Измена. Ты пожалеешь... (СИ). Страница 16

Через миг я понимаю его причину.

Мне на плечи опускаются тяжелые ладони Влада.

— Спасибо, солнышко, что маму встретила. Можешь идти… Дальше мы сами…

Я понимаю: меня провели.

Влад обходит столик и садится напротив:

— Я думал, ты умнее.

Глава 19. Она

Влад садится неспешно. Он подтягивает брюки на коленях, расстегивает пиджак, распахивает его и только после этого опускается.

Никуда не спешит и будто наслаждается процессом, а я… сжимаю пальцы от бессилия и желания сломать что-нибудь, разбить о гадкую рожу предателя.

Он стал мне чужим за то время, что прошло с момента, как я узнала, что он и моя сестра…

Теперь это не мой любимый муж, а просто мужик, которому за сорок. Он стрижется коротко и по-модному, у него темные волосы и волевое, красивое лицо. Издалека ему не дашь и сорока, только вблизи замечаешь следы. Я знаю их все, но, выходит, совершенно не знаю этого человека.

Получается, он снова прав, а я получилась стопроцентной дурой.

Так лихо начала, даже проучить захотела, но в итоге споткнулась на ровном месте, не завязав шнурки.

Интересно, на что я надеялась? Он лишил меня денег на основной карте, неизвестно как смог заблокировать ее, наверное, связи свои в ход пустил. Надо было снять все деньги! Надо было… А потом, что? Бежать, скрываться?

Может быть и так, и, наверное, стоило поддаться начальной панике и просто бежать, бежать из этого города.

Но я какого-то черта решила, что я взрослая и не сбегу, не брошу все, что мне дорого, и вот какой результат: он в лицо мне говорит, думал, что я умнее.

— Но, увы, я оказалась дурой.

Как еще можно назвать себя? Святая простота, я видела, как Влад на нашей постели был готов отлюбить сестру, но надеялась, что он не опустится до совсем уж низости. В то время как он давно там барахтается, на самом дне, в вязком, скользком иле.

Скрипнули ножки стула, Влад ставит на стол локти и приближается:

— То есть ты согласна, что поступила очень неумно, сбежав, и согласна вернуться домой?

Вот теперь настал мой черед опешить.

Не поверила в услышанное.

— Это все для того, чтобы заставить меня вернуться? Зачем? Я же была бледной заменой, копией. Теперь иди и е***ь с оригиналом.

Муж поглаживает подбородок.

— Ну вот, а говорила, что материться не умеешь. Вот как лихо предложила мне распорядиться тем, чему я сам прекрасно могу найти применение. Речь о другом, Лиза.

— Нет. Речь о том же самом. Для меня быть матерью, женой… Все едино. Нет, значит, нет. К тому же, насколько я поняла из слов Вари, ты уже начал операцию по внедрению Евы в жизнь семьи и детей. Она уже музычку выбирает на свадебку, а еще ты танцор от бога, оказывается. Когда жена не мешает… — добавляю с горечью.

И этот человек напротив, вместо того, чтобы хоть что-то услышать, понять и сделать выводы, медленно встает и протягивает мне раскрытую ладонь.

— Останется у тебя секс, не переживай. Будешь кончать не хуже, чем раньше, — добавляет с усмешкой в глазах. — Поехали. Пора вернуть домой мать и жену. Все по тебе скучают.

Я настолько в шоке от его цинизма, что мой шок напоминает ступор. Все замерло на паузе. Мысли, чувства, только сердце вяло отстукивает в груди и кровь шумит, подтверждая истину: можно душой умирать множество раз, но телом — всего один. Лишь оболочка смертна…

— Лиза, — вздыхает. — Поехали. У нас мало времени. У нас ужин на сегодня в ресторане заказан, тебе еще надо успеть собраться и посетить свой любимый салон красоты. Я подтвердил твою запись и твое платье приехало. То самое, которое ты боялась не получить в срок. Помнишь?

Тупо киваю.

Платье помню, конечно. Все остальное — нет.

— И это все? — смотрю на ладонь Влада, как на капкан. — Ты… Как? Ты… Да кто ты вообще… Если предлагаешь мне… такое?

— Жили же мы как-то все эти годы и будем продолжать жить не хуже. Напротив, — хмыкает. — Еще лучше заживем. Ведь в тебе, оказывается, есть своя изюминка и огонек. Мне будет интересно посмотреть, как он раздувается в пламя… Пригласить мне шлюху… надо же! Я бы хотел посмотреть на тебя в этот момент. Ты сильно покраснела?

