Инфер 10 (СИ). Страница 28
Прямые исполнители не впечатляли. Их маленькая и на все готовая банда прибыла сюда с северной окраины руин и тут же была сосватана на простую работу, где требовалось тихо убить несколько охранников, отцепить баржу от одного троса, подцепить к другой лебедке и в случае чего отстреливаться от тех, кто попытается баржу вернуть. В соседнем канале ждал своего часа катер с мощным движком, что должен был на большой скорости утащить добычу в те районы руин, где не бывает патрулей и где хватает скрытых в подтопленных зданиях пустот, могущих проглотить самую большую баржу.
Быстро. Жестко. Дерзко.
И ни хера у них не вышло — я помешал.
А теперь мы подходили к чужому логову средь бела дня и, похоже, все были настроены на позитивный диалог и ноль насилия — ну а как иначе объяснить этот максимально тупой подход в лоб, да еще и с тесным дружным построением личного состава на носу катера? Прямо приглашение взять не чищенную автоматическую винтовку и прицельной очередью пройтись по животам всей шеренги, чтобы брызнули красным соком и попадали как сбитые кегли. Я сам был спокоен на этот счет — от прицельного огня из здания-чемодана меня прикрывала огромная вонючая туша второго помощника Атаульпы, пытающегося выглядеть грозно. За ним вертикально стоял длинный сверток, упираясь верхним концом в жирную поясницу. Содержимое свертка я увидел за четверть часа до этого, мелькнувшее оружие мгновенно опознал, одновременно резко взбодрившись из-за его подозрительной новизны. Винчестер, винтовка рычажного действия. До этого она хранилась в обмазанном каучуком деревянном ящике под досками палубы, откуда была извлечена незадолго до нашего прибытия сюда, тогда же неумело заряжена. Вместе с ней из-под палубы достали еще шесть единиц огнестрела, но уже куда менее мощных. И вот интересный образец инструмента по проделыванию дырок подпирал жирную жопу боцмана. А в моей до сих пор неверующей в услышанное голове до сих пор звучал самый нелепый из когда-либо слышанных инструктажей перед потенциальным боестолкновением — Атаульпа потребовал, чтобы мы ни в коем случае не стреляли первыми, а в случае огня по нам старались отвечать ударами холодного оружия. Не вздумай использовать ствол на перестрелке, гоблин — беги с ножом на автоматчика… охренеть…
Но одного у Атаульпы не отнять — умеет подойти красиво. Наш катер не стал особо замедляться и буквально вошел под затрещавший приподнявшийся навес и только затем остановился. Всадили по самую рубку. Ну и заодно частично прикрылись лиственной крышей навеса — от пуль не защитит, но прицельно вести огонь помешает. Внешне безмятежно проводившие время на насесте упырки наконец-то ожили, возмущенно закудахтали, один выхватил чуть ли не из задницы метровый мачете, у второго блеснул нож, третий начал поднимать с пола очередной сверток, но на них рявкнул оставшийся сидеть на небольшом возвышении широкоплечий пузан с покрывающей все его тело сложной многоцветной татуировкой и обилием торчащих из губ серебряных колец. Все его люди тут же убрались с навеса, включая тех, кто покачивался в гамках под полом. Говорить начал именно пузан, держа руки на виду, позвякивая кольцами в губах при каждом слове:
— Бьенвенидо, дон Атаульпа! Выпьешь? Лучше говорить, а не резать друг другу глотки и лучше пить, чем говорить.
А неплохо он оформил чистосердечное признание, одновременно дав понять, что не желает кровавых разборок. Понял это и Атаульпа, сделав шаг с палубы прямо на пол навеса.
— Осмелел, Рико? Решил, что можешь грабить дона Кабреро?
— Что ты! Что ты! — все еще сохраняющий неподвижность пузан поднял пустые руки повыше, стараясь не показать страха — Где мы — и где дон Кабреро! Он высоко, он могуч. А мы простые чистильщики каналов…
— Ты послал людей…
— Что ты! Я? Кого я могу послать? Я… — сделав паузу, он тяжело вздохнул и уже куда тише сделал очередное признание — Я лишь передал моим постояльцам чужие слова. Клянусь, я не заработал с этого ни одного песо! Клянусь, что просил не делать этого… но кто будет слушать такого как я? Мне велели — и я передал им предложение и немного песо в качестве аванса. И больше ничего! Клянусь! Мне самому бы и в голову не пришло такое… ты ведь хорошо меня знаешь, дон Атаульпа! Мы друзья!
