Операция "Ловец Теней" (СИ). Страница 8

Таран был у руля еще три дня. На четвертый, с самого утра приехали Лазарев с Вакулиным, чтобы сменить Тарана на его посту.

Уже давно, еще с первой нашей встречи со странными лейтенантами, по Шамабаду потянулись слухи, что Пуганькова тоже переводят на новое место. Что его должность, должность замполита займет Вакулин.

Ни Таран, ни сам Пуганьков этих слухов не подтверждали. Но и не опровергали. Больше отмалчивались.

Как оказалось позже — слухи были правдой.

Сам я не видел, как Пуганьков уезжал с заставы. Был в наряде на левом фланге весь день. Не видел я так же, как уехала супруга и дочка Тарана. Как загрузил бывший начальник Шамабада свои нехитрые пожитки в заставскую машину.

Зато видел его самого, оставшегося на последний свой боевой расчет на четырнадцатой заставе.

— Застава! — Крикнул нам Лазарев, вставший там, где обычно стоял Таран, — стройся!

Вместе с ним был и Вакулин с Ковалевым. С кислым лицом, на своем обычном месте стоял старшина Черепанов. Был с офицерами и Таран.

Бывший начальник заставы казался собранным. Не выглядел он сейчас, в этот свой последний день тут потерянным человеком, как раньше. Казалось, Толя собрал себя в руки перед сегодняшним построением.

— Товарищ старший лейтенант, — обратился к нему Лазарев, — вы хотели что-то сказать личному составу?

— Да. Спасибо, — суховато ответил ему Таран.

— Прошу вас, — Лазарев указал Тарану выйти вперед.

Бывший начальник заставы прочистил горло. Шагнул к нам.

— Ну что ж, товарищи, — начал он, — три года. Три долгих года я служил здесь, на этой славной заставе начальником. Вместе с Шамабадом прошел я многое. Многому научился. Много тяжелых трудностей преодолел…

Он осекся на несколько мгновений. Опустил глаза и прочистил горло. Потом каким-то машинальным, выученным движением поправил фуражку.

— Но всему приходит конец. Вот конец подошел и моей службе здесь, — Таран растерянно улыбнулся. — Перевожусь.

Потом начальник заставы снова посерьезнел.

— Я всегда говорил и буду говорить, что Шамабад — не застава. Не эти стены. Ни это здание, что стоит у меня за спиной. Шамабад — это люди. И я был горд стоять на рубежах Родины бок о бок с вами…

На некоторое время Таран вдруг замолчал. Замолчал так, будто бы не мог найти слов.

— Это все, товарищ старший лейтенант? — Глянув на Толю искоса, сказал Лазарев.

— Так точно. Все. Вернее, почти все.

— Ну тогда продолжайте. Прошу вас не занимать лишнего времени, — сказал Лазарев. — У нас, все-таки, боевой расчет идет.

Таран бросил Лазареву холодный взгляд. И больше ничего не сказал. Вместо этого он пошел к нам, к солдатам. И стал жать руки. Он жал пятерню каждому: и тем, кто стоял в первых рядах и остальным. Даже пролазил дальше, ломая строй.

И погранцы ломали его, этот строй. Ломали, чтобы попрощаться со своим командиром, что стоял с ними здесь, на Границе. Чтобы выразить ему свое уважение ровно так, как и он выражал нам свое.

Нужно было видеть лицо Лазарева, который с дурными глазами наблюдал за тем, как ломается построение заставы. Как бойцы покидают свои места, чтобы подойти к Тарану.

И тем не менее ни он, ни даже опешивший от возмущения Ковалев ничего не сказали. Хоть какое-то уважение проявили.

— Ты хороший боец, Вася, — сказал он Уткину, — я рад, что служил с тобой.

— Взаимно, товарищ старший лейтенант, — Кивнул Уткин.

Тогда Таран пошел ко мне, и бойцы расступились перед ним.

— Селихов, — сказал он, став прямо передо мной.

— Товарищ старший лейтенант.

Таран покивал.

— Славно мы с тобой здесь, на границе стояли. Многому друг у друга научились.

Он протянул мне руку. Я пожал.

— Может, когда-нибудь еще свидимся, — грустно улыбнулся Таран.

— Может, — ответил я.

Таран снова покивал. И потянулся к Нарыву, чтобы попрощаться.

Так он подошел к каждому пограничнику. Каждому пожал руку. Каждому сказал несколько слов. Последним, с кем он попрощался, был Черепанов.

Прапорщик буквально вцепился в рукав Тарану, когда тот протянул ему пятерню. Вцепился двумя руками.

— Тяжковато тут без вас будет, — сказал Черепанов.

— И мне будет тяжковато без тебя, старшина, — улыбнулся Таран, — хороший ты прапорщик. Наверно, лучший, что был тут, на Шамабаде.

Я заметил, как у Черепанова блестят глаза. Старшина поспешил их спрятать от нас. Отвернулся.

Таран ничего ему больше не сказал. Он сухо попрощался с офицерами и направился к выходу, туда, где его ждала машина.

Когда бойцы принялись провожать его взглядом, Лазарев вдруг прервал личный состав. Крикнул:

— Становись! Равняйсь! Смирно!

Конечно же, застава подчинилась. Строй снова выровнялся, и мы стали ждать первого боевого расчета под командованием нового начальника. Однако я успел услышать, как хлопнула за Тараном калитка.

— Здравствуйте, товарищи! — Крикнул Лазарев.

Застава ответила:

— Здравия желаем, товарищ старший лейтенант!

— Проводится боевой расчет по охране государственной границы Союза ССР на предстоящие сутки! — Проговорил Лазарев, — как вы знаете, я теперь начальник заставы. С новых суток Шамабад переходит под мое командование. Звать меня Лазаревым Иваном Петровичем. Это вот, — он указал на нового зампалита, — товарищ лейтенант Вакулин. Он вступает в должность замполита заставы так же с этих, новых суток. Итак, начнем.

Лазарев кратко довел до нашего сведения новости и то, как обстоят дела на границе. Тут ничего удивительного.

Не удивило нас так же и то, как он привычным для начальника делом стал распределять пограничников на службу. А вот то, что было сделано потом, повергло пограничников в замешательство.

— Боевой расчет окончен, — сказал Лазарев, а потом, не дав ни команды «вольно», ни команды «разойтись», просто обернулся и пошел в здание заставы.

Вместе с ним потопал Вакулин. Несколько озадаченно последовал за ними и Ковалев. Только Черепанов остался во дворе, недоумевая от происходящего.

— Какого черта творится? Он куда? — Спросил Уткин, стоящий рядом со мной.

— А что? Тут так заведено? — Обернулся ко мне и спросил Петренко, — так всегда бывает, что начальник просто так берет да уходит?

— Нет, Артем, — провожая взглядом офицеров, поднимавшихся по ступенькам заставы, сказал я, — так у нас не заведено.

Глава 5

Застава стояла по стойке смирно. Стояла в полнейшем, абсолютном молчании. Я бы даже сказал в гробовом.

Я знал — некоторые решительно не понимают, в чем тут дело. Другие, которых было меньшинство, понимают, но, лелея раздражение, или даже холодную злость, не решаются ничего делать.

Черепанов удивленно глянул сначала на нас, потом обернулся, уставившись на здание заставы. Он тоже был в замешательстве.

— Это он из-за дурости, или как? — выдохнул Матузный, стоявший у меня по правому плечу, — или мож у него чувство юмора такое дурацкое?

— Чай не первое апреля, — мрачно сказал Малюга, стоящий у нас за спиной. — Шутить тут как-то совсем не время. Наряды через тридцать минут должны выходить.

— Саша! — Тихий, полушепот раздался немного справа. — Сашка!

Это звал меня Нарыв. Я выглянул из строя.

— Да он над нами издевается! — возмущенно проговорил Нарыв настолько громко, чтобы я его мог услышать, — делать что-то надо! Иначе, он нас тут продержит до ишачьей паски, а потом будет парней подгонять, чтоб быстрее к нарядам готовились! В шею гнать нас будет!

Я кивнул Нарыву. Выпрямился в строю.

Тем временем Черепанов чертыхался себе под нос. Он то и дело оборачивался то к нам, то к заставе. Потом не вытерпел и быстрым шагом потопал к зданию заставы. Видимо, наконец решил узнать, что это за фортель такой выкинул Лазарев.

А я-то знал, что он выкинул.

Это была подлая месть за то, как мой наряд обошелся с ним тогда, на границе. Месть мерзкая, а еще коллективная. Направленная на всех разом. Ну и, к тому же месть провокационная.