного салата из ближайшей мисочки, я зажмурился и зажевал чаще. Вкусно…
Явно разочарованный моими пищевыми привычками откармливаемой на убой свиньи, старик тяжело вздохнул, выполнил требуемое и вернулся к котлу. А плотогон, хотя теперь он уже не плотогон, а лодочник Ахулан, трясясь от терзающего его голода, щуря уставшие от солнца глаза и почесывая опаленную им же кожу, жадно хавая кашу и смело прихватывая из других мисок, обрушил на меня все то, что услышал и увидел за день работы на каналах Церры. Я ел и внимательно слушал, не обращая внимания на происходящую за спиной торжественную толкотню.
И так вот, слушая лодочника, впихивая в себя кашу, мясо и острые маринованные овощи, запивая все огромным количеством кофе и минимумом саке, я просидел за стойкой больше часа, ни разу не обернувшись на ставшее оглушительном празднество. А там и не на что было смотреть. Все, как всегда. Слабые и бедные клубятся вокруг сильных и богатых, старательно лижут им задницы, мечтают оказаться полезными хотя бы в мелочи вроде подачи вилки тянущемуся небожителю, чтобы его заметили и быть может, только быть может, запомнили…
Ахулану тоже было плевать — он своего небожителя уже отыскал в виде моей мрачной хари, по своей деревенской наивности не осознавая, насколько сильно ошибается. Я куда ближе к ядру планеты, чем к небу. Зато мое безразличие чуть ли не оскорбило старого владельца навеса, оторвавшегося от жаркий следующей порции мяса и глянувшего на меня с упреком:
— Там важные люди.
— Тут тебе виднее — прочавкал я.
— Такой шанс… а ты сидишь.
— А я сижу.
— Подошел бы к ним… ты знаком с Птолхом, а он познакомит тебя с куда более важными людьми. Они ведь сюда прибыли ради найденного тобой наследия Мародеров Заката!
— Как красиво ты называешь всяких давно сдохших ублюдков…
— Это при жизни они были вонючими ублюдками и убийцами, а как сдохли так разом превратились в знаменитых Мародеров Заката.
— Тебе виднее, старик.
— Не пойдешь туда?
— Не-а.
— Как глупо! Познакомившись с ними, получишь шанс стать богатым!
Звякнула сердито тарелка и передо мной оказался еще шипящий маслом хороший кусок правильно пожаренной говядины. Тарелка с меньшей порцией встала и перед Ахуланом.
— Зачем, если я уже богат? — поинтересовался я, берясь за нож.
— Ты? — старик от изумления приподнял седые брови и внимательно осмотрел меня от макушки до пояса — А по виду не скажешь…
— Еще как богат — подтвердил я и постучал кончиком ножа по краю тарелки с мясом — Видишь?
— Вижу кусок мяса.
— Ага — усмехнулся я, вонзая нож в податливое мясо и отрезая себе солидную порцию — Именно.
— Я не понимаю.
— Я тоже! — встрял Ахулан, глядя на мою тарелку — Мясо вкусное… но это не золотые монеты!
— Для меня это лучше золота. Давным-давно, когда я был вечно голодным мальчишкой…
— То, что для тебя давным-давно — для меня как вчера! — проворчал старик, но все же остановился, чтобы послушать и поднес к губам чашку с саке.
— Пусть так — хмыкнул я.
— Ты продолжай, сеньор босс! Ты продолжай! — поощрил меня лодочник — Когда ты был голодным мальчишкой… прямо как в трущобах Церры…
— У нас тоже были свои трущобы. Только не растянутые по поверхности умирающего океана, а поднятые на сотни метров…
— Умирающий океан? — старик удивленно склонил голову набок — Не слышал о таком…
— В те дни я и остальные жрали все, что попадалось нам в руки. Остатки из чужих котлов, слизь из разбитых раковин моллюсков, плесень со стен… нам вечно не хватало еды и мы все пробовали на зуб. И думали мы только о еде. Иногда удавалось раздобыть пару птичьих яиц из верхних помещений с полуразрушенными полами, куда взрослые боялись соваться. Мы тоже боялись, но нас гнал звериный голод. Порой удавалось поймать в силок и саму птицу — день пиршества, мать его… И пока мы добывали объедки и охотились, пока что-то жрали, мы не только думали о еде, но и говорили о ней — взахлеб, сутками, со слюной стекающей по губам и капающей на грудь… мы разглядывали картинки в журнальных обрывках, ходили в бывший ресторан на средних уровнях, где на стенах сохранились изображения блюд и улыбающиеся повара… мы бывало по часу стояли там в сумраке и молча смотрели на стену, где был нарисован присыпанный зеленью большой кусок жареной говядины на тарелке, а сбоку чуток целиковой обжаренной картохи и спаржи, хотя тогда мы не знали ее название. Насмотревшись, мы начинали обсуждать и предполагать — какова говядина на вкус? Что за зеленые штуки рядом с картохой? Как бы кто начал есть этот мясной кусище? Сначала суховатую на вид середину, а потом тот подрумяненный жирок по краям? Или сразу вперемешку? А можно ли потом облизать тарелку или сразу выгонят? И под конец мы всегда начинали обсуждать главное — сколько же может стоить такой большой кусок говядины и что за богач может себе его позволить?
Глянув на тарелку перед собой, я поднял глаза на молча слушающего старика и продолжил:
— И мы, грязные голодные дети трущобных оборванцев, авторитетно сошлись во мнении, что если можешь позволить себе такой раз в месяц — то ты зарабатываешь неплохо, если раз в неделю — то ты прямо богач, ну а если можешь есть такое каждый день… говядину! Огромный кусок! Да еще и картоха сбоку… Ну… такое безумие себе может позволить только настоящий богач. Помню, как мы, совсем еще мелкие, поочередно разыгрывали в той ресторанной заброшке сцены, копируя их со стен. Кто-то играл роль повара, кто-то официанта, остальные играли глотающих слюнки зрителей, а счастливчик медленно входил в зал, садился за покрытый вековой пылью вделанный в стену стол, важно оглядывался по сторонам и небрежно так делал заказ: «Мне вон ту говядину с картохой и той зеленой штукой». Все ахали. Повар начинал торжественно готовить, усердно изображая голосом шипящее масло и звякая найденной нами ржавой лопаткой о давно умершие кухонные плиты. Официант для чего-то бегал кругами, махал руками и восторженно качал головой. Потом он приносил на подносе воображаемый стейк, опускал его перед богачом и тот, неспешно, со вкусом, пиля ножом воздух, цепляя его же вилкой, глядя на стену с нарисованным стейком, отправлял все в рот и, чмокая, рассказывал насколько же это вкусно. А мы смотрели, тоже жевали воздух и верили, что ему очень вкусно. И даже завидовали. Так завидовали, что как-то разок чутка поколотили того, кто показал свое наслаждение стейком слишком реалистично, а потом еще нагло добавил, что даже недоел пару кусочков, потому что, видите ли, наелся…