Вишневый сад для изгнанной жены дракона (СИ). Страница 30

Айрис просила меня остаться. Не словами — её молчание, её взгляд, её ладонь, мягко лежащая на округлившемся животе, говорили громче любых мольб. И я хотел. Всеми частями своей души, даже теми, что забыли, как быть человеком, а не зверем, что дремлет под кожей. Но судьба не спрашивает, чего ты хочешь. Она бьёт в грудь, как кулак.

Утро началось с письма. Гаррет молча протянул мне свёрнутый пергамент, запечатанный грубой сургучной печатью с оттиском колеса. Лазаро. Его почерк я узнал бы из тысячи — чёткий, скупой, но напряжённый. Я разорвал печать и вчитался:

«Караван с товаром стоит под столицей. Нас не пускают. Нужен пропуск. И, боюсь, не только. Ты знаешь, кого должен защищать. И против кого идет борьба. Пришло время выйти из тени».

Он не писал прямо, но я слышал между строк. Речь шла не о варенье или сиропах. Слишком много глаз следило за нами, слишком много слухов кружило вокруг сада Айрис. А ещё — он знал. Лазаро, этот хитрый торговец с повадками лиса, знал мою суть — сын Императора, изгнанник, дракон. Единственный за пределами дворца и поместья, кто держал мой секрет и молчал. Потому что понимал, что значит честь.

Айрис спала, когда я уходил. Лунный свет падал на её лицо, делая его мягким, почти детским. Лист бумаги дрожал в моих пальцах, пока я писал:

«Отбыл по делам торговли. Лазаро застрял на таможне. Разберусь — и сразу вернусь. Береги себя и малыша. Пусть сад поёт тебе, пока меня нет».

Я не стал говорить, что лечу в столицу. Что не просто решаю проблему с пропуском, а собираюсь ворваться в Империю не как тень прошлого, а как пламя, что сожжёт все маски. Её сердце не выдержало бы правды. Не сейчас.

Ночь была ясной, звёзды сияли, как осколки льда. Я вышел во двор, чувствуя, как ветер шепчет о переменах. Кожа натянулась, кости затрещали, жар разлился по венам, как раскалённая лава. Я стал драконом — чёрным, с синими прожилками, что мерцали в темноте, как вены земли. Крылья распахнулись с глухим хлопком, поднимая пыль, и я взмыл в небо, оставляя поместье позади. Небо разрезало крыло. Я скользил по облакам, моя чешуя пульсировала магией — настороженной, живой. Я был тенью ночи, костью старого мира, и каждый, кто смотрел на меня снизу, знал: драконы ещё не вымерли.

К утру столица развернулась подо мной, как полотно: шпили башен, переплетения крыш, дым из пекарен, звон колоколов. Дворец возвышался, сверкая холодным золотом. Я спикировал во внутренний двор.

Приземление потрясло мрамор — когти оставили глубокие борозды, стражники посыпались с постов, кто-то выронил алебарду. Один из пажей закричал и шлёпнулся в фонтан. Я едва не усмехнулся. Превратился на ходу — когти втянулись, чешуя стекла по коже, обнажив лицо человека. Мое лицо.

— Ваша Светлость? — выдохнул старший охранник, его голос дрогнул. Он знал меня еще со временем, когда я был юнцом. — Принц Раэль⁈

— Да, — ответил я, расправляя плечи. — Я вернулся. Надеюсь, вы ещё помните, как приветствовать драконов.

Лазаро ждал у городских ворот. Его караван стоял, окружённый бюрократами, как загнанная овца. Телеги были гружены бочками и корзинами, от которых пахло вишней — терпко, сладко, с ноткой чего-то живого. Он ухмыльнулся, увидев меня, его обветренное лицо озарилось хитринкой.

— Быстро ты, — сказал он. — Пропуск достанешь?

Я шагнул к начальнику заставы, предъявил лицо и имя. В кармане плаща лежала копия родовой печати — медальон, что я носил с детства. Несколько слов, угроза рёвом — и лицензия была у нас. Но этого было мало.

— Провези товар во дворец, — сказал я Лазаро. — В столовые, погреба. Пусть лечатся. Это будет милостью, что стала возможной только с подачи той, кого они сами изгнали.

Он кивнул, и его люди понесли бочки с вишнёвым морсом и сиропами по улицам. Я заметил, как слуги из дворцовых кухонь забрали часть груза, и усмехнулся про себя. Пусть пьют. Пусть сладость вишни станет солью на губах тех, кто захочет её искоренить.

Мы остались наедине у одной из телег. Лазаро посмотрел на меня, прищурившись.

— Раэль… Ты понимаешь, что рискуешь всем?

— Я и защищаю всё, — ответил я тихо. — Каждый лист сада, каждый всхлип Айрис во сне. Пусть Император посмотрит мне в глаза. Я больше не стану прятаться.

Слуги шептались, пока я шёл по коридорам дворца. Мне не пришлось долго спрашивать — новости сами липли ко мне, как мухи к мёду. Сэйвер не выходил из покоев. Говорили, он усилил охрану, кричит о ведьмах в зеркалах, слышит шёпоты в стенах. Требует сжечь поместье Айрис.

Я сжал кулаки, чувствуя, как чешуя проступает под кожей. Сначала метка. Потом Айрис. Теперь сад. Он хочет стереть всё, что не может контролировать.

— А Император что думает на этот счет? — спросил я у одной из служанок, что теребила фартук.

— Его Величество предпочел позицию невмешательства, — ответила она, понизив голос. — Ходят слухи, что он не до конца верит в то, что леди беременна именно его внуком.

Я скрипнул зубами. Очень в духе отца. Но это мне только на руку, осталось время, чтобы предотвратить неприятные последствия.

Я тотчас попросил аудиенции.

Тронный зал встретил меня холодом и тишиной. Камень под ногами помнил больше крови, чем любая битва. Отец сидел в мантии, как статуя, его седые волосы спадали на плечи, а глаза — золотые, как у брата, но жестче, старше — впились в меня с недоверием. Гвардейцы у стен напряглись, но я шагнул вперёд, не опуская взгляда.

— Сын, — сказал он, и в зале повисла мёртвая тишина. — Ты вернулся.

— О, ты вспомнил, что я твой сын? Это обнадеживает, — парировал я. — Но я здесь не для того, чтобы клянчить родительское внимание. Я вернулся, дабы претендовать на трон.

Он нахмурился, пальцы сжали подлокотники трона.

— Сэйвер считает, что ты изменник. Ты покинул Империю, оставив честь на дороге.

— А он её задушил, — бросил я. — Но я не о нём. Я об Айрис. Об его изгнанной жене, что носит моего племянника. Который вполне вскоре может стать моим сыном.

Отец замер, его взгляд стал острым, как клинок.

— Ты хочешь сказать, она теперь твоя? — на его лице ни единой эмоции удивления. Он знал то, о чем говорила старуха Эдвина, не понаслышке.

Знал и никому не рассказывал.

— Я ничего не хочу сказать, — отрезал я. — Я утверждаю. Она моя истинная. Я её чувствую. И если ты или кто-то ещё попытается навредить ей — я сам сожгу этот дворец, чтобы защитить её и всё, что ей дорого.

Император не ответил сразу. Слуга подал ему кубок — тот самый, что я просил наполнить вишнёвым морсом. Он отпил, и что-то изменилось. Линии на его лице смягчились, пальцы расслабились. Он смотрел в сторону, в окно, будто видел тень прошлого.

— Я слышал, её родители укрывали мага, — вдруг сказал он тихо. — Они нарушили закон.

— Или просто не жили в угоду твоей трусости, — процедил я. — Скажи правду, отец. Кем была моя мать?

Тишина. Только стук моего сердца и его тяжёлое дыхание.

— Это не твоё дело, — отрезал он, но голос дрогнул.

— Тогда я сделаю его своим, — бросил я.

Он встал, мантия шелестела, как змея.

— Делай, что хочешь, сын мой. Но помни: дракон, что тянет слишком сильно за корни, может обрушить своё древо.

Я поклонился — чуть, с насмешкой.

— Тогда придётся посадить новое.

Я остался во дворце. Вечером, в старой комнате, где когда-то спал до изгнания, я взял перо и написал Айрис — аккуратно, нежно, как касался её кожи. Говорил, что всё спокойно. Что скоро вернусь. Что столица тепло приняла ее вишневую продукцию. И что скучаю по ней. По запаху ее кожи, теплу ее тела, трепетному сердцебиению. Улыбке. О, боги, да по всему!

Но улететь к ней сейчас — значит проиграть не просто битву, а войну. Я не позволю никому причинить боль Айрис. И сделаю все возможное для того, чтобы не допустить даже возможности этой боли. Даже если мне придется сгорать от тоски вместе с ней, будучи разделенными расстоянием. Я справлюсь. Нет, мы справимся.