Леона. На рубеже иных миров (СИ). Страница 36

— Кирьян, — позвала она, — отпусти его. Это мой друг.

Мужчина хмыкнул, и насмешливо ухмыльнувшись, отпустил парня.

— Леона! — радостно воскликнул Словцен. — Я же говорил! — буркнул он Кирьяну, резко выдергивая свои руки и оправляя одежду.

Девушка поджала губы, молча развернулась и пошла обратно в лагерь. До восхода еще есть время, и она потратит его на сон.

— Леона! — позвал парень, догоняя ее, и, оправляя на ходу, разлохматившиеся во время борьбы волосы.

Она не откликнулась. Внутри, словно в закипающем котелке, нарастало раздражение и какая-то детская досадная обида. Она ведь просила его успокоиться, оставить ее! Предупреждала, что этот путь ей нужно проделать одной! А Словцен просто проигнорировал ее слова! Отмахнулся, словно от незначительной помехи! «Ну что за упрямец!», — мысленно причитала девушка. Она коротко глянула на парня, смерив его беглым взглядом, но ослиных ушей, как ни странно, не обнаружила.

Она злилась. Ужасно злилась на друга за его пренебрежение к ее желанию. Злилась, уже представляя, каких проблем он ей может доставить и во что обойдется ей его самоуправство. Злилась. И одновременно стыдилась своих чувств. Противный червячок совести уже прогрыз ход в заполнившееся гневом сердце, и укоризненно покачал головой. Словцен ведь беспокоится о ней… Всегда беспокоился и, конечно, сейчас не перестал, не смог спокойно отпустить одну в неизвестность… Он догнал ее, потому что переживает за нее, хочет помочь… А она его сейчас даже видеть не хочет, более того, она еле сдерживает рвущиеся наружу резкие, обидные слова. Она уже не ребенок за которым нужно приглядывать! Она ведь просила не ехать за ней! Просила! А он просто проигнорировал ее просьбы! Захотел приключений!

— Леона, — повторил друг, обгоняя ее и вставая у нее на пути.

— Словцен, — твердо начала девушка, обогнув парня и продолжая двигаться дальше. Она еле сдерживала клокочущее внутри раздражение. — Я просила тебя не ехать за мной. Ты сам решил иначе, твое право. Я не знаю, что ты себе придумал, но уверена, ты обманулся в своих ожиданиях. — Девушка повернулась, бросив на него бессильный и разочарованный взгляд, и расстроенно произнесла: — Мы ведь обсуждали это. Тогда, на ярмарке! Я ведь говорила с тобой откровенно и ясно. И повторила это в письме! — Она поджала губы и отвернулась. — Так что будь добр с восходом вернуться назад. А я сейчас иду досыпать, — сказала она, забираясь обратно в повозку. И уже задергивая полог, не сдержавшись, холодно добавила: — Мне не нужен попутчик. И, как видишь, я тебе не рада.

Словцен растерянно смотрел на серую пропыленную ткань полога, сомкнувшегося перед его носом, и не знал, как ему быть дальше. Он весь день был в пути, подгоняя коня и не давая тому толком отдыха, чтобы только успеть догнать ее. Он был уверен, что подруга будет рада его видеть и облегченно вздохнет при его появлении от того, что теперь не одна. Тогда, в Яровищах, ему казалось, что вся ее бравость при их разговоре была напускной, и на самом деле подруга отчаянно трусит. Это было бы похоже на нее. Сколько он ее знал, она всегда храбрилась, даже тогда, когда дрожала от страха, всегда, как озлобленный котенок, показывала, что сама может со всем справится и не подпускала никого близко. И только его, Словцена, подпустила, только с ним сблизилась, только ему доверяла и была откровенна. По крайне мере, так ему казалось раньше. И он совершенно не ожидал такого приема. Не ожидал увидеть ее такой… Такой холодной, злой, жесткой… Они и не ссорились-то в серьез ни разу. За что она так с ним? «Я тебе не рада» — все еще звучала у него в голове фраза, так больно резанувшая по сердцу.

Мимо проходил молодой мужчина, тот самый, что скрутил его за повозками, когда он пытался войти в лагерь, задержался, сочувственно похлопал его по плечу и молча пошел дальше. Словцен понуро посмотрел на удаляющегося наемника, постоял в нерешительности, глядя на расходящихся по лагерю мужчин, понял, что прогонять его никто не спешит, и опустился на землю, пристроившись у повозки и откинувшись спиной на колесо. Он запрокинул голову, глядя на предрассветное небо, и стал думать, как быть дальше.

