Ашер 8 (СИ). Страница 17

Я оставил их спорить. Этот спор был полезен — он рождал истину, высекая её из камня упрямства и гениальности. Мои проблемы были приземлённее. Два мужика, бывший гвардеец и шахтёр, не поделили моток верёвки и уже были готовы вцепиться друг другу в глотки.

Я встал между ними. Тишина, которая меня окружала, была громче их криков. «Проблемы?»

«Он забрал мою верёвку, командир!» — выпалил гвардеец.

«Она лежала без дела!» — рявкнул шахтёр.

Я молча забрал у шахтёра моток, отмерил примерно половину, одним движением разрезал своим ножом и отдал каждому по куску.

«Теперь у каждого из вас есть верёвка. И пять секунд, чтобы вернуться к работе, пока я не нашёл для этих верёвок другое применение. Например, не повесил вас обоих на той самой балке, о которой спорят Сет и Таллос. Вопросы?»

Они молча разошлись. *Детский сад, штаны на лямках. Но пока это работает.*

Рита и Шелли превратили дальний угол ангара в подобие госпиталя и полевой кухни. Они действовали как единый, слаженный механизм, поддерживая не только тела, но и дух в этом котле отчаяния. Рита — собранная, быстрая, с твёрдой рукой перевязывала раны. Шелли — с мягкой улыбкой и тихим словом раздавала скудную еду, и её присутствие, казалось, само по себе было лекарством.

Однажды вечером, когда грохот в ангаре немного стих, ко мне подошла Иди. После того как «шум» в её голове утих, она стала невероятно спокойной и ясной. Она молча смотрела, как рабочие крепят последний, самый большой кусок иссиня-чёрной шкуры на носу нашего ковчега.

«У него должно быть имя, — тихо сказала она. — Корабли не могут жить без имени. Это приносит неудачу».

Я устало потёр переносицу, чувствуя, как под кожей гудит напряжение последних дней. «Назови его „Корыто последней надежды“. По-моему, очень точно отражает суть».

Она мягко улыбнулась, и эта улыбка, чистая и светлая, была чем-то инородным в этом мире сажи, ржавчины и пота. «Нет. Мы слишком долго были во тьме. Слишком долго слушали шум умирающего мира. Теперь мы уходим. Летим навстречу первому чистому небу. Навстречу рассвету».

Её взгляд стал серьёзным, пронзительным. «Пусть он будет „Рассветный Странник“».

Я посмотрел на наше чудовищное, асимметричное, сшитое из кошмаров и ржавого металла детище. Уродливый, но наш. А потом на Иди, в глазах которой тоже зарождался рассвет.

Я кивнул. «Рассветный Странник». Чёрт побери, а ведь звучит.

Они нашли нас на пятый день. Сначала это был едва слышный, глухой стук, который можно было списать на оседающие камни. Но он становился всё громче, всё ритмичнее. В нём была злоба и методичность машины.

Таллос приложил ухо к каменному завалу, закрыв глаза. Мышцы на его шее напряглись.

«Сколько у нас времени?» — мой вопрос прозвучал как выстрел в наступившей тишине.

«Час. Может, два, — прорычал он, выпрямляясь. Его лицо было мрачнее тучи. — Они притащили таран. И их много. Я слышу голоса».

Паника, до этого тлевшая под спудом усталости, вспыхнула мгновенно. Женщина в дальнем конце ангара закричала высоким, срывающимся голосом, и этот крик стал спичкой, брошенной в пороховую бочку. Кто-то бросился к кораблю, пытаясь забраться на борт. Началась давка.

Я вскочил на ящик и заорал так, что, казалось, задрожали стены.

«ТИХО!»

Все замерли.

«Паника — наш главный враг! Она убьёт нас быстрее, чем те, кто ломится в эту дверь! Слушать меня! НАЧИНАЕМ ПОГРУЗКУ! Женщины и дети — к трапу! Без давки! Раненых — следом! Мужчины — передаём припасы по цепочке! БЫСТРО!»

Мой голос, усиленный эхом пещеры, подействовал как ушат ледяной воды. Началось организованное, лихорадочное движение. Все, кто ещё мог держать в руках оружие — остатки гвардейцев Кларка и самые крепкие шахтёры Таллоса — выстроились живой стеной перед завалом. Два бывших врага, Таллос и капитан городской стражи, такой же перепачканный и злой, стояли плечом к плечу.

«Похоже, умирать будем вместе, стражник», — глухо сказал Таллос, не глядя на него, проверяя, как сидит в руке его боевой молот.

