Инфер 10 (СИ). Страница 26

Конвой наконец очухался и ответил. Когда по стенам защелкали пули наших стрелков, прожектор сместил направление луча на другие баржи, а сверху посыпался десант невероятно громких ублюдков, обещающих оттрахать мой труп во все дыры.

— Отымею тебя! — под сетку сунулся чей-то ствол, и я тут же выстрелил поверх него, а чужое оружие дернул к себе, предусмотрительно не стоя на линии огня.

Вверху что-то упало, обиженно заскулило и забилось на досках.

— Руби тросы! — требовательно заорали сверху — Там на носу все сдохли что ли, мать вашу⁈ Тросы рубите!

— Да сдохли они! Кончили их!

— Кто⁈

— Хер знает кто! Уходить надо!

Я выстрелил на звук еще дважды, благо источник находился на барже и быстро, но ровно двигался по краю бочонков. Звук падения и хрип показал, что я не промахнулся. А во вновь упавшей на баржу темноте смерть еще одного захватчика еще не заметили и оттуда сверху продолжали его о чем-то спрашивать, позволив мне прицелиться получше.

— Лишь бы не мимо — пробормотал я — И лишь бы привязано не было яблочко…

Выстрел. Выстрел. И еще один.

Мимо. Попал. И попал.

— С-у-у-у-у-ука! — долгий вопль и звук удара не о воду, а о палубу или бочонки на самой корме.

Выскочив из-под сетки, я разрядил оба ствола только что захваченного дробовика на шум беготни и на доски рухнуло сразу трое — похоже, в дробовике была картечь и я выкосил всех сразу. Толкнувшись ногами, отбросил себя назад и мягко приземлился лопатками на спружинившую сетку, а в место где я только что стоял со свистом воткнулась едва различимая стрела. Наведя пистолет на плывущую мимо темную громаду стены, я ждал неизбежного и это произошло — лук не арбалет, лежа особо не постреляешь и одного нажатия на спуск мало. И стоило мне уловить шевеление среди лиан, я начал стрелять и не успокаивался до тех пор, пока не услышал стон боли и не увидел падающее в воду тело. Плеск. Следом еще один от упавшего лука. И сразу волна плесков, когда в воду следом за кровавой жертвой устремились мелкие плотоядные хищники ночи. Жалобный крик дал знать, что жрать его начали еще живым, но я не особо прислушивался — нырнув под сетку уже хер знает в какой раз, я тихо висел и прислушивался, пытаясь понять выцеливает меня сейчас кто-то или нет. Мне бы сюда Ночную Гадюку…

Ага. Я беззвучно рассмеялся. Перебьешься без Гадюки как-нибудь, гоблин. Виси, слушай, стреляй, выживай.

Но стрелять больше не пришлось — если там наверху и оставались еще живые, то они предпочли таковыми остаться и скрыться. Выбравшись, я чуть посидел, послушал крики со стороны конвоя и заторопил на корму, куда уронил все еще хнычущее «яблочко», что недавно отдавало бодрые приказы остальному сброду. Надо проследить чтобы яблочко не сдохло и не попыталось уплыть.

Когда на баржу — одним из первых — пожаловал дон Атаульпа, я уже успел подлатать чуток как своего выжившего, но лежащего в бессознанке напарника так и залепить дыры в туше пленника. Ну еще я успел собрать все патроны и забрал себе еще одну понравившуюся пушку вместе с чужим рюкзаком, куда закинул остальные трофеи. Патронами меня тут не балуют, так что делиться я ни с кем не собирался. У меня было время позадавать вопросы мычащему от боли «яблочку», но делать этого я не стал, чтобы не противоречить своей легенде. Напротив, я эту легенду еще и поддержал, сходу заявив спрыгнувшему на палубу Атаульпе:

— Мне за такое дерьмо маловато платят, бвана!

— Да погоди ты! — досадливо отмахнулся он, сходу прилипнув взглядом к вытянувшемуся на корме пленнику — Эта сука еще дышит? Говорить может?

— Только что предлагал мне пять сотен песо, если дам ему уплыть в закат как окровавленному сгустку говна из геморройной жопы старого шкипера…

— А⁈

— Говорить может, говорю.

— Так бы и сказал! — рявкнул дон Атаульпа, но как он не старался, а разозлиться у него не получалось.