А в этой же самой повозке, на расстеленный теплый плащ, бессильно опустилась такая же хмурая девушка и, подтянув к себе колени, угрюмо положила на них голову. «Ну чтож за дурень-то такой» — печально думала девушка. Она корила себя за излишнюю грубость, прекрасно понимая, как сильно обидела друга. Но пусть лучше так. А потом, когда она найдет родителей, когда наконец поймет о какой силе говорила ее мама, она обязательно когда-нибудь приедет в Яровищи, объяснится и попросит прощения. И он обязательно поймет… Да, потом …

В отличии от Леоны, мужчины не разбрелись обратно по своим местам, а занялись лагерем, рассудив, что раз уж встали, то и ложится теперь нечего, до восхода-то осталось всего нечего — только в сон войдешь, как уже придется вставать. Сворачивались разложенные на земле кожаные коврики и теплые плащи, снимались растянутые меж повозок навесы, заново разжигались остывшие угли и недогоревшие бревна. Ольцик, вышедший из повозки с припасенным кормом для своих лошадок, поймал хмурый взгляд Немира и равнодушно поглядев на еще одного прибившегося к ним попутчика, отвернулся и занялся лошадьми.

Леона же вышла из повозки только с рассветом. Равнодушно и ни на кого не глядя, прошла к запасам ключевой воды, зачерпнула ее плавающем тут же ковшом и стала умываться, чувствуя на своей спине прожигающий взгляд.

Словцен не уехал. Леона его прогоняет? Пусть. Он поедет не с ней. Упрямый парень успел поговорить с Бальжином и напроситься в обоз охранником. А то что служба его будет безвозмездной… Ну и пусть. Зато рядом с подругой. А к тому моменту, как ей придет время расходиться с обозом, они уже помирятся, и она будет рада его присутствию. Иначе ведь и быть не может.

Бальжин же, доедавший в этот момент свой плотный завтрак, лишь посмеивался, глядя на молодецкие неурядицы и с теплотой вспоминал, как когда-то и он добивался расположения своей будущей женки. Конечно, он понимал, что из паренька никудышный наемник, но не прогонять жеж его, пущай остается, а там глядишь, к концу пути-то и миловаться уже с девкой станут. Он перемигнулся с таким же веселым Чеславом и пошел отмывать, опустевшую миску от остатков пресной каши.

Глава 12

Леона спряталась от палящего полуденного солнца под сенью раскидистых ветвей высокой черемухи. Сиявшее белым цветом дерево тихонько покачивалось в такт легкому ветерку и осыпа́ло ее редкими лепестками ароматных соцветий.

Задумчиво глядя на опускающиеся лодочки лепестков, девушка вспоминала о родителях и размышляла о том, что ждет ее дальше. Что будет там куда она держит путь? Возьмет ли ее Гостомысл, к которому она отправилась по наставлению матери, в обучение? В единственном письме, которое пришло от него за все эти годы, не было сказано ничего определенного, лишь то, что он будет ждать ее, но обещать ничего не может.

Леона подняла руку, раскрыв ладонь, и на нее мягко опустилась белоснежная лодочка. Глубоко погруженная в свои мысли, она задумчиво провела пальцем по бархатному лепестку.

И не откажет ли он ей помочь в ее стремлениях также, как противилась им Ружена?

«Не твоего ума это дела, Леонка. Или забыла, что мать говорила тебе? Не забыла. Вот и неча тебе соваться куда не просят. Не простые это дела. А твое дело жить. С остальным и без тебя разберутся. Поняла меня?» — строго сказала однажды наставница, когда Леона в очередной раз стала допытываться у нее, знает ли она, кто и почему на них напал и что они хотели от ее отца. В прочем, совсем скоро Ружене все же пришлось рассказать девочке эту историю.

Рядом блаженно пощипывал сладковатый клевер утомившийся от жары Флокс. Взмокший конь то и дело недовольно пофыркивал и, подняв голову, тяжело вздыхал, печально глядя на так манящую своей свежестью реку — жестокая человечка накрепко привязала его к стволу и не давала подойти к желанной воде.