Воин-Врач II (СИ). Страница 30

Я, подумав, согласился. В конце концов, в России и так названия массы важных и даже краеугольных вещей и процессов на «…ня» заканчивались. Подумаешь, одной больше. Зато НХЛ здешняя будет звучать весомо и солидно: Русский Ледняно́й Союз! РЛС! А, каково? Сила!

Товарищеский матч по набиравшей популярность «ледне́» прошёл на Коляду. Ну, то есть на Рождество. В общем, в начале студеня-января, который тут ещё именовали красивым словом «просинец». Небо днём давало понять, почему и это название было верным. В звонкой бескрайней синеве ярко сияло вечное Солнце, будто радуясь вместе с каждым из живых тому, что год снова повернул с зимы на лето, с мороза на тепло, от смерти к жизни. Правда, про тепло думать было пока рановато — ночами стоял такой колотун, что давешнему торговцу дровами, кажется, сам Бог велел довольно потирать руки и пересчитывать прибыль.

Да вот только некоторые неравнодушные граждане опять влезли в привычное течение истории, напомнив некоторым остальным про слова Чародея, что гуляли по Киеву в разных вариациях. О том, что нету у Бога других рук, кроме наших. И что воздать по справедливости можно и самим, не отвлекая Высшие сущности по пустякам. Поэтому через неделю после того, как закончилась адова вьюга, с холмов спустился длинный, на несколько десятков подвод, санный поезд, гружёный дровами. Привели его тяжёлые крупные косматые лошадки тёмной масти. А их — не менее здоровые и заросшие мужики в тулупах, увешанные кто медвежьими когтями, кто кабаньими клыками. Встречать их за ворота выехал Ставр на Гарасиме, и стало сразу понятно две вещи. Нет, даже три. Откуда растут ноги у данной торговой инициативы. Откуда взялся такой лесной богатырь у Буривоя. И что жадному торговцу дровами следовало теперь потуже затянуть пояс на необъятном брюхе.

Дрова отгружали с доставкой и укладкой в поленницы на дворах почти вдвое дешевле принятого в Киеве самовывоза. Говорили, что группа вооружённых лиц, представляя бизнес-интересы местного торгаша, тем же вечером пришла обсудить специфику локального товарооборота и устоявшуюся дровяную монополию. Которые в тот вечер были порушены, как и большинство морд вышеозначенных лиц.

Поезд пришёл из Искоростеня, с древлянских земель. Там предсказуемо плохо относились к чужим князьям в целом и к наследникам Псковской волчицы Ольги в частности. А лесами те земли были богаты значительно больше киевских. Всеслав подтвердил слова Буривоя о том, что прошлое осталось позади, что гостям и добрым соседям на берегах Днепра и Двины всегда рады, и инициативу по дровам всячески одобрил, даже для подворья четыре воза приобрёл, накинув сверху за смелость и на будущую торговую удачу. И купил три пары тех крепких лошадок, возле которых Алесь вился, как кот возле сметаны. И принял десяток возниц на службу, поручив счастливых и гордых громил-бородачей Ждану. А с кряжистым дедом, что возглавлял древлянский караван-посольство, договорился о мире и взаимопомощи, отказавшись брать дань, что не успел стрясти перед побегом в Польшу Изяслав. Наоборот, сказал, что три года с этого дня никаких податей с племени лесных великанов не потребует, и нагрузил им в отдарок две подводы тканей, пряностей, воинской справы и даже рыбы, на которую речка Уж, где стояла древлянская столица, была не так щедра, как великий батюшка-Днепр. А деду тому по совету Ставра вручил раритетного вида палицу, украшенную резьбой и серебряной чеканкой. По словам безногого — ту самую, что княгиня Ольга забрала вместе с жизнью больше ста лет назад у Мала, вождя древлян.

Старик, увидев дубину, которую принесли в коконе из дорогого цветного восточного ковра двое Ждановых, побледнел так, что я аж заволновался — не послать ли за Печорскими? А ну как он сейчас брякнется в обморок, а то и в кому сразу? Какими мухоморами его потом отпаивать? Но седой медведь взял себя в руки. Подошёл к подарку, положил на него широкие сухие ладони и прислонился лбом. Борода его подрагивала, будто он с палицей, которой только зубров с ног валить, не то здоровался, не то прощения за что-то просил. А потом поднялся, утёр слёзы и склонился перед Чародеем до самого снега. А родовичи, до той поры стоявшие за его спиной немым почётным караулом, сперва повторили это движение, а потом, поднявшись, заорали здравицы так, что будь в окнах стёкла — непременно повылетали бы.

