Хорунжий (СИ). Страница 5

— Хорошего командира еще поискать! — дипломатично ответил татарин, хитро щуря раскосые глаза.

— Подумаю, — уклончиво ответил я, хотя тут же нашел несколько доводов в пользу положительного решения. С помощью Тахтарова многие вопросы моего вживания в незнакомую среду могут быть решены так, что не спалюсь. Да и бытовые проблемы с денщиком всяко легче преодолеть. И незнакомый мне огнестрел поможет быстрее освоить. Да много чего есть, в чем пригодилась бы мне его подсказка, совет. А то, что он пария среди казаков, так то лишь плюс…

— Кликни мне урядника Козина.

Ветеран подъехал, Муса, сообразив, что рядом будет лишним, тактично отстал.

— Что-то хотели, вашбродь?

— Спасибо, старинушка, за шашку.

— То не мне, то всех братьев надобно благодарить.

— Скажи-ка мне, Никита, что за казак Муса?

— Татаровя наши — добрые казаки, службу несут справно. А Тахтаров… Мутный он, как водица из бочага весеннего. Служил на Кавказской линии, так бают, имел дела с мирными ногаями и шастал с ними за Кубань лошадей у черкесов воровать.

— Конокрад? — расстроился я.

— Неее… — протянул Козин. — Молодечество в нем играло, все доказать хотел, что лихой казак.

— Но и про копейку лишнюю не забывал, — рассмеялся я, а урядник меня поддержал и смешком, и словом.

— Какой же казак от дувана откажется?

Мы замолчали. Впереди уже показался наш лагерь, но секретов не видно — молодцы, караульные, хорошо маскируются на местности. Сердце предательски сжалось — момент встречи с полковником, а значит, и момент принятия решения все ближе и ближе.

Козин откашлялся и сказал:

— И вам, вашбродь, за табун наш поклон. Пока Волгу переходили, грязь саратовскую, непролазную месили да голодали, коней-то теряли. Не все братишечки ноне одвуконь.

— На Волге, когда форсировали, много у вас коней потопло?

— Проскочили! Всех вывели к колонии Екатериненштадт. Потери позже пошли, когда в грязи по колено застряли. Нам-то, сказывают, повезло, а вот отряду генерал-майора Денисова досталось. Они же в последнем эшелоне шли. В смятении и ужасе казаки пребывали — река-то вскрываться уже начала. Да Бог миловал, перешли, ни людей, ни коней до смерти не утопив. Адриан Карпович — справный командир, я с ним Италию прошел.

Эх, жизнь казачья, жизнь походная — эка помотало по свету урядника. Наверняка, и Альпы с Суворовым переходил! Теперь новая напасть, да еще какая! Я, немного в прошлой жизни почитав про Индийский поход, никак не мог взять в толк, зачем атаман Орлов потащил на север к Саратову свою, разбитую на четыре отряда-корпуса экспедицию и так рвался к устью Большого Иргиза, а не двинул казаков напрямки через Царицын или Астрахань. Заблудился что ль? Выходил на прямую линию на Оренбург? В самое месиво людей завел, в такие весенние топи, что артиллерию пришлось на руках тащить и терять драгоценное время. Людей поморил, лошадей потерял немало. Будто специально хотел сорвать поход. Нет ответа, не нашли его историки. Так все завертелось со смертью императора Павла, что все концы в воду.

— А наш полковник, он какой командир, по-твоему?

— Емельян Никитич? О, весь в отца пошел, такой же герой. У батьки евонова за Измаил золотое оружие, а у сына, значица, Егорий за Италию.

Это удачно вышло! Ненароком выяснил, как полковника зовут. Еще бы фамилию узнать, но ведь в лоб не спросишь.

— Ты пошто, господин хорунжий, за Мусу антиресовался?

— Приглядываюсь. Командуй людьми, урядник, я к полковнику!

* * *

При ярком дневном свете я с огромным удивлением понял, что полковник не так стар, как мне показалось. Да, седина припорошила его усы, в глазах поселилась мудрость, а лицо прорезали морщины и жесткие складки — не от прожитых лет, а от суровой многолетней походной жизни, от яростных боев, в которых гибли побратимы. Я таких стариков в тридцать лет наведался на своих прошлых войнах. В штабах да в академиях их не встретишь, только в пограничных гарнизонах на самом опасном участке, в блиндажах, где сыпется песок от близких разрывов. Бывалый — вот какое слово сразу приходит на ум при взгляде на нашего командира. «С таким не пропадешь», — так говорят солдаты.

