Инфер 10 (СИ). Страница 13

Знай они о последующей процедуре обезличивания и стирания памяти всех избравших дорогу в Атолл… и желания у них бы сильно поубавилось. Внутри здания всех выгружали из лифта, выстраивали в шеренгу, в темпе проводили через все необходимые процедуры, грузили всех в уже стоящий на крыше летающий транспортник и тот беззвучно уносил массу людей к одному из готовых принять пополнения куполов. Чаще всего это был Формоз… тот самый, где ныне царит хаос, где все рушится, где так и не проснувшиеся низушки продолжают храниться в размораживающихся морозильниках и гниют заживо, либо их ждет пробуждение в одном из «чудесных» секторов Мутатерра, где им предстоит проснуться безымянными гоблинами и столкнуться с тем самым выживанием, от которого они и пытались сбежать будучи жителями этого тонущего города. Круг замкнулся…

И вот спустя столетия я сижу под тенью опутанных паутиной цветущих деревьев, стряхиваю с башки гребаную пыльцу, морщусь от брызг кормящейся за бортом рыбы, перегруженная наросшими на ней полипами баржа везет меня к центру Церры, а я пытаюсь понять стоило ли вообще придумывать все это и затевать всю эту хрень с гига-убежищами и консервацией населения планеты… если так и так они сдохли в муках.

— Хола, амиго! — мощно воняющий застарелым потом старик плюхнулся на отполированную множеством задниц деревянную скамью и смачно сплюнул табачной жижей в кадку с молодым деревцем — Живи, расти, не сдохни!

— Ты это мне? — поинтересовался я.

— Этой я тому горлышку бутылки, что торчит у тебя из мешка. Угостишь парой глотков?

— Легко — кивнул я, вытягивая бутылку самогона.

Навязанной компании я был рад — незнакомый одиночка всегда привлекает к себе повышенное внимание. А незнакомец в компании со всем известным пьянчугой, каким, похоже, был этот пропитый старик, сразу перестает быть и незнакомым и одиноким. Чужой становится своим…

А если старик тут надолго, то есть все шансы добраться в его компании до нужного мне места.

Дед казался крепким, но всего половина бутылки самогона срубила его напрочь и он, обняв остаток, скрючился под кадкой с цветущим деревцем, отправившись в закольцованное путешествие по главным водным артериям Церры. Я же бросил пару монет смуглому аборигену, велел не трогать старика пока он сам не решит проснуться и покинул баржу, когда она тяжело разворачивалась на месте, а орущая команда руководила процесса «перецепа» на другую лебедку. Я на конечной станции — главная площадь руинного государства Церры, где в самом центре высится здание Седьмицы.

Прошлепав по залитому водой бетонному мелководью, образованному обрушенной стеной, я добрался до широких ступеней длинной лестницы, без отдыха, но и без спешки поднялся на высоту семнадцатого этажа здания-причала и оказался на широком плоском выступе, откуда в разных направлениях отходило три висячих и достаточно широких мостика. На террасе стояло несколько аккуратных навесов, роль перил играли тесные ряды плетенных горшков с густым и аккуратно подстриженным кустарником, на циновках невысокие скамьи и набитые чем-то мягким мешки. Я уселся прямо на циновку — еще вопрос что хуже, вскакивать с низенькой скамейки либо пытаться выпутаться из объятий огромной подушки. К тому же пусть идеально выметенная, но все же обычная циновка куда лучше подходила под отыгрываемую мной сейчас роль окраинного рыбака, сумевшего заработать деньгу и решившего город посмотреть и себя показать. Такие обычно прибывают в столицу утром, а ночью их в лучшем случае мертвецки пьяных и обобранных находят под какой-нибудь парковой скамейкой и после ночи в камере пинком отправляют домой — посмотрел город и хватит с тебя, деревенщина. Но чаще всего трупы таких недотеп сбрасывали в затопленные подвалы, где их за считанные часы сжирали генномоды.

