Как я строил магическую империю 14 (СИ). Страница 8

Два года они служили императору, а потом, чуть меньше года назад, выполняя задачу на ММЗК, вдруг всё бросили и дружно ушли в Москву. Правда, без боя, их просто никто не решился остановить.

Все рассказанное Шуйским было чрезвычайно интересно, вот только, задав ряд вопросов, я достаточно быстро выяснил, что ни к каким продолжениям экспериментов и подпольным нарколабораториям он никакого отношения не имеет.

— Кто был в курсе всей этой темы с улучшением? — спросил я.

— Да многие, — всё ещё дрожа и всаживая одну рюмку за другой, ответил Шуйский. — Все князья, некоторые графы, люди из лабораторий.

Хреново, слишком много подозреваемых, а ещё эти данные указывают на то, что где-то в Перми наверняка тоже есть такой отдел. Хотя… Они могли и не взять в разработку провальный проект.

— С этим ясно, — проговорил я, наливая себе сока. — Тогда давай рассказывай про свою дружбу с Астаховым и Толстым, про то, как вы планировали захватить власть. Только учти, я пойму, если ты соврёшь.

Шуйский не учёл.

— Мы просто общались, потому что князья! Да, проводили что-то мимо казны, но немного! Мы даже…

Шуйский замолчал, и я его не винил — трудно говорить, когда не можешь даже вдохнуть.

В этот раз я отпустил горло, только когда его глаза стали закатываться.

— Ещё раз, сначала.

Князю потребовалась минута, чтобы надышаться, после чего он снова потянул руку к графину, но тот опустел.

— Из всех нас холостой только Матвей Григорьевич Толстой, — наконец заговорил Шуйский. — Он уже давно оказывает знаки внимания старшей дочери императора Марии Ярославне. Если бы они поженились, а Софья Алексеевна, супруга Ярослава Евгеньевича, так и не родила наследника, их сын стал бы императором, а пока он маленький…

Шуйский замолчал и затравленно глянул на меня…

— Продолжай, продолжай, у меня диктофона нет. Да и так понятно, что если бы это произошло, то с Ярославом Евгеньевичем рано или поздно мог бы случиться несчастный случай.

— Это были лишь фантазии! Мысли! До этого могли пройти годы, ведь Ярослав Евгеньевич мог не одобрить брак…

— Но ведь его можно было оформить и после смерти императора, если его дочка уже прикормлена. Так?

— Астахов предлагал это… — едва слышно проговорил Шуйский, — но мы ничего не решили! Просто говорили, а потом… пермяки пришли и загипнотизировали меня.

— А дальше что, после того как с тебя сняли их гипноз?

— А дальше… — Князь криво ухмыльнулся. — Мной занимался Михаил Ильич Рысев.

— Ты рассказал ему все это?

— Кроме последнего. А про идею женить Толстого на дочери императора да, рассказал. С тех пор мы с Матвеем Григорьевичем наедине ни разу не разговаривали. Скорее всего, мне уже ищут замену.

Закончив, князь ещё раз кинул взгляд на пустой графин, а потом кивнул на бар.

— Можно?

— Нет, сиди, мы почти закончили.

Я откинулся в кресле и задумался.

С одной стороны, не зря зашёл… нашёл убийцу Димы и раскрыл заговор против императора. С другой — это всё уже устаревшая информация и ни хрена мне не даёт. Да, можно отомстить за бывшего хозяина тела, но тогда по-хорошему нужно убивать Орлова.

В голове мелькнула ещё одна мысль, и мне пришлось приложить усилия, чтобы она не улетела. Точно! А что, если меня не просто так закинули в тело Димы, а именно потому, что его прокачали и он был готов принять гостя из другого мира. Да, такое нельзя исключать, правда, непонятно, что это даёт.

— Сколько у тебя людей? — Я снова посмотрел на Шуйского. — И какие есть производства?

Князь ответил, но оказалось, что он реально почти превратился в обычного чиновника. Всеми его значимыми активами управляли люди императора. По большому счету у него осталась тысяча человек дружины и пара мелких производств.

Черт, даже взять нечего.

— Да завали ты его, — шепнул мне Гензо. — Хоть какая-то радость.

Оно того не стоит. Все сразу на меня подумают, и это может испортить отношения с Орловым, а они вроде только пошли на лад. Да и нельзя показывать, что я вот так запросто могу убить человека на тщательно охраняемой территории. Попозже завалю, когда с остальными делами закончу, если, конечно, его раньше не завалит сам Орлов или ещё кто-то.

— Короче, Володя, живи пока, — улыбнулся я и глотнул сока. — Живи, но помни, что ты мой должник. С этого момента ты должен незамедлительно сообщать мне обо всём интересном, что узнаешь, и по моему требованию привести все свои войска, куда я скажу. Это понятно?

— Да, Дмитрий Николаевич.

— На всякий случай, чтобы ты не забывал, я оставил у тебя внутри одну штуку…

— Что? — Князь вскочил и пухлыми руками принялся ощупывать свою по-женски круглую грудь.

— Найти и вылечить её невозможно, и она будет медленно тебя убивать. Процесс могу обратить только я, поэтому раз в три-четыре месяца нам нужно будет с тобой встречаться. Понятно?

— Вытащи! Пожалуйста! Я сделаю всё, как ты скажешь! Вытащи!

— Так надёжнее, Вова, не провожай.

Гензо меня скрыл, и, обойдя кресло, я прошёл сквозь стену в соседний кабинет, а уже там провалился в подвал.

— Так, слушайте меня, — быстро зашептала Клава. — Особенно ты, Катя! Костик-то у нас не пальцем деланный…

— А я пальцем? — рассмеялась Катя.

— Не знаю… То есть нет! Но ты у нас девочка молодая, наивная, при этом секретов знаешь много, а они могут эти секреты захотеть выведать! Так что о делах не говорим.

— Вообще-то я специально пролистала книжку одну, про Японию, — сообщила Катя. — Там как раз написано, что на чайной церемонии о делах и не говорят. Это больше медитативная практика.

— Какая-какая?

— Ну, расслабляющая. Надо отрешиться от всего мирского, чтобы познать и почувствовать окружающую красоту, или поговорить о чём-то возвышенном… в общем, что-то типа того, я сама до конца не поняла, если честно.

— Вот то-то и оно! — Клава назидательно подняла палец. — Запудрят мозги красотой и возвышенным, а потом неожиданно спросят: сколько у вас танков? А ты расслабишься и ответишь.

— Если что, Иваныч им не переведёт, — рассмеялся Костя.

— Да? А может, Иваныч тоже расслабится, он не человек, что ли? Ладно, пошли! И держите ухо востро.

Тройка прекратила шептаться и, обойдя дом, направилась к только что построенному японскими гостями небольшому домику, больше похожему на квадратную открытую веранду. Четыре угла почти плоской крыши загибались вверх, а с карниза свисали разноцветные ленты.

Едва гости подошли, как дверцы разъехались и в проёме появились Ван, Тан и Бан. Японцы низко поклонились, и савинцы повторили за ними.

— Обувь можете оставить здесь, — сказал Ван, чьи слова тут же перевёл Гензо-Иваныч.

— Как знала, — прошептала Клава, на всякий случай заскочившая в душ перед визитом.

— Заходите и оставьте все проблемы за этим порогом.

— А чего дверь такая низкая? — проворчала Клава, проходя внутрь.

— Чтобы все при входе склонили голову. Это символ смирения и того, что все мы равны, — ответил Ван.

— Эй, Иваныч! — Клава попробовала прошипеть внутрь рта так, чтобы её никто не слышал. — Не надо переводить каждое моё слово!

— Вот наивная! — заржал Гензо и подмигнул сидящей тут же Акаи, которую видел только он.

Лиса фыркнула и отвернулась.

— Теперь нужно помыть руки и рот спиртом, вон в том умывальнике, — прошептал хранитель на ухо Клаве.

— Ты опять издеваешься? — замерла на полушаге женщина.

— Да нет, вон смотри, Ван показывает.

И действительно, японец что-то быстро говорил и показывал то на ладони, то на рот.

— Ну ладно, спирт — это ещё не самое худшее. — Клава решила взять первый удар на себя и набрала полный рот.

В умывальнике оказалась вода.

«Вот гадёныш», — подумала женщина, но портить шутку не стала.

Она тщательно прополоскала рот, бодро что-то промычала, а потом сплюнула.

— Эх, добро пропадает. Катюш, он не крепкий совсем. Градусов девяносто, не больше.