Русский флаг (СИ). Страница 21

И у Голицына кругом шла голова: всё-таки его здесь оскорбляют или достойно принимают? Понятное дело, что персидский шах так показывает русскому послу, что не считает Россию державой, которая могла бы стать старшим партнёром для Ирана. Ибо с послом страны, которую считаешь великой, так себя не ведут.

А ещё Голицына изматывают до такой степени, чтобы все те договорённости, которые обязательно будут достигнуты между Персией и Российской империей, сыграли, скорее, в пользу Надир-шаха. Так должен устать посол, чтобы не воспротивиться худшему для себя и для России.

И вот теперь, после трёх месяцев не до конца понятных дипломатических игр, Голицын всё-таки был приглашён ко двору персидского правителя. Сделано это было неожиданно. Пришли слуги из дворца, представитель стражи шаха, и сказали, что у Голицына есть только лишь час на сборы.

Персы в какой-то мере оказались правы, считая, что русский посол будет слишком ценить встречу с Надир-шахом и не станет явно выражать недовольство той процедуре, которой должен быть перед нею подвержен.

Голицына вводили в приёмный зал, в котором на огромном троне, на постаменте — так, чтобы каждый входящий мог увидеть правителя лишь после того, как высоко задерёт голову — восседал Надир-шах.

Сергея Дмитриевича проинструктировали: если он отважится поднять голову и посмотреть на правителя, то встреча на этом сразу же закончится. Намекнули, что следующей такой встречи русскому послу придётся ждать очень, очень долго. Мол, соглашения нужны в первую очередь России, а у Персии и так в отношении Османской империи дела идут неплохо.

Если бы не жара и многие неприятные эмоции, Голицын мог бы понять, что вообще-то Ирану заключение военного союза с Россией нужно куда больше, чем это демонстрируется.

И теперь посол не то что не мог изображать приветливое выражение лица, он стоял и кусал до крови губы в немой злости. На всём роде Голицыных ещё лежал отпечаток того, что их представителя назвали шутом при дворе императрицы, чем унижали весь большой род со всеми его ответвлениями. И, если узнают, какое обращение претерпел теперь уже Сергей Дмитриевич у персидского шаха…

Нет, не должны узнать.

— Странные вы, русские, люди, — ленивым голосом, будто разговаривал почти что с пустым местом, первым, как и было положено, завёл разговор правитель Персии. — Разве может мужчина служить женщине? Больше внимания уделяйте вопросам своего престолонаследия. У меня много жён. У меня много наложниц. У меня много детей. И многие из них умрут, их, возможно, убьют, когда придёт моё время покинуть этот мир. Но государство моё не останется без мужественного правителя. Сильнейший займёт престол и поведёт дальше мою страну. Так как ты думаешь, стоит ли мне относиться к твоей стране как к сильной, если ею управляет женщина? Ваш Пётр был великим правителем…

Он сделал одними лишь пальцами такой жест, будто разводит руки — мол, и всё на том.

— Великий падишах, мы почитаем государыню свою, аки мать родную. И у неё, как у славной женщины, много сынов и внуков, которые готовы стать горой на защиту своей матери, — Голицын всё-таки смог взять себя в руки и достойно ответить.

Русский посол явился на встречу не один: сзади него были поставлены на колени некоторые члены русской делегации, а рядом ещё стоял переводчик. Если бы Голицын стал сейчас соглашаться с правителем Персии, что правление императрицы есть суть упадок России, то как бы подле государыни очень скоро не оказался ещё один шут с фамилией «Голицын».

— Что ж, я тоже уважаю свою мать. Но считаю, что без воли отца не может проходить воспитание детей. И уж тем более в пороке женском это воспитание невозможно! Ведь женщина… Она всегда порочна, и в христианстве это так же, — Надир-шах, изложив до конца свою оскорбительную мысль, сейчас лишь наблюдал за реакцией русского посла.

Наблюдал зорко и ждал, что будет дальше.

