Операция "Ловец Теней" (СИ). Страница 12

— А я с Матузным согласен, — сказал Умурзаков, по пути стараясь вытереть запылённый сапог о придорожный куст крапивы. — Я вот тоже считаю, что просто так сидеть нельзя. Что что-то надо предпринять.

— А ты тоже с парнями это дело обсуждал? — спросил я.

— Ну… Нет, — Умурзаков покачал головой. — Я слышал, что кто-то собирался в сушилке вчера, после отбоя. Это ж вы собирались, да?

С этими словами он глянул на Матузного.

— Так точно. Мы, — гордо кивнул он.

— А чего ж нас с Сашей не позвали? — недовольно спросил Вася Уткин.

Матузный вдруг удивлённо обернулся. Замялся на мгновение.

— Ну… Как-то у нас всё было спонтанно. Если по-честному сказать — на эмоциях. Кто зашёл в сушилку, чтоб обо всём поговорить без посторонних ушей, те и стали решать, что да как делать.

Я благоразумно не стал выспрашивать у остальных, кто именно был в сушилке и «решал» за всех остальных, что нам с Лазаревым делать. Вместо этого спросил Матузного:

— И что же вы собрались делать?

— А вот что: подлянки Лазареву чинить надо — вот и всё! Где-то набедокурить вроде как ненароком, где-то приказ не так уяснить… Ну а Лазарев — по нему сразу видать: человек-спичка, полыхнет, если ему что не так. Нету в нём терпения. Вот и выйдет, что он не выдержит напряжения, да сам уйдёт… Не справится, так сказать, с коллективом.

— И что? — Вася Уткин удивлённо приподнял брови. — Вы что, с начальником заставы воевать собрались? А границу кто защищать будет? Это ж тогда прахом всё пойдёт!

— Прахом всё пойдёт, — обернулся к нему Матузный, — если мы останемся с таким начзаставой тут на Шамабаде сидеть. Никакого житья, никакой службы! Он всё своими руками поломает, если будет и дальше такие номера выкидывать. Так не лучше ли первыми в бой пойти?

Умурзакова такой напор Матузного, кажется, напугал. Он совсем притих. Вася Уткин шёл темнее тучи. Я молчал. Слушал, что же дальше будет вещать нам Матузный.

А между тем он вещал очень интересные вещи:

— Потерпим несколько месяцев… да и жертвы будут: кого-нибудь этот Лазарев точно «репрессирует». Но что делать? Или лучше, чтобы мы, а потом и наши новички до конца службы мучились?

— А может, он сам уйдёт? — пробормотал Умурзаков неуверенно и обернулся к Матузному.

— Нам ждать, пока Лазарев на заставе наиграется? — Матузный презрительно окинул Умурзакова взглядом. — Не, так не покатит. Терпеть его никто не хочет. А вообще, знаете что? Я хотел сегодня ещё наших собрать. Снова в сушилке после боевого расчета будем встречаться. Нам надо всем против Лазарева сплотиться, как вчера в канцелярии! Тогда ему точно путь на заставу заказан будет.

Вдруг Матузный принялся на всех оглядываться:

— Ну так что? Кто сегодня в сушилку со мной? Умурзаков, ты как?

— Ну… пойду, наверное, — неуверенно промычал Умурзаков, снова вытирая сапог о мокрую траву.

— А ты, Саша? Придешь?

Я вздохнул, приказал:

— Стой, парни. Перетереть надо.

Бойцы остановились. Уткин нервно глянул на заставу, стены и строения которой уже виднелись впереди и вверху. Видимо, Вася опасался, что нас могут услышать.

— Ты чего, Саша? — недоумённо спросил Матузный.

— Думаю: глупости вы затеяли.

— Это почему же? — Матузный нахмурился.

— Потому что так вы только дисциплину пошатнете. Эффективность заставы упадёт. А Лазарева только злить будете.

— В этом-то и штука! — оживился Матузный. — Пусть позлится как следует, плюнет да уйдёт!

Я ничего не ответил пограничнику. Зато решил, что надо бы мне посмотреть на этих «заговорщиков». Послушать, что они говорят. Посмотреть, оценить, кто заводилы этого «заговора». А потом взять дело в свои руки. Направить недовольство в правильное русло.

— А знаешь, я, пожалуй, приду, — улыбнулся я.

Матузный с удивлением переглянулся с Умурзаковым. Лицо последнего выражало нерешительность.