— Да пошел ты. Я лучше голодной пойду побираться, чем соглашусь с тобой остаться!

Скрещиваю руки под грудью.

Влад сжимает ладонь в кулак.

— Ты проиграешь. Семьи лишишься, детей. Родители тебя… не поддержат. Денег у тебя нет, — шипит. — Что дальше?

— Доживу на то, что наличкой есть и…

— И что? Пойдешь кассиром в пятерочку? — злится. — Не позорь меня.

— В пятерочку, ага. Твой офис занимает целых два этажа здания, а на первом как раз супермаркет пятерочка. Половина твоих сотрудников бегает туда за дешевым кофе и булочкой. Буду говорить им «здравствуйте, вам пакет?» и желать хорошего дня и терпения… в общении с таким начальником, как ты.

— Не смей! Ты слышала?! Слышала, что я тебе сказал?! Без дочерей тебя оставлю! — гремит его голос на все пространство кафе.

Все замирают и оглядываются. Ему плевать. Он жжет меня глазами.

Я тихо опускаю взгляд, рассматривая пальцы.

— Думаю, уже начал… Старшую купил. Осталось дождаться и посмотреть, как ты… покупаешь младшую, — говорю я и тихо стягиваю с пальца обручальное кольцо. — В этом даже есть плюс. Третьего ребенка купить у тебя не выйдет…

— Ты… — хрипит. — Живо, млять, жопу от стула оторвала. И пошла. На хер… К моей машине. Не двинешься с места… Понесу! — мрачно выплевывает. — Станешь упрямиться… В психушке тебя закрою. До родов! И отберу своего ребенка. Покупать никого не придется.

— Это и был твой план? Ева родить не может и вот так ты решил поступить?!

Кажется, хуже уже быть не может. Все.

Дно достигнуто! Причем, такое мерзкое, скользкое, от которого даже не оттолкнуться.

И на фоне этого невероятно тонко, но в самое сердце звучит голос:

— Папа? Ты что такое говоришь?

Глава 20. Она

Голос принадлежит Стеше, нашей младшей дочери. Она остановилась метрах в трех от нас и с шоком смотрит на отца, даже с ужасом.

Господи, мы так громко говорили, почти кричали! Влад так вообще вышел из себя, ему было насрать на всех свидетелей, он считал их просто пылью под ногами, и одной из таких пылинок оказалась младшая дочь.

Она делает шаг вперед, и застывший мир начинает двигаться.

Посетители возвращаются к своим спутникам, еде и обсуждению прежних новостей, но все еще смотрят, наблюдают, прислушиваются. Особенно те, кто сидят рядом. Людям подавай хлеба и зрелищ. Хлеб перед ними на столе, и зрелище перед глазами разворачивается…

— Стеша?

На Влада страшно смотреть.

Только что он был зверем, готовым слегка придушить, а потом долго терзать свою жертву, вырывая куски теплой плоти из нее, чувствующей каждое касание клыков. Теперь его лицо стало ничем, стерлось, оно кажется сероватым листом, на котором небрежной кляксой художник написал глаза. Широкие, полные смятения и паники зрачки.

Я бы не хотела оказаться на его месте, по спине бежит мороз разочарования.

Девочки боготворили отца.

Считали его лучшим в мире мужчиной, и Стеша говорила, что ее муж должен быть не хуже, чем папа.

Младшая дочка подбегает ко мне, шарахнувшись в сторону, когда Влад приподнимает руку в ее сторону. Всего лишь приподнимает, но она огибает его по большой дуге и прибивается ко мне.

— Я все слышала. Все-все слышала! — говорит со слезами.

Вот и ответ на вопрос, который ни он, ни я не смогли задать ей.

— Теперь я понимаю… Почему бабушка ничего не сказала! И почему Варька солгала! Сучка! Она с тобой заодно, да? За то платье из Милана! Я его сожгу! — злится.

Противный ком горечи в горле становится невыносимым.

Я поднимаюсь, пошатываясь, и выбегаю в уборную.

Меня тошнит…

Запах туалета заставляет еще несколько раз пустыми спазмами содрогнуться над унитазом, а потом я понимаю, что меня стошнило так сильно, что я даже намочила трусики, и теперь мне плохо еще и от унижения выйти… описавшейся. Я не могу даже из кабинки выйти. Я здесь, наверное, умру, рядом с унитазом…