«Лучше, чем в одиночку, копатель», — так же глухо ответил тот, вынимая из ножен меч.

Удары по завалу становились всё громче, всё яростнее. По камням пошли трещины, с потолка посыпалась крошка.

«Быстрее!» — кричал я, помогая затащить на борт тяжеленную бочку с водой. Мышцы горели.

Корабль был почти загружен. Но и стена уже не держалась. Мы вели гонку со смертью, и финишная черта приближалась с каждым ударом чужого тарана.

Стена не выдержала. С оглушительным треском и грохотом камни, служившие нам защитой, рухнули внутрь, поднимая тучи едкой пыли. В проломе, как фигуры из ночного кошмара, чернели силуэты нападавших. Дикий, торжествующий рёв ударил по ушам.

«ДЕРЖАТЬ СТРОЙ!» — взревел Таллос, и его молот первым встретил атакующих, превращая череп переднего в кровавое месиво.

Началась бойня. Узкий проход превратился в адскую мясорубку. Наши немногочисленные защитники отчаянно сдерживали натиск обезумевшей толпы. Но силы были слишком неравны. Их было больше. Гораздо больше. Они лезли по телам своих же товарищей, ослеплённые яростью.

«Макс, мы их не удержим!» — крикнул мне Сет, парируя удар топора и вонзая свой клинок под рёбра нападавшему. «Ещё пара минут, и они хлынут внутрь!»

Я видел, что последние мешки уже на борту. Ждать больше было нельзя. Это был тот самый момент, когда нужно отрезать горящий хвост, чтобы спасти тело.

Я подбежал к группе шахтёров, стоявших с топорами у массивных канатов, державших корабль на стапелях.

«РУБИТЬ!» — заорал я, перекрывая шум битвы.

Топоры взлетели и с глухим, сочным стуком обрушились на натянутые, как струны, канаты. Один. Второй. Третий. С чудовищным скрипом «Рассветный Странник» дрогнул и медленно, нехотя, словно просыпающийся гигант, начал отрываться от земли.

«НА БОРТ! ВСЕ НА БОРТ!»

Последние защитники, отбиваясь, отступали к медленно поднимающемуся кораблю. Я стоял у края, втаскивая их за руки, чувствуя, как напрягаются все мускулы. Рита запрыгнула с кошачьей грацией, тут же разворачиваясь и прикрывая отход огнём из арбалета. Таллос, последним спрыгнув с груды тел, с моей помощью ввалился на палубу, тяжело дыша и харкая кровью.

Корабль поднимался всё быстрее. Внизу, в ангаре, нападавшие с яростью и бессилием смотрели, как их добыча уходит. Кто-то стрелял из арбалетов, но болты бессильно отскакивали от толстых шкур вирмов.

Мы вырвались из каменных оков, пробили рыхлый потолок пещеры и устремились вверх, к небу, которого не видели уже много дней. Внизу под нами оставался умирающий, агонизирующий город-могила. Наш полёт не сопровождался радостными криками. На борту стояла тишина. Тяжёлая, гнетущая тишина выживших, заплативших за свою жизнь страшную цену и оставивших часть души внизу, в этой пыли.

Глава 10

«Рассветный Странник», наш уродливый летучий ковчег, пробил рыхлую, серую пелену облаков с натужным стоном и вырвался наверх, в безмолвную, холодную пустоту. Внизу, под нами, остался умирающий город-могила, и на борту воцарилась тишина. Не та благодатная тишина, что наступает после тяжелой работы. Нет. Это было тяжелое, спертое молчание людей, которые только что вырвались из горящего дома, но поняли, что дым пожара навсегда въелся в их легкие. Ни радостных криков, ни вздохов облегчения. Только вакуум, заполненный невысказанным горем и усталостью.

Я стоял у импровизированного борта, сшитого из шкуры какой-то доисторической твари, и цеплялся за него, чтобы унять дрожь. Холодный металл поручня впивался в ладонь. Я смотрел, как Дальнегорск превращается в крошечный, дымящийся уголек на бархате облаков. Победа? Какая к черту победа. Мы сбежали, бросив всё. Это было не отступление, а паническое бегство.

— Он утих, — прошептала Иди, подойдя ко мне так тихо, что я не услышал её шагов. Она куталась в грубый плед, но её била мелкая дрожь, которую не могло согреть никакое одеяло. Дрожь шла изнутри. — Шум утих. Но… теперь я слышу другое.