Вечером подводили итоги, уже привычно. Команд-отрядов неожиданно сформировалось аж целых три, поэтому решено было подарить народу почти настоящий товарищеский чемпионат, три дня сплошной ледни́. Вернее, два — почти сплошной, а на третий — суперфинал. Ну а чего? Это «стенка на стенку» нельзя два дня подряд ходить, потому что на второй день составы команд очень сильно отличаются. Да и ходить могут не все. А тут — милое дело!

Рома с Глебом, только что не приплясывая, делились успехами в продвижении новой игры в массы и отдельно — промежуточными коммерческими результатами. Выходило очень нарядно. В части продвижения им посильно помогали патриарх и Яр со Ставром. Этот оказался таким прожжённым болельщиком, что всю душу мне вымотал, вызнавая тонкости и нюансы правил. Даже нашёл где-то большущие песочные часы, что отмеряли тысячу двести ударов спокойного сердца — двадцать минут, привычную мне продолжительность периода. И ещё одни, поменьше — фиксировать добавленное время, эти-то, здоровые, на паузу не поставишь, даже набок положив. И, наконец, раздобыл где-то какую-то трубу, которая хрипло выла так, что, будь весна, все лоси собрались бы на берег посмотреть на конкурента. Не труба, а пароходная сирена.

В ходе спокойных обсуждений открылась дверь и влетел Гнат. Поскольку ни иволги, никакие другие звери и птицы до этого со двора не орали — на тревогу было непохоже. Хотя сам Рысь и являл собою её воплощение.

Глава 14

Вот это ледня́

— Слав, там это… Едут! — выдохнул Гнат, упав на своё место. О том, что могло заставить его так запыхаться и доложить вразрез форме думать не хотелось категорически.

— Подробнее, Гнат, — от тона Всеслава, кажется, угрожающе шевельнулись у дверей невидимые истуканы Вар и Немой, а в горнице будто бы ощутимо похолодало.

— Прости, княже, — будто бы опомнился и даже смутился воевода. И продолжил более содержательно. Но ситуация становилась от этого только менее понятной.

Выходило, что в это самое время на Киев шли рекой два поезда-каравана. Снизу вверх по карте и, соответственно, по Днепру поднимался десяток саней, на половине из которых были закреплены юрты-кибитки, или что-то вроде того. Головные несли знаки-бунчуки Шарукана. И крыты те юрты снова были белыми попонами. Конвоем скакала полусотня конных, но вряд ли в качестве военной силы, скорее просто охранение от возможных оголодавших и заскучавших по зимнему времени прибрежных лиходеев.

Сверху вниз, от Чернигова, спускались два десятка саночек, и на трёх из них были знаки молодой жены Святослава Ярославича, германской княжны-принцессы Оды. И сопровождало молодую жену три сотни воев.

Разведка уже сообщала раньше, докладывая о выполнении поставленной ещё осенью задачи «сделать так, чтоб у Ярославичей, бежавших за помощью в Польшу, земля под ногами горела», что братья Святослав и Всеволод вместе с киевским низложенным князем за кордон не последовали. Они вернулись по своим вотчинам и носу оттуда не казали третий месяц кряду. Но Гнат и Ставр, отдельно друг от друга, сообщали, что у торговых людей, приходивших с тех вотчин, у подавляющего большинства были чересчур внимательные глаза и чуткие уши. И сновали они по городу днём и ночью, вопросы задавая такие, о каких нормальным честным торгашам справляться и в головы не придёт. Наблюдали двоюродные дяди за Всеславом, внимательно, пристально, иначе и быть не могло. И про мир с половцами знали наверняка, и про древлянское посольство недавнее. Могли, пожалуй, и про специальные торговые преференции проведать — там особой тайны не было, да и значительно возросшее число лодок со степными грузами под Всеславовым знаменем до самого ледостава не счёл бы только слепой и не заинтересованный. Дядья же такими явно не были.