Меч тени и обмана (ЛП). Страница 82

С закрытыми глазами, против мрачного и изолированного образа моего нынешнего затруднительного положения, я чувствую, как моя верхняя губа слегка приподнимается, когда аромат по ту сторону решетки напоминает мне, что я больше не одна. Даже когда он останавливается передо мной, я все еще слышу, как капает вода или то, что, как я подозреваю, является нечистотами, просачивающимися через трещины в каменном потолке наверху.

К счастью, меня бросили сюда в одежде, которая все еще была на мне, и в плаще, который все еще был на месте после того, как с меня сняли железные наручники. Я плотнее закутываюсь в плащ, чтобы защититься от холода. Если человек, стоящий за дверью моей камеры, хочет, чтобы я открыла глаза и узнала его, тогда ему придется заговорить первым. В противном случае, я, блядь, не расколюсь.

Я и так достаточно зла. Мы оба знаем и он, и я, что не было никаких причин для моего нынешнего заключения, но он умный человек. Он точно знает, как манипулировать окружающими. Он прекрасно знал, что власть Долоса проистекает из заключения, и поэтому я нисколько не сомневаюсь, что он манипулировал Долосом, чтобы тот бросил меня сюда.

Вот почему я не совсем понимаю.

— Ты перестанешь меня игнорировать? — спрашивает он низким и довольно раздраженным голосом.

Я наконец открываю глаза и устремляю на него прищуренный взгляд. Едва освещенный бледным светом огня, пляшущего в канделябре на стене, я различаю черты его лица. Скрюченный и наполовину скрытый тенью, человек на другой стороне камеры вглядывается в меня. Его губы поджаты. Брови нахмурены. Несмотря на раздражение в его тоне, выражение его лица выглядит так, словно он чувствует что-то, чего я еще не видела на его лице.

Чувство вины.

— Я не игнорирую тебя, — говорю я. — Я просто ждала.

— Чего? — спрашивает он. Так много гребаных требований.

Я прислоняю голову к стене за спиной. — Чтобы ты заговорил первым, — говорю я. — Я уверена, что есть причина, по которой ты это сделал.

Фигура за пределами моей камеры отворачивается от меня. Голубые глаза вспыхивают красным, прежде чем полностью исчезнуть с моего лица. Я позволяю своим собственным векам опуститься на место. Приятно для разнообразия взять верх, особенно над ним.

— Тебя должны были изгнать, — огрызается он.

— О? — Я издаю ошеломленный смешок. — Прости, что разрушаю твои планы.

Резкий звук ударов кулаков по металлу со скрежетом отдается у меня в ушах, и я снова открываю глаза, чтобы увидеть, как он сгорбился, упершись обоими кулаками в прутья моей камеры. — Неужели твоя жизнь ничего для тебя не значит? — спрашивает он.

Ирония, твое имя. Какой забавный вопрос исходит от человека, который поставил меня в такое положение. — Мне нужно напомнить тебе, почему я здесь в первую очередь? — Спрашиваю я. — Моя жизнь, что бы она для меня ни значила это то, что Боги сочтут не нужным. Незначительная. Расходный материал.

— Как ты узнала? — спрашивает он на этот раз.

Я сомневаюсь, стоит ли говорить ему правду. Что его выдал запах. Я не особо задумывалась об этом все то время, что была рядом с ним. Но это было здесь. Знакомое. Всегда присутствующее. Он сам был практически маяком в своих собственных делах.

— Ты был в офисе, когда Долос приговорил меня, — говорю я.

Он поднимает голову, и на этот раз, когда он смотрит на меня, выражение его лица искажено. Замешательство и что-то еще. То, чего… Я не ожидала. Медленно я отталкиваюсь рукой от стены позади себя и использую этот рычаг, чтобы подняться на ноги.

Я отхожу от задней стены и делаю еще один шаг, и еще, пока не оказываюсь почти в футе от него. Достаточно близко, чтобы я могла видеть белые облачка от его дыхания, поскольку он дышит довольно хрипло. — Я не знал о первой жалобе, — говорит он, как будто теперь это что-то меняет.

— Скорее всего, это сделала Рахела.

Он пристально смотрит на меня, и мне не нужно уметь читать его мысли, чтобы понять, какие вопросы роятся в его взгляде. — Она нашла меня во дворе несколько недель назад и попыталась утопить за то, что я была там.