Конвой цел. Груз побило, да, но только верхний слой, а сама баржа никуда не делась, разве что пятна черешни и крови теперь хрен выведешь с палубных досок. Не помню скольких грохнул я, не знаю скольких ссадили со стены поздновато опомнившиеся стрелки, но так и так размен в нашу пользу.

— Мне бы выходной — вздохнул я, отходя к бочонкам и усаживаясь на один из них.

Баржа уже вышла из предательски узкой кишки на большую воду, огрызки руин поубавились в высоте вдвое, накачанные так и не потраченным адреналином охранники сверлили темноту пылающими взорами — можно чуток выдохнуть, но так… без расслабления.

— Зачем тебе выходной, амиго? — поинтересовался дон Атаульпа, смотря как его личный помощник, седой уже жилистый гоблин в кожаной жилетке и штанах из крокодиловой кожи туго стягивает ремнями ноги и руки мычащего от боли пленника.

— Семью свожу в музей Церры!

— У тебя нет семьи!

— А кто в этом виноват? Я же без выходных работаю — когда семью заводить?

— И музей наш дерьмо дерьмом! Сегодня ты отличился, Ба-ар. Будет с меня бонус. А завтра на работу…

— Вот дерьмо… А я стольких убил ради выходного…

— Налейте Ба-ару лучшей текилы! Заслужил! А этого отсоса перевозите в голову конвоя — я хочу лично и вдумчиво побеседовать с этим ублюдком при хорошем освещении и с острым ножом в руке…

До пирсов следующие пару часов мы шли под звуки наглого попрания чужих гражданских прав и заодно закона о пытках. Хотя о чем это я… это ведь все в прошлом и я лично приложил немало усилий, чтобы все эти законы и права канули в небытие ради спасения умирающей планеты. Пытаемый замолк перед самым финишем, а еще через четверть часа мимо исклеванной пулями баржи проплыло то, что от него осталось — только голова с обрубленным в районе пояса торсом, привязанным к наспех сколоченному плотику. Под подбородок был вбит упертый в доски плота кол, чтобы удерживать голову высокой поднятой, а в шею сзади была вбита углом квадратная планка с достаточно умело нарисованным на нем однорогим красным быком.

Как все скучно стандартно…

Дон Атаульпа провел классическую демонстрацию того, что происходит с теми, кто рискнул ограбить баржи Кабреро и убить его людей. Показал наглядно так сказать — тебя запытают до смерти, затем, возможно еще при жизни, порубят на крупные куски, потом привяжут к плоту и пустят вниз по приливному течению, попутно приказав всем на баржах провожать инсталляцию лучами фонарей, чтобы все аборигены видели… и выкинули подобные мысли из своих тупых голов.

Жаль этому арт-объекту недолго осталось впечатлять общество умелым творчеством мясника — на плотике уже кишели мелкие белые крабы с алыми клешнями, вовсю отщипывающие кусочки плоти от предложенного угощения. И этих тварям было плевать на мощный луч фонаря, как и полезшим из воды плоским гигантским червям или змеям. Я такую хрень раньше не видел, но прибывшие на смену раненым и убитым охранники хором забормотали какую-то мантру, замахали руками, а луч фонаря поспешно ушел в сторону и заплясал на темной воде.

— Эй! Плот подсвети обратно! — недовольно рыкнул я — Я не досмотрел! Там ему как раз глаз клешней выковыривают… давай луч назад!

— Что ты… что ты…

— И приказ был — подсвечивать!

— Ба-ар… не гневи богов! Нельзя светить на этих тварей — к беде!

— А че будет? Они жалобу подадут городским властям, что им жрать мешают?

— Не любят они такое! Приползут однажды ночью тебе в койку, где бы она не стояла, и…

— Свети обратно!

— Залезут промеж булок и выжрут там все подчистую!

— Свети обратно пока я тебе фонарь промеж булок не засунул!

— Хочешь я тебе налью еще текилы? И у меня есть отличное копченое мясо! Свежак! Тает во рту!

Понимая, что плот уже вот-вот уйдет в кильватер, я неохотно кивнул:

— Хер с тобой.

— Пока со мной, да — подтвердил высокий охранник — Я же не свечу фонарем куда попало… вот он пока и о мной.

— Давай сюда свое мясо. И текилу… И это…

— Да?

— Ты ведь местный?