Русский флаг (СИ). Страница 13
— А Франция? — удивился Август.
— Ну и она, конечно, — сказал Остерман, оставшись довольным от первой встречи.
А вот Август задумался. Никто еще не видел, чтобы Россия вот так вела дела. Судя по всему, Анна Иоанновна решила получить плату за размещение русских войск. А готова ли Европа принимать такие вот товарно-денежные деловые отношения?
Окресности Калуги
7 августа 1734 года
— А ты, сын, ожесточился. Отец-то твой всё переживал, как бы имя его не было тобою обесчещено. Слаб духом ты был, словно в тебе и гордой крови великих татар нет. Токмо не говори отцу, что это с твоей подачи погиб брат его меньшой! Туда-то оно ему и дорога! Но батьке не говори! — голос мамы был не просто требовательным, а безапелляционным.
— Матушка… Прости меня… Не поминай более про кровь мою крымскую. Скоро война будет, и я буду там…
Мать посмотрела на меня с тревогой, но тут же и добавила:
— Я напишу письмо… Прошу тебя, передай его… Я знаю, что отец мой жив — и он писал мне, узнал, что я веру сменила и мужа своего люблю, но не отказался. Там братья мои есть, сестры… Токмо не убивай их, не ожесточай свое сердце и таким грехом.
Я не знал, что ответить. Смотрел на эту красивую женщину, у которой взгляд словно бы сам по себе плакал при одном упоминании родственников — но не было слез, не дрогнул ни один мускул на прекрасном лице этой сильной женщины.
— Я сделаю это, коли будет на то воля Господа и доведется встретиться, — ответил я, не имея никакого желания перечить ей.
Вот кому б царицей быть! Тут и красота такая, что все короли да императоры в Петербург съехались бы, лишь только для того, чтобы посмотреть на первую красавицу в мире. Тут и властность такая, что и мне хочется подчиниться — и это ощущается честью, а не уроном оной. А сколько терпения и воли в том, чтобы не проявлять своих истинных чувств!
— Но вот жену мне искать не надо! Да подождите выдавать сестрицу! Нынче я уже капитан гвардии, в чинах ещё расти. Два года обождите. Буде у сестрицы знатный муж, — отвечал я матери, или же даже посмел наставлять её.
— Опосля того, как наладится все в поместье, от женихов отбоя не будет. Катька у нас выдалась красавицей и умницей, что еще поискать таких. Но добре, я буду отказывать… отец будет отказывать. Но токмо год, не более. А то ей уже и пятнадцать летов будет. Кто возьмет старую? — сказала мама.
Да! Пятнадцать лет — старородящая! О времена, о нравы! Впрочем, я же виделся с сестренкой, а она при встрече налетела на меня, как ураган — наверное, у них были хорошие отношения с тем Норовым, что когда-то жил в этом теле. Катерина пошла красотой в мать, но статями — в отца. Не сказать, что вымахала дылдой высокой, но явно чуть выше была, чем ее сверстницы. И такую девушку в жены не возьмет только больной человек.
Найдем здорового!
— Может, мне оставить людей своих здесь? Беспокоюсь я за вас, — сказал я, сомневаясь.
— Уже не нужно. Как не стало Стрельцова, так и друзья наши объявились, да и враги Матвея заверили в поддержке. Справимся. Да и Лука Иванович, отец твой, Божьей милостью выздоравливает. Ты езжай, сын… Пусть Господь тебя бережет! — сказала мама, резко развернулась и ушла.
Наверное, не хотела, чтобы даже я видел ее слабость, ее слезы.
Кондратию Лапе удалось сделать всё, о чём я его просил, и даже то, о чём не просил, но хотелось бы. По крайней мере, конкретно не оговаривалось, что мой дядька в одно время со Стрельцовым должен будет жизни лишиться. Сделано было идеально, и не прикопаться.
Доказательств того, что дом, в котором встречались дядька и коррупционер, подожгли — нет. Этим просто некому заниматься. И вообще, как представитель гвардии, я мог взять на себя расследование. А то, что многие догадываются, почему все случилось, так это и к лучшему. Норовы показали, что с ними нечего связываться и лучше не пробовать продавить.
Кондратий же ушел в отрыв, сбежал. Даже прихватил с собой десяток моих обозников. Ну, на то был уговор ранее. И уж лучше так, с беглыми обозниками, которым после Лапа расскажет весь наш план. В итоге в сторону Самары отправилось сразу четыре десятка то ли разбойников, то ли людей честных, это если по отношению ко мне.
Хотя, скорее всего, придётся мне иметь дело именно с разбойным элементом. У Лапы-то что ни раз, ещё тот контингент подбирается. Думаю, что Миасс уже скоро может превратиться в своего рода Дикий Запад.
А мои интересы будут эти вот сорок бандитов защищать. Вероятно, что и не только сорок.
Два года будет добыча золота. Двадцать процентов будет отходить искателям — чем не сладкий кусок пирога? Так что люди будут. И поводырь у них — талантливый и решительный. А потом… Придется докладывать о приисках. Но за два года очевидные жилы, самые богатые с них, начнут разрабатывать. Да и самородки. География мне в помощь, я нарисовал карту, где прежде всего нужно искать. И найдут. Ну а сможем добыть тонну золота… Так этого всем хватит.
Просто уехать из поместья и не попробовать что-то тут изменить я, конечно, не мог. Потому и собирал старост и просто выборных людей, делегатов от крестьян. Эту встречу подготовила мама. Мне было недосуг.
Я же теперь глядел на измученных людей, которые, как оказывается, представляли собой крестьянскую элиту. Как же тогда могли выглядеть все, кого приписывают к крестьянским низам? Драные лапти, какие-то матерчатые ошметки закручены по ногам. Одежда — не скажу что сильно плохая. Но… Собирали же к барину, ко мне, на встречу всем миром. И у всего «мира» не нашлось шести пар сапог?
Увидел этих людей — сердце защемило. При всей своей жёсткости в стремлении к целям не мог я без содрогания видеть людей, что смотрят как тени, будто на грани жизни и смерти.
Глаза усталые, у почти всех впалые, волосы — как та солома. Руки мозолистые да морщинистые даже у молодых.
— Ну, мужики, что доброго расскажете? — спросил я, понимая, что как-то нужно начинать эту встречу.
И уж точно я не должен был показывать своё смущение. Нормально же выглядят, для них нормально. Бороды, небось, даже расчесали по случаю.
— Да с Божьей помощью, барин, се лето урожай будет добрый. А как бы был не добрый, так голод случился бы. Но урожай добрый, потому голода не будет, — обстоятельно рассказывал мне один из мужиков.
Я не знал их по именам, хотя предполагал, что должен был. Хотя… а было ли дело моему реципиенту до этих людей? Заметят ли, что я — не я? Нет, об этом я почти не думал. В какой-то мере уже устал постоянно опасаться того, что буду разоблачён.
— Видел, что ульи, по тому, как я писал в письме, сладили. Отчего же семьи пчелиные не поселили? — отчитывал я крестьян.
Мне хотелось относиться к ним чуть ли не как к равным. Всё-таки все люди, из одного теста слепленные, под одним Богом ходим. А еще пролетариат, мною, в том числе, угнетаемый. Но даже мне, человеку, ещё не расплескавшему сознание XX века, даже немного XXI века, предельно было понятно, почему крестьяне не могут считать себя ровней дворянам.
Дворяне — грамотные в своей основе. Они питаются хорошо, ростом, соответственно, на голову, а то и на две выше, чем крестьяне. Розовенькие, нередко тренированные…
И вот — крестьяне.
Я разговаривал с людьми взрослыми, седобородыми, а словно объяснял четырёхлетним мальчикам самые что ни на есть прописные истины, которые, казалось, должны знать все. Я ужом крутился вокруг этого улья, медогонки, показывал, куда нужно ставить соты, как их извлекать, даже как крутить ручку, чтобы медогонка начала вращаться.
Эти низкорослые люди, в своей основе худощавые, морщинистые — совершенно безграмотны. Они действительно как будто бы пришли из другого мира, абсолютно иные существа. Я видел многих людей в Петербурге, уже и в Москве, и не особо присматривался к тем крестьянам, которые появлялись либо там, либо в бывшей столице Российской империи. А сейчас вдруг ощутил всю разницу.