Две темные брови сходятся вместе, образуя маленькую V-образную складку между ними, когда он хмурится. — Ты этого не говорила.

Я пожимаю плечами. — Тогда это было неважно.

— Я обратился к Долосу с конкретной просьбой, — говорит он. — Тебя должны были изгнать из Академии, а не… выпороть.

Я наклоняюсь вперед, пока верхняя часть моей груди не упирается в разделяющую нас решетку. — Что ты мог предложить ему в ответ на эту просьбу? — Спрашиваю я, скорее из любопытства, чем расстроенная этим открытием.

Он отворачивает от меня голову и тут же отпускает решетку. Он никогда не казался мне трусом, но теперь я понимаю, что он вполне может им быть. Жестокий в своей неспособности предвидеть потенциальные трещины в своем маленьком плане. Меня охватывает дрожь, и я обхватываю себя руками за плечи, также отстраняясь от решетки.

— Если ты не хочешь отвечать на этот вопрос, тогда зачем ты пришел сюда? — Наконец спрашиваю я после еще нескольких минут молчания. — Я знаю, может показаться, что у меня есть все время в мире, пока я заперта здесь на следующие три дня, но мне, вероятно, следует хорошенько выспаться, если я собираюсь пережить голод и порку.

Он вздрагивает, но не отвечает. Я выдыхаю и отворачиваюсь от него, возвращаясь на свое место у стены. Подложив плащ под задницу, я опускаюсь на твердую землю и складываю ноги вместе, скрещивая их, как это сделал бы ребенок. От этого движения кожа на внутренней стороне моих бедер растягивается, но неприятных ощущений нет, особенно после всей этой тяжести в присутствии Долоса.

— Уф. — Я упираюсь локтем в колено и подпираю голову рукой. — Если ты не собираешься ничего говорить, тогда тебе лучше уйти. Здесь, внизу, холодно, и я уверена, Боги не хотели бы, чтобы ты что-нибудь подхватил.

— Ты же знаешь, что это невозможно, — огрызается он в ответ, заслужив мою усмешку. Конечно, я это знаю. Я просто подумала, ответит ли он что-нибудь на этот комментарий, и он ответил. Он нервничает. Ему неловко. И, что самое удивительное, он чувствует себя чертовски виноватым.

Хорошо, я думаю. Он, блядь, должен так себя чувствовать.

Я никогда не хотела становиться у него на пути. Я, блядь, никогда не хотела, чтобы эта чертова миссия длилась так долго. Он полон ярости и раскаяния, но я полна смирения. Мне всегда приходилось быть такой. Он играл в игру, в которой, как он думал, мог бы выиграть, чтобы попытаться избавиться от меня — пешки, по его мнению. Он хотел от меня избавиться, не пролив крови, но кто-то вроде него уже должен был знать, что весь этот мир — не что иное, как кровь. Кровь наших отцов и матерей, кровь в наших жилах и кровь, которая течет по улицам, когда самые могущественные правят всеми.

Мы убиваем, чтобы выжить, даже если мы не ассасины. Соблазняем и разрушаем. Ни для кого из нас нет спасения.

— Ты сидишь здесь и, похоже, все еще не понимаешь, Кайра, — огрызается он голосом, полным яда. — Через три дня тебя выведут на арену, и вся Академия будет наблюдать, как Аксан исхлестает твою спину до крови.

Я подношу руку к подбородку и разминаю шею. — Я прекрасно понимаю, что меня ждет. Мне просто все равно.

— Тебе все равно? — Я шокировала его. Я горжусь этим.

Моя свободная рука поднимается, и он следит за ней взглядом. Я показываю ему пальцами. — Боги всегда играли роль судьи, присяжных и палача с тех пор, как пришли в этот мир, — говорю я ему. — Ты только сейчас осознаешь, что твои действия имеют последствия? Я бы подумала, что мужчина твоего возраста уже усвоил это.

— Это не было… — Он выдавливает слова, прежде чем остановиться.

Я вздыхаю и опускаю руку. — Ты играл в игру, и все пошло не так, как ты хотел, — заявляю я. — Я довольно сильная. Я не думаю, что смогу избежать боли, но думаю, что смогу пережить несколько легких ударов по спине.

— Они не будут такими легкими, — отвечает он. — Аксан — Бог Победы. Он будет стараться изо всех сил, чтобы почувствовать себя победителем.