Если русский развернётся, если встанет Голицын и пойдёт прочь, то его, конечно же, силой развернут, чтобы не показывал спину падишаху, но более препятствовать послу никто не станет. Ну а на следующий день Сергею Дмитриевичу подарят один из тех камней, что были взяты Надир-шахом во время последнего похода в Индию.

Конечно же, не попросят прощения у русского посла, но намекнут на то, что следующая встреча будет более дружественной, и тогда переговоры обязательно продолжатся. И уже в более деловом и угодливом ключе — для России.

Сейчас же с произнесённой инсинуацией Надир-шах последовал советам своих вельмож. И они оказались правы: России очень сильно нужен мир и даже военный союз с Ираном. Настолько, что посол теперь унижается и молчит. Значит, скоро будет война — и это уже не секрет ни для персов, ни для османов. А при таких обстоятельствах можно выторговать еще большее.

И тогда правитель высказал следующую мысль.

— Я понимаю, посол, что хочет твоя женщина-правительница. И ей я пошлю хорошие подарки. И даже признаю за ней право повелевать на русской земле. Но ты, посол, прямо сейчас мне напишешь верительную грамоту, что Дербент, да и весь Северный Кавказ, оставляешь за мной, — сказал Надир-шах и увидел, как дёрнулась голова Голицына.

Посол всё-таки поднял взгляд, но нашёл в поле зрения лишь ступеньки, которые вели к трону падишаха. Сам Надир-шах сидел так, что Голицыну нужно уж очень высоко задирать голову. А после уже русский посол подхватился — и опять опустил голову, так и не рассмотрев правителя Ирана.

— Дагестан мы можем передать лишь только в том случае, если участие Персии будет более деятельным. Если вы ударите в сторону Карса или Трапезунда, отсекая османские силы в том числе и от Кубани, — как по писанному говорил посол.

У Голицына были предписания, которые сейчас он озвучил, будто бы рассказал заученное стихотворение. В Петербурге сидели не идиоты, и они понимали, на что именно рассчитывает персидский шах. И чем можно будет его заманить в военный союз.

Ещё Пётр I имел проект создания своего рода русского анклава в том числе и по южным берегам Каспийского моря. Дербент был необходим.

Хотя никто из них не стал бы про себя отрицать и то, что северокавказские небольшие государства доставляли очень много неудобств, и говорить о контроле России над этой территорией вовсе не приходилось. Скорее, там всё влияние было поделено на три части, где одна треть еще была и у Персии, одна часть — у Османской империи.

И Андрей Иванович Остерман, как глава внешней политики Российской империи, был готов пожертвовать этими территориями — лишь бы только персидская держава деятельно участвовала в будущей войне.

Прутский поход Петра Великого 1711 года всё ещё довлел над умами в Российской империи. Тогда, опьяненные успехами умы Петра и его приближенных посчитали, что османов можно бить и что это будет не самым сложным делом для России нового образца. Но, как показали события, было ещё крайне преждевременно говорить о каких-либо серьёзных поражениях Османской империи. Россия оказалась не готова к большим, изнуряющим войнам с турками.

— Мы ударим на северо-запад от Багдада. Другой наш удар будет на Дербент. И это всё, чем будет участвовать Персия в этой войне. Покажите своими европейскими армиями, что вы хоть чего-то стоите, а уже потом приходите и требуйте! — сказал падишах, а Голицыну сразу же показали на дверь.

Вернее, не так — его и вовсе стали отводить под руки, не позволяя повернуться спиной к правителю персидской державы. Голицына немного ударили о дверной проём его же седалищем. Однако Сергей Дмитриевич сделал вид, что не заметил этого.

Галицын очень рассчитывал на то, что его, сразу же по возвращению из Ирана, обратно отправят в Испанию. Там он был русским посланником и при этом ощущал себя великолепно. Красивый двор, величественные здания, утончённые европейские манеры и традиции кабальеро — это больше, намного больше нравилось Сергею Дмитриевичу Голицыну, чем непонятный и чуждый ему Восток.

* * *