Леона. На рубеже иных миров (СИ). Страница 18

Купцы же иль мастера, желающие что-то продать на местном базаре, сразу проезжали на рыночную площадь, где писарь вносил их имена в книгу учета да взымал торговую пошлину. Однако, на время ярмарочных гуляний, дабы упростить процесс учета и не создавать лишней толпы на итак переполненной площади, писарь сидел у ворот, а стражники прямо там взымали с купеческих повозок плату за въезд и торговлю, попутно осматривая, заезжающих людей на предмет неблагонадежной наружности. «Чтоб, значитца, непотребства разные в селе никто не чинил», — говорил староста, отдавая распоряжение об осмотре каждого въезжающего.

Первым делом, въехав в поселение, Леона направилась на постоялый двор «Радушный вепрь», на широкой вывеске которого был намалеван стоящий на задних копытах огромный розовый «кабан» в переднике, держащий поднос с зажаренной куропаткой, а по бокам от свина красовались кривенькая кровать с кучей взбитых подушек и огромная пивная бочка с краником. На вепря он походил весьма отдаленно, скорее на жирного хряка. Хозяин этого заведения и впрямь напоминал раскрасневшегося свина, так что с чувством юмора у него, видно, было все в порядке.

Сам постоялый двор представлял собой красивое, украшенное по свесам крыши резными причелинами[2] да полотенцами[3], широкое двухэтажной здание из охристо-коричневого сруба, с расписными ставнями да узорчатыми наличниками вокруг окон, с большой жилой мансардой и крытой террасой на первом этаже. На мансарде располагался третий — хозяйский этаж, на втором — находились комнаты под сдачу, а на первом — кухня, харчевня и две общие залы с соломенными тюфяками для сна, где ночевали постояльцы, которые не могли позволить себе комнату. Немного поодаль стояла большая конюшня, где отдыхали лошади постояльцев, и где можно было за дополнительную плату попросить подковать или вычистить лошадь. Вдобавок на территории постоялого двора стояли две бани: хозяйская и для постояльцев, и пара хозяйственных построек на заднем дворе, где хозяева держали скотину и птицу.

Леона оставила Флокса во дворе у коновязи, зашла внутрь, и тут же почувствовала, как заурчало в животе от аппетитных запахов, витающих в воздухе. Она не ела с рассвета, и во рту у нее от густых ароматов мгновенно собралась слюна. Кормили здесь вкусно и досыта, это Леона знала не понаслышке, и уже предвкушала будущее застолье. В корчме к этому моменту собралось уже полно народа, и все столы и лавки были заняты разношерстным людом, изголодавшимся с дороги. Мимо быстро прошла полнотелая разносчица с двумя большими жбанами, от которых явственно пахло медовым вином. Леона двинулась к стойке.

— Здравия тебе, добрая хозяйка!

За стойкой разливала квас, крепко сбитая, румяная дворничиха[4] в переднике, супружница хозяина двора. Это была красивая женщина с правильными чертами лица и длинными темно-русыми волосами, которые она всегда носила собранными в две косы и прятала под расшитым повойником[5]. Увидев Леону, она радостно воскликнула:

— Леонка! Ты штоль? Нет, ты погляди, как девка вымахала-то! Ты с Руженой али как?

— Нет, я одна, — ответила Леона, усаживаясь, на стоящий подле стойки высокий табурет на длинных ножках. — Тетушка Любомира, а есть ли еще свободные места у вас?

— Ох, дитятко, — сочувственно проговорила женщина, ставя последний наполненный квасом жбан на поднос к пустым кружкам, — припозднилася ты, все комнаты-то уже заняты, есть правда пара свободных тюфяков в общей зале. А тебе для кого надобно-то?

Леона расстроилась, она до последнего не теряла надежды, что все-таки останется свободное местечко, дожидающееся именно ее.

— Для меня. Я до конца ярмарки приехала.

— А с каких-то пор ты себе сдающуюся комнату просишь? — удивленно спросила женщина. — Чем тебе комната Словцена-то не по нраву тепереча?

— Дак а как же, куда он теперь спать-то пойдет, если я ее займу. Тихомир ведь женился, у него занято. Не пойдет же он к ним туда мешаться. Вот я и думала, что сниму как все комнату. Да всеж опоздала.

