Контур забвения (СИ). Страница 17

Искомое, на удивление, нашлось сразу же. Справа на стене виднелся аварийный рычаг. Ржавый, с облупившейся краской и полустершейся пиктограммой замка. Судя по всему, использовался он последний раз лет этак сто назад. Если и меньше — то ненамного. Что ж, будем надеяться, за время бездействия он не успел окончательно проржаветь и сгнить.

Я ухватился за рычаг обеими руками и дернул. Не поддался. Выругался, уперся ногой в стену, потянул сильнее. Скрежетнуло, щелкнуло, и вдруг рычаг шевельнулся. Что-то сдвинулось. Ещё рывок — и рычаг со скрипом ушел вниз, освобождая запор.

— Полдела сделано, — пробормотал я, подцепляя дверь своей универсальной отмычкой — арматуриной. Навалился, дверь заскрипела, чуть сдвинулась и снова заела. Разгреб мусор снизу, загнал прут, поддел, навалился… Есть!

Дверь с визгом заржавленных петель распахнулась. На секунду показалось, что воздух сейчас сам вытолкнет дверь изнутри — таким густым оказался запах, вырвавшийся наружу.

Я поморщился.

— Ну, мать вашу, неужели все, что связано со здешним метро, обязано вонять, как подвал некрофила? — пробормотал я и, приоткрыв дверь, протиснулся внутрь.

Надеюсь, я нигде не облажался с выводами, и этот ход приведет меня в тоннель, тянущийся от Сходненской до Тушинской. А там и до ретранслятора уже недалеко.

Я остановился, морщась от зловония и вглядываясь в темноту. Света не было никакого — только плотный, как деготь, мрак, прилипавший к коже. И все же… Да, все же я видел.

Не идеально, не как днем, но… Очертания, рельефы, глубина. Грубая текстура паутины на стенах, бледные силуэты труб, даже следы плесени в углах. Все это проступало перед глазами, как будто кто-то аккуратно отрисовал мир углем на сером холсте.

— Хм… — пробормотал я. — А ведь неплохо вижу. Раньше бы в такой темноте без фонаря идти пришлось бы наощупь.

Хмыкнув, я пошел дальше, внимательно глядя по сторонам. Да. Могло быть хуже. Намного хуже.

Пыльный воздух царапал горло, ботинки шуршали по слою песка и мусора, что накапливался здесь десятилетиями — или сколько там прошло времени с тех пор, как этот ход оказался заброшен? Я шел осторожно, на полусогнутых, то и дело оглядываясь. Коридор был низким, стены — из облупившегося бетона, местами покрытые грибком, проросшим прямо сквозь трещины. Где-то капала вода. Где-то что-то шуршало.

Впереди возник обломок бетонной балки, перегородивший путь. Весил он даже на глазок, более, чем прилично, но и я уже не тот, что раньше. Так что… Я уперся, напрягся, и, выдохнув, сдвинул блок в сторону. Он проскрежетал по стене и с грохотом рухнул на пол, полдняв клубы пыли.

Через несколько метров я наткнулся на новое препятствие. Коридор заканчивался завалом, между плитами и трубами оставался узкий лаз. Сюда откуда-то просочилась вода — подо мной чавкнула грязь.

— Ну охренеть теперь, — пробормотал я, и, ругнувшись, лег на живот.

Ползком, по-пластунски, как в добрые старые времена. Грязь лезла под куртку, цеплялась за волосы, пальцы скользили по плесени и гнили, но назад пути не было. Только вперед.

Долго ползти не пришлось — метра три, не больше. Выбравшись, я тяжело выдохнул и, смахивая дрожащими пальцами налипшую слизь, огляделся.

Передо мной простирался темный, гулкий тоннель. Рельсы, проседающие шпалы, кабельные ниши в стенах. Огромная труба, пронзающая землю насквозь. Метро.

— Симба… — прошептал я.

— Подтверждаю, — отозвался он. — Это тоннель метрополитена. Перегон Сходненская — Тушинская.

Я криво усмехнулся. Ну что ж. Добро пожаловать в подземку. Выживем — будет что вспомнить.

Но чтобы выжить — нужно приложить некоторые усилия. Например, пройти через тоннель, переподключить ретранслятор и вернуть станцию под контроль Эдема. Вот только что-то мне подсказывает, что реализовать этот план гораздо сложнее, чем озвучить.