— Докладывайте, хорунжий!

Я, поколебавшись несколько секунд, четко доложил:

— В степи отряд неизвестных степняков напал на наших драгун. Спасти их не удалось, к моменту нашей атаки все погибли. Что они делали в степи, спросить было не у кого. Степняков мы отогнали, большей частью побили. Захвачена добыча. Коней отдал казакам. Есть много разного оружия дурного качества — с вашего разрешения, хотел бы продать в полковую казну, железо всегда пригодится. Деньги отдам казакам.

— Себя-то не забыл, — стоявший рядом сотник Нестреляев выразительно кивнул на бухарскую шашку, висевшую у меня на боку. На его лице с правильными чертами, но густо покрытым оспинами, отразилось то ли зависть, то ли недовольство.

— Что с боя взято, то свято! — твердо ответил я, не повернув в его сторону головы и продолжая смотреть исключительно на полковника.

— Пошто моих казаков балуешь, хорунжий? — продолжал нагнетать сотник. — Не жирно им будет по коню получить? Весь лошадиный дуван — в полковую собственность, так повелось. А с прочего — половина Государю, а с остатной половины — две трети казакам.

— Отставить! Приказа по добыче еще по войску не было, никто не мог предвидеть, что у себя дома столкнемся с подобным. Опять же, первый дуван у полка, — одернул его полковник и вперил в меня тяжелый взгляд. — Железо, оружие сдайте, казначей рассчитается, заплатит вам из расчета, как сотник сказал. Теперь по коням. За утерянных казакам положена деньга. Так что те, у кого заводные лошади пропали, пусть забирают себе из пригнанного табуна. Остальных сдать в полк. Все понятно?

— Мы же еще драгунских лошадей привели и казенное оружие, — не сдавался я.

— Учтем при расчете вашей доли. Что позабыли драгуны так далеко в степи?

— Не могу знать, господин полковник. Но все их оружие, коней, снаряжение и обмундирование мы доставили в лагерь, — продолжал я гнуть свою линию, прекрасно зная, что как в армии устроено, и пытаясь выжать из командира по максимуму.

— Бумаги? — продолжал он сверлить меня взглядом.

Я прикусил язык и почувствовал, как тонкая струйка пота стекла по позвоночнику. Письмо на груди показалось горчичником.

— Не было ничего, — с трудом выдавил из себя.

— Караван, караван идет! — послышались громкие крики от секретов на востоке.

— Ужель дождались⁈ — позабыв про меня взволновано воскликнул полковник, подскакивая. — Айда к нему!

Денщики подвели коней, Муса, прилипший ко мне как банный лист и уже возомнивший себя моим денщиком, протянул мне поводья моего жеребца. Мы оседлали лошадей и помчались к приближающемуся каравану. Он состоял из большого отряда верблюдов, двугорбых, мохнатых, выше человека в холке, увешанных тюками. Их сопровождали пешие погонщики, драгуны с карабинами в руках и странная группа пестрых людей в чалмах, державшихся несколькими несмешивающимися друг с другом парами. Впереди отряда ехал кавалерийский офицер в овчинной безрукавке под светло-зеленым мундиром. В своей черной треуголке на фоне экзотического каравана и бескрайней просыпающейся после долгой зимы степи он казался лишним в этом мире, инопланетным. «Пришелец» направил коня нам навстречу.

Предоставив полковнику возможность в одиночестве принять доклад командира драгун, я поехал шагом к привлекшим мое внимание азиатам, чтобы понять, кто такие, отчего держаться врозь, нет ли от них какой опасности. Окликнул одного, второго — все изображали непонимание и переговаривались только между собой. Ухо уловило знакомые гортанные звуки арабской речи от парочки, сидевшей не на конях, а на верблюдах, да так ловко, будто с ними сроднились. Меж двух горбов пристроены попоны с седлами — наездники в недорогих халатах и повязках на головах, лишь отдаленно напоминавших тюрбаны, держались на них уверенно и смотрели на меня как на пустое место, с застывшими как маска лицами. Поздоровался с ними по-арабски, вызвав хоть что-то похожее реакцию.