— Уже нет…
— Снова станем! — пузан улыбался все шире, пока Атаульпа делал к нему шаг за шагом.
— Кто? Кто велел тебе?
Глянув по сторонам, пузан зябко поежился и предложил:
— Может выпьем и все обсу…
Договорить ему помешала плеснувшая из возникшей под носом дыры кровь. Звякнув на прощание разлетевшимися из порванной верхней губы кольцами, пузан булькнул и завалился назад, а в его брюхе возникло еще две дыры — пуля вошла в необъятное брюхо под пупком, прошла через кишки насквозь и вышла в районе болтающихся татуированных сисек. Все это сопровождалось сухими хлопками идущих друг за другом трех выстрелов — и ни одного промаха. Просто третья пуля вошла не в дохлого пузана, а в плечо шарахнувшегося в сторону Атаульпы — и это движение спасало ему жизни. Четвертый, пятый и шестой выстрелы сделал уже я из Винчестера, выхватив его из-под жопы рухнувшего боцмана. Вставать я не стал — просто перекатился, сбивая тарелку с остатками помидоров, поймал в мушку прицела окно в скособоченной высотке на другой стороне затопленной улицы и начал стрелять, по ходу дела приноравливаясь к оружию. Первые две пули ушли в стену, третья ударила в центр нужного окна, но слишком поздно — там уже никого не было. Привстав, я продолжил стрелять, всадив по пуле в соседние окна. Отстреляв боезапас швырнул винтовку подскочившему боцману:
— Перезаряди!
Винтарь влепился ему в грудь и упал на пол — гребаный хреносос даже подхватить не подумал, продолжая пялиться на меня с разинутым ртом. Другие оказались не столь тормознутыми и, повыхватывав из задниц разномастные стволы, открыли ураганный огонь по высотке, стреляя поверх идущих по улице барж и лодок. Дружный многоголосый вопль свидетелей разнесся на весь квартал. Из стены высотки вылетали фонтанчики пыли, там кто-то надсадно орал женскими голосами, держащегося за плечо и левый бок Атаульпу тащили по палубе к рубке двое ближайших помощников. Я, оставшись без боезапаса, забрал себе пустую винтовку и, не собираясь тратить собственные патроны на веселую стрельбу по высотке, стянул с чудом устоявшего пока стола стакан с самогона и заполз в рубку, в то время как на палубе уже яростно выкрикивали приказы прекратить стрельбу. Оказавшись внутри, я уселся рядом со стонущим Атаульпой, выпил половину стакана, остаток плеснул ему на раны и, внимательно выслушал сначала матерные вопли, оглушительно прозвучавшие в воцарившейся тишине, а затем столь же внимательно выслушал его стонущий вопрос:
— Как это с-сука теперь правящим родам объяснять? Всю эту стрельбу? Вот же с-сука… они же спросят откуда у нас стволы…
— Спросят конечно — кивнул я — Но ведь понятно откуда стволы, верно?
Он скосил на меня заполненные болью мутные глаза, а я пояснил:
— Это стволы тех, кто на нас напал ночью. И мы такие все из себя славные, утирая льющую из жоп законопослушную ваниль поплыли сдавать захваченное оружие куда надо, но по пути решили заехать сюда, от умирающего пленного узнав, кто приказал на нас напасть. Тут мы начали мирно беседовать и кушать фондю, черпая его тортильями — все свидетели это подтвердят. Первыми стрелять начали не мы — это тоже подтвердят. Убили не мы — и это подтвердят. А мы, испугавшись, открыли ответный огонь в целях самозащиты. Вот и все.
Выслушав, он зажал покрепче рану и медленно кивнул:
— Главное, чтобы остальные из наших подтвердили.
Я покачал головой:
— Не. Тут половина тупые как жопа боцмана. И эту половину надо сейчас же отправить куда подальше в рейд. А с остальными я побеседую, дон. Вдумчиво и ласково. Еще надо отобрать те стволы, которые придется отдать. А дальше… дальше они обо всем договорятся и ненадолго все закончится.
— Ненадолго?
— Пузана убрали чтобы не проболтался — напомнил я — И сделали это максимально наглядно — дождавшись, когда начнутся переговоры. Скорей всего читали через бинокль по его вялым окольцованным губам и как только он решил озвучить имя заказчика… ему заткнули рот пулей, а затем попытались убрать и тебя. Так что… все только начинается, дон. И поэтому давай команду отправляться на базу — здесь оставаться нельзя.