Ну что же. Поживем — увидим. А пока — марш-марш, боец. Ад убивает праздных.

Правда, как показала практика, местное пекло и тех, кто активно двигается, не жалует. Но выжить, находясь в постоянном движении все же несколько проще.

А значит — будем двигаться.

Глава 9

Я шел, всматриваясь в темноту тоннеля, когда взгляд зацепился за металлическую дверь в стене. Типичный технический отсек: проржавевшая табличка с облетевшей краской, приоткрытая дверь… Собственно, из подобного я сам выбрался десять минут назад. И ничего интересного там не было. А здесь?

С одной стороны — не хотелось тратить время, которого у меня и так было не сказать, что вдоволь. С другой — в моем положении пренебрегать нельзя ничем. И, если внутри найдет что-нибудь полезное… Да хоть пожарный топор или багор — потеря времени будет уже оправдана. Обрез — это хорошо, но ненадежно, долго и хлопотно. Потому мне хотелось бы иметь нечто, на что можно положиться. А что может быть лочше старого доброго холодного железа? Разве что модульная штурмовая винтовка с запасом патронов, но, кажется, сегодня их в наш магазин не завезли. Так что придется обходиться тем, что есть в наличии. Если есть.

В общем, решено. Надо бы посмотреть, что там внутри. Хотя бы одним глазком. Если опять тьма, вонь и завалы — пойду дальше.

Дверные петли заскрипели, будто жаловались на жизнь. За дверью открывался узкий проход, тонувший во мраке. А на пыльном полу — следы. Относительно свежие. Кто-то сюда пошел… И назад не вернулся. Хм, становится все интереснее…

Взяв обрез наизготовку, я двинулся внутрь, стараясь идти как можно бесшумнее. Следы вели по закоулку между трансформаторными ящиками, мимо заваленной полки с инструментами — и закончились у темного пятна на полу. Я подошёл ближе.

Тело.

Мужик. Полусидит, полулежит, прислонившись к стене. Камуфляж, выцветший и плесневелый, но всё ещё узнаваемый. Стандарт нового образца. Видимо, в разрушенной Москве это местная мода. Тело тронуто следами разложения, но лежит он тут явно не так давно. Считанные дни. Интересно…

Рассмотрев, что лежало рядом с мужиком, я усмехнулся. Топор. Пожарный. На длинной пластиковой ручке, с запекшейся кровью на отточенном лезвии. Бойтесь, как говорится, своих желаний, они имеют тенденцию сбываться. Плюс одна единица оружия ближнего боя. Это хорошо, это мы уже сюда не зря зашли.

Присев, я принялся разглядывать мужика внимательнее. Две руки, две ноги, все пропорциональное, второй головы не видно… Человек? Человек. То есть, выжившие, все же, присутствуют, и не все превратились в одичавших мутантов, начинающих палить по первому встречному, едва его завидев. Это определенно радует. Ну и да. Второй труп за день — и оба без следов мутаций, какой-либо кибернетизации и еще черт знает чего. А еще — однообразно одетые. Вряд ли это случайные одиночки, в этом аду в одиночку доллго не протянешь. Людям свойственно сбиваться в стаи, а стаи — это уже зачатки общества. Или хотя бы шанс на то, что есть кто-то, с кем можно поговорить, не опасаясь того, что тебе откусят голову. Это вселяло некий оптимизм. Возможно, даже… надежду. Если я найду выживших — шанс выкарабкаться из всего этого беспамятного кошмара станет чуть реальнее.

Но что же его убило?

Я коснулся тела — и тут же отдернул руку. Поверхность под пальцами дрогнула, пошла волной, словно под ней не кости и мышцы, а мешок с гнилым киселем. Умерший будто был наполнен какой-то жидкой дрянь. готовой в любой момент выплеснуться наружу. Рот мертвеца приоткрылся, послышался звук, похожий на отрыжку, и я на миг подумал, что сейчас меня стошнит.

— Твою же… — прошипел я, прикрывая рот предплечьем. — Симба, это что за чертовщина?

— Обнаружено аномальное состояние тканей, — отозвался ассистент. — Предположительно — воздействие органического нейротоксина с литическим эффектом.

— Проще, железяка. Это что, типа его кто-то изнутри растворил?

— Корректировка: сохранение наружной целостности при полном разрушении внутренних структур характерно для некоторых токсинов. Такой эффект может наблюдаться при воздействии ядов отдельных видов насекомых или аналогичных организмов.