Место для себя я выбрал у самого края — а я уже знал, что в Церре, как, впрочем, и во многих других местах, самые уважаемые всегда садятся в середке, а остальные, в порядке убывания репутации и бабла, рассаживаются по ранжиру. Простой рыбак не мог претендовать на вон то пустующее в центре гостевое место под навесом, где циновки покрыты богатым ковром, а на нем стоят кожаные кресла. А еще с этого места сквозь кустарник прекрасно просматривалась вся площадь Церры — то самое место, куда я вынужденно стремился уже второй день, хотя изначально планировал обойти город далеко стороной.

И я наконец-то сумел «собрать» свою легенду и даже частично врасти в обветренную шкуру окраинного рыбака. Особо притворяться и не приходилось — старая чистая одежда, загорелая кожа, многодневная щетина, отросшие волосы, неровно обрезанные ножом, потрепанный жизнью вещевой мешок и в целом больше ничего. Сама природа за время моего долгого пути создала мне идеальный образ. Еще я понял почему до этого у меня не получалось влезть в чужую шкуру — я не сразу вспомнил свои былые методы. Чтобы притвориться кем-то надо хорошо знать распространенные обычаи, говор и повадки местных, что к тому же меняются в зависимости от их социального поведения. Нищий рыбак не может вести себя как здешний всесильный дон. После долгих бесед сначала с Мумнбой, а затем с Трэддой, попутно внимательно вслушиваясь в разговоры завсегдатаев ее кантины, я успел услышать и запомнить привычные для здешних обороты речи, приобрел пару десятков расхожих выражений, заодно выбросив из собственной речи привычные для меня слова. Помимо этого, я подметил как себя ведут здешние обыватели: как сидят, как жрут, как пьют, как лгут и как восхваляют себя. Чего не увидел так это как они срут, но есть надежда что так глубоко проверять не станут и что столичные жители делают это примерно также.

И вот я здесь — в сердце Церры. Сижу, смотрю, сохраняю на небритом хлебале выражение легкого неверующего изумления, какое и должно быть у попавшего в мегаполис деревенщины. Нет вы видели какие здесь ровные кустики? Это они сами так растут, аль их лунными ночами ровнехонько обкушивают небесные пони?

Все это вместе — выбранная легенда и изумленное небритое хлебало — позволяли мне открыто разглядывать окрестности, как и положено деревенщине. Я смотрел и… вскоре мне потребовались усилия чтобы удержать на харе восхищенное изумление и не дать ему смениться злобой.

Церра независима? Хер там! Она давно под машинным контролем.

Это было видно невооруженным взглядом — достаточно взглянуть на ее главную площадь.

В прежние времена тут была достаточно плотная застройка. Но когда в городе возводили одно из зданий Атолла недвижимость в умирающем муравейнике стоила так дешево, что я сам покупал и покупал за копейки чуть ли не каждый день, а уж корпорации могли размахнуться на полную мощность. Россогор выкупил полквартала и снес там все подчистую, пустив обломки зданий в создание искусственного возвышения, на котором поднял один из своих высоченных офисов, а вокруг разбил парк из созданных им устойчивых к кошмарным перепадам погоды растений. Когда сегодня плюс пятьдесят, а завтра снег с дождем, что сменяется ледяным градом, переходящим в тропический шторм… не каждая пальма сумеет прикинуться дубом. Выращенные Россогором растения это умели.

Атолл последовал примеру Россогора и выкупил такую же территорию, почти все постройки пустив под снос. Но затем вырыл глубокий котлован, построил в нем свое здание и запустил в котлован океанскую воду. В старые времена под водой скрывалось до пяти этажей, сейчас куда больше.

Следом за ними свои высокие здания здесь, в умирающем, но еще держащемся прибрежном форпосте агонизирующей цивилизации, построили еще восемь крупных корпораций. И все они выбрали места рядом с Россогором и Атоллом. Помню, что одним из небоскребов владела межнациональная сурверская организация Дети Будущей Зари — и их сучья постройка устояла, пережила все невзгоды, даже сохранила свой голубоватый оттенок внешней отделки, а ныне обжита одним из правящих родов Церры.

Да. Роды Церры сохранили почти все центральные небоскребы, забрав их, заселив и тем самым сгруппировавшись вокруг центрального здания — Седьмицы.