— А ты за него не думай, разберемся. Ты вот шо пока, тут сходить к Житомиру надо, в «Спатко да сладко», я ему гостинец обещала сегодня передать, а вишь все не до того пока. Ты б меня, Леонушка, выручила бы, а? Сбегала бы к нему.

— Схожу, конечно.

— Вот и ладненько, спасибо тебе. А я пока подумаю, чевой сделать-то можно, придумаем уж как поступить.

— Спасибо тебе огромное, тетушка Любомира! — Леона благодарно улыбнулась.

— Да шо ты вздумала тут, и благодарить-то нечаво, не думала жеж ты, что мы оставим тебя у ворот-то ночевать. Это, вона, мужики пущай под небом дрыхнут, а ты у нас девка молодая да видная, нам самим такие нужны, — хохотнула дворничиха, весело подмигнув девушке, — ты вот шо, обожди-ка меня тут. На вот тебе пока кваску попей, отдохни, устала с дороги-то небось.

Добродушная хозяйка пододвинула своей гостье наполненную деревянную кружку и скрылась за дверью кухни. Леона взяла угощение и стала украдкой рассматривать приезжих, подмечая купцов. Кислый напиток приятно холодил после знойного дня, быстро утоляя жажду. Девушка с сожалением посмотрела в опустевшую кружку, подмечая, что уж слишком быстро закончился квас, и поставила ее на стойку.

В корчме стоял возбужденный гомон. Все ожидали начала завтрашней ярмарки, обсуждая предстоящее празднество. Разношерстный люд, приехавший на гулянья, судачил о том, кто будет выступать в этом году, да что за представления показывать, какие сладости заготовили на празднество умелые стряпухи, что нового привезут купцы на торжища, и приедет ли снова тот гусляр – баюн, что прошлым летом свои сказки баял. Где-то даже затеяли спор о том, какие лакомства лучше продавать на ярмарке.

Одни утверждали, что лучше каленых орешков ничего быть не может, а другие в ответ, упорно оспаривали это мнение, отстаивая право ягодных левашей[6] на звание лучшей заедки.

— Не леваш, а пастила, я тебе говорю!

— Пастила из яблок делатца, а леваш ягодный! Что ты мне рассказываешь тут!

Леона продолжала осторожно рассматривать посетителей харчевни, выглядывая среди них купцов с охраной. Пока никого подходящего она не заметила. «Наверно, купцы с большими обозами не стали заходить в село, расположившись подле стен», — размышляла она. — «Хотя, купцы-то может и в селе, сидят себе в харчевнях, отдыхают. А вот их охрана осталась у повозок, выполнять то, за что им уплачено — охранять товар. Но хоть пара молодцов-то должна сопровождать работодателя?»

Из кухни вышла раскрасневшаяся Любомира, таща в руках небольшой бочонок.

— На-ка передашь это Житомиру. Уж больно, он наш квас медовый любит, пущай побалуется, я давно уж обещалась передать. Где твой коняка пятнистый?

— У коновязи стоит. Да я так донесу, бочонок-то маленький.

— Ну-ну, не спорь мне тута, — по-доброму пожурила Любомира неразумную девицу, — он хоть и мал, да тяжелый уж больно, ищо надорвешься, как потом дитятку вынашивать-то будешь.

— Ну, здравствуй, красна девица! — Радостно выкрикнул, появившийся из кухни парень. Это был высокий худощавый юноша со светлыми вихрастыми волосами и блеклыми веснушками на лице. Он задорно улыбался, склоняясь в шутливом поклоне, и вокруг его голубых глаз разбегались светлые лучики-смешинки.

— А ну, неча дурака валять, — Любомира тихонько шлепнула парня рушником.

— Ну, здравствуй, добрый молодец, — фыркнув, ответила Леона и с улыбкой встала навстречу другу.

Парень весело засмеялся и пошел к ней, широко расставляя руки для объятий, и крепко обнял улыбающуюся девушку, приподняв ее над землей.

— Ты на ярмарку приехала? — поставив Леону на ноги, и, все так же улыбаясь, спросил парень.

— Так, а ну обожди, потом балабонить будете, — перебила их Любомира. — Ты закончил уже штоль? — спросила она.

— Ага. — Довольно ответил парен. — Я только на кухню дрова затащил, как мне Ташка крикнула, что Леона приехала. Она тебя увидела, — повернувшись к девушке, объяснил он, — но подойти не успела, сама видишь, как у нас тут сейчас, — Словцен кивнул на переполненный зал.