Тень правды (СИ). Страница 7

Как только я вышел из здания, ко мне тут же подбежал Илья Синицын. Выглядел он отнюдь не лучше Щеблетова.

— Я… Я тебя везде ищу, Алексей. У нас проблемы. Очень большие проблемы! — бормотал он.

— Что случилось? Только не говори, что Балашова уже вывезли из госпиталя! — воскликнул я.

— Нет. Он там. Вот только… — Илья выдержал паузу, чтобы отдышаться, а затем заявил: — Он отрицает, что его зовут Евгений Балашов.

Глава 4

В этот момент я даже забыл о том, что у нас намечаются судебные разбирательства. Из головы вылетело всё, что планировал и чем занимался в течение дня.

Я настолько оторопел, что в уме даже промелькнула фраза из старого фильма: «Шеф, всё пропало, всё пропало!»

Столько трудов ради спасения Токса и его истинной личности… И что в итоге? Он считает себя другим человеком? Так я всё-таки где-то ошибся, и перенос души не удался?

Я ведь чувствовал, что с его организмом что-то не так, но ни по каким признакам не мог понять, в чём же дело. Но нехорошее предчувствие меня не покидало. Будто со здоровьем или душой Евгения Балашова должно что-то произойти. Может, это Виктория нашла обходной путь и каким-то образом меня обманула?

Нет. Маловероятно. Я заставил её дать магическую клятву. Если бы она попыталась как-то навредить Евгению или изменить его тело, Виктория Мансурова уже была бы мертва.

Нет смысла стоять здесь и гадать, что же случилось на самом деле. Нужно повидаться с Балашовым лично. Тем более, я всё равно собирался заглянуть в госпиталь, если останется свободное время. Там лежит мой старший брат Кирилл Мечников, но встречу с ним я откладывал, поскольку он показания городовым уже давал, а на суд его привести не могут. Его состояние крайне тяжёлое. Он целый месяц сидел в подвале, из него высасывали жизненную энергию, практически не кормили и не поили. В итоге все его раны нагноились, и развился сепсис.

— Возвращаемся в госпиталь, — скомандовал Синицыну я. — