Измена. Ты пожалеешь... (СИ). Страница 20

— Дай-ка подумаю. О, к нам же помощница приходит генералить раз в неделю. Думаю, с ежедневной уборкой ты справишься. Пропылесосить немного, то-се… Дети на продленке. Уроки с ними делать не надо, в школе все успевают. А если нет, с ними репетитор занимается. Ты же у нас жена бизнесмена и должна выглядеть хорошо, только на себя время и тратишь. Похоже, ты просто заскучала! Вот и развеешься. А я поеду. И больше ни слова… Поняла?

***

Она

— Привет, сестренка! — льется медом откуда-то сбоку голос Евы.

Сходила к автомату за какао, называется.

Неожиданно какао захотелось, хоть плачь.

Есть любимое заведение, в котором варят хорошее какао. И не будь всей этой грязной ссоры между мной и Владом, не будь намечающегося развода, я бы обязательно ему позвонила и рассказала, чего мне хочется.

И он бы мне это достал.

Сам привез.

Или через курьера отправил.

Потому что Влад всегда был внимателен ко мне в мелочах и радовался каждой моей беременности.

Потому что он был тем мужчиной, который пойдет искать ночью арбуз, если его беременной жене очень хочется съесть арбуз. Он был тем, кто иногда даже раньше теста на беременность догадывался, что случилось. Даже сейчас… Он догадался о моей беременности!

Вот только теперь это не имеет значения.

Стаканчик с напитком уже не кажется таким желанным, как минуту назад.

Ева останавливается рядом, меня обдает запахом ее тяжелых духов. С таким парфюмом можно было бы выйти в театр или ресторан, но душить всех таким запахом днем, в больнице…

Будто нарочно надушилась посильнее, зная, что я беременна.

— Чего тебе?

— А поздороваться? — разводит руками.

— Не в том месте ты решила быть вежливой.

— Мне, что, уже и сестру просто так проведать нельзя? — усмехается.

— Говори, что хотела и проваливай. Оставь меня в покое! — говорю твердо.

Ева облизывает губы кончиком языка, острого, как у кошки.

— Я бы с радостью, вот только незадача… Ты в мужа вцепилась, как клещ.

Смотрю на сестру, не веря своим ушам.

— Ты сейчас серьезно?

— Вполне, — кивает.

— Совсем оборзела. Ты, на минуточку… — мне аж смешно. Наверное, это нервное. — Ты пришла ко мне качать права? Потому что мой муж не спешит предаваться с тобой развратной любви?

— О, ну брось… Не спешит предаваться? Ха-ха! Он не может мной насытиться. Жадный, алчный, роскошный любовник… — говорит громко, вкладывая в слова страсть. — Терзал меня всю ночь, я едва отбилась. Мда… Похоже, ты ему совсем не давала секса, не выгуливала его животную натуру. Наверное, миссионерская поза с задранной до живота кружевной сорочкой — твой потолок. Представляю, как ты лежишь бревном, зажмурившись…

Какая мерзкая… И говорить не стесняется на интимные темы прямиком в коридоре больницы.

Что ж, к вниманию публики она привыкла. Чего ей скрывать, как говорится? Если она не стеснялась показать крупным ракурсом свое женское естество в момент секса, то как ей стесняться каких-то слов?!

— Он всегда обо мне мечтал. Со школы, — делится Ева. — Подглядывал даже, — хихикает, глаза блестят торжеством.

Есть что-то низкое и противное в том, как Ева говорит о Владе. Я знаю, он лучше и больше, чем вот эти низкие шашни. В нем есть и высокие стремления, и щедрость, и сила, и твердость характера.

Он всегда был тем, кто не боится трудностей.

Неудачники, трусы и слабаки не достигают того, чего достиг он.

И я не могу назвать его просто жестоким дельцом, он хороший отец, был примерным семьянином…

По-настоящему внимателен и со мной, и с детьми, не напоказ.

Неужели ничего не осталось? Или все, что в нем замечает Ева, это только следование низменным страстям…

Мне даже немного обидно за того мужчину, которым Влад был для меня и семьи все эти годы. Он однозначно лучше и выше того мерзкого типа, о котором говорит Ева.

Может быть, он просто хорошо прятался? И носил личину?

Но почему именно сейчас решил сбросить маску? Столько лет терпел и не сдержался?

Что-то не сходится…

Или просто он понял, что достиг всего и можно расслабиться, побыть собой…

Теперь ему плевать на стандарты, он сам их задает.

— Если у вас все в постели жарко… Тогда какие претензии? Предавайтесь своей… страсти. Можно даже на кровати, которая была нашей.

— Но ты не даешь ему развод! Цепляешься за брак. Еще и карту с беременностью разыграть решила… Когда он, наконец. решился позволить себе… мечту! — говорит гордо. — Ты прибегла к самой низости, к пошлому, вульгарному способу. Решила мужчину пузом удержать! Не надоело быть… свиноматкой?

Глава 24. Она

Может быть, и не стоило так поступать, но…

— Ты что наделала?! Что ты наделала?! — визжит сестра, отряхиваясь от горячего какао.

Я выплеснула напиток ей в лицо, и коричневая жидкость стекает по лицу, по груди. Уродливые подтеки жидкости запачкали белое платье.

— Ты хоть знаешь? — багровеет от ярости. — Знаешь, сколько это платье стоит, ты?

Сжав пальцы в кулак, она делает шаг вперед. Глаза горят яростью и безумием, рот раскрывается в потоке оскорблений.

Вот-вот кинется на меня, как коршун, который готов выклевать глаза противнику.

Я отступаю назад, еще в драку с ней вступать не хватило, и нечаянно наступила на кого-то столкнувшись.

— Осторожнее, пожалуйста!

Горячие пальцы придерживают меня за плечи.

Мягкий голос становится строгим:

— А вы, дамочка… Что себе позволяете?

— Кто? Я?!

— Вы-вы, да. Выметайтесь.

— На каком, простите, основании? Вы, вообще, кто?

— Главврач в пальто! Просто не успел переодеться. Вы в больнице, а не на базаре! — добавляет голосом, в котором буквально плещется презрение к таким, как Ева, которые любят устраивать прилюдные сцены и полоскать грязное белье всем напоказ.

— Мы еще поговорим, Лиза.

— Со мной не стоит. Ты лучше сразу к любовнику обращайся. С ним и беседуй! — отвечаю ей вслед.

Меня немного потряхивает: это уже ни в какие ворота не лезет!

Шлюха Влада совсем обнаглела.

— Вам нехорошо? Я провожу, — вызывается мужчина.

— Извините. Это было некрасиво… И неуместно. В стенах больницы, — оглядываюсь на лужу.

— Вер Михайловна, — мужчина цепляет кого-то за руку. — Отправь, пожалуйста, кого-нибудь, пусть приберут здесь. Разлили, — показывается на лужу.

— Конечно, Степан Алексеевич. Сейчас…

— Вот и славно.

Главврач лично провожает меня до палаты. Я успела его разглядеть: высокий, крепкий мужчина. Ему лет пятьдесят, не меньше. Черты лица крупные, как и он сам, но лицо располагает к себе, и глаза светятся участием и искренним интересом. Ко всему, что происходит вокруг.

Пока мы дошли до палаты, он несколько раз кого-то притормозил, уточняя, и его бесчисленное количество раз одернули. Еще его телефон бесконечно звонил, и всем нужен был Степан Алексеевич.

— Вот так всегда, стоит всего лишь на полдня отлучиться, как дел накопилась уйма. А вы у нас… Кузьма, кажется? — глаза вспыхивают. — Потапов через администрацию просил палату для дочери, Кузьмы Елизаветы.

— Да, Потапов — мой отец. Через знакомых попросил.

— Кузьма… Кузьма… Знакомое что-то. Так, погодите… Ааа… Кузьма Владислав — ваш муж?

— Он самый.

— Важная шишка. Интересно получается, — хмыкает. — А чего не в платной? По-скромному так… Просто вип-ку выбили в обычной больнице?

Он иронизирует, но как-то не зло, совсем не хочется огрызаться.

— Ну, если вы хоть что-то успели услышать… — развожу руками. — То недолго мне быть супругой важной шишки осталось. Я подаю на развод, и у него новая пассия.

— Скорее, старая.

— Вы что-то об этом знаете? — болезненно реагирую.

Главврач удивленно хлопает глазами, усмехнувшись.

— Я о возрасте. А вы о чем?

— О своем, конечно же, — говорю я, рассмеявшись в ответ.