— Давай, — кивнул Матузный. — Все рады будут тебя в сушилке видеть.

— Ну… — решился Уткин, — ну тогда я тоже приду.

— О! Давай, Вася, — Матузный хлопнул по плечу Уткина, — чем больше народу, тем лучше!

Мы двинулись дальше. До заставы оставалось метров сто, когда мы услышали далёкий рёв танкового двигателя и скрежет траков. Чем выше мы поднимались по тропе к заставе, тем громче был и рокот двигателя.

— Танкисты разъездились? — мрачно спросил Матузный. — Сидели в окопах да на мосту не отсвечивали… А сейчас вдруг давай кататься туда-сюда? Странно это.

Поднявшись на пригорок, мы увидели, что по гравийке, разминая её тяжёлыми траками, двигался Т-62 — тот самый, что долго стоял на правом фланге, прикрывая переправу через Пяндж.

Танк медленно, словно огромный бронированный жук, полз по дороге. Из люка на полкорпуса торчал командир танка — старший сержант Фролов.

Я выступил вперёд, оторвался от пограничников и бегом направился к танку. Стал махать Фролову.

Тот, заметив меня, глянул вниз, в люк, что-то проговорил.

Грохочущий и рокочущий, как железный монстр, танк замер на месте.

— Здорово! — крикнул я, помахав ему рукой, — куда путь держите⁈

— Здорово, Сашка! — перекрикивая шум танкового двигателя, заорал Фролов. Потом, видимо, не расслышав меня, добавил: — Чего?

— Едешь куда, говорю!

— А! Так всё! К заставе! Командир взвода приказал! Сказал танки стягивать к Шамабаду! Послезавтра все! Уходим! Снимают усиление-то!

Глава 7

— Ну вот, теперь еще и танкисты с заставы сматываются, — пробубнил Вася Уткин тихо, — сидели тут полгода, и вдруг внезапно все.

Я не ответил ему сразу.

Мы шли по темному коридору заставы. Завернув, стали спускаться по лестнице вниз, в подвал, где располагалась сушилка.

Тем же вечером, после боевого расчета, мы с Уткиным направились на «сходку», куда приглашал нас Матузный.

Признаюсь, мне было интересно. Интересно, кто же именно из пограничников решил устроить это тайное собрание.

Я подозревал, что Лазарев намеренно разрешил пограничникам собраться в укромном месте и строить определенные планы. Не нужно семи пядей во лбу, чтобы разыскать и разогнать бойцов, устроивших в сушилке свою «партизанскую» штаб-квартиру.

Если бы подобное случилось при Таране, уже через пять минут он, в компании Черепанова, пендалями выгонял бы погранцов вон из подвала. А потом устроил бы нам какой-нибудь марш-бросок в «условиях химической опасности».

Да только Лазарев ничего подобного не делал. Даже не предпринимал. И чуйка подсказывала мне — это было нарочно.

С утра, за день службы, я много думал обо всей этой ситуации. Сопоставлял все, что узнал.

И что же мы имели?

Два непонятных офицера без документов. Как потом говорил Таран, они «поторопились» осмотреть участок и поперлись на границу без разрешений начальника. Да еще они, эти офицеры, под определенным покровительством начальства отряда, раз уж их приказано было отпустить.

Далее — постановка обоих на важные должности на заставе. Затем — провокация нового начальника, повлекшая за собой, по сути, раскол между личным составом и офицерами. А теперь еще и ослабление заставы посредством отзыва усиления.

В эту же «кашу» приплетаем еще и «странных сержантов», держащихся особняком. Да и, если вспомнить, у них с офицерами нормальные отношения.

Собрав все это в кучу, приправив намеками самого Тарана, я решил — Шамабад стал центром какой-то странной деятельности. Деятельности намеренной и, на первый взгляд, совершенно вредной.

«Все, что не делается, все во благо» — этот смысл слов Тарана не покидал моей головы. Всегда держал я в уме те его слова.

А еще тот странный набор терминов, что он мне выдал: ловушка, Шамабад, компас, камень, призрак, пересмешник.

Тут мне все было очевидно — то что происходит, как-то связано с Призраками Пянджа и пересмешником. Вот только методы… Методы вызывали вопросы.

— А ты что по этому поводу думаешь, а, Саша? — спросил меня Уткин, когда мы подошли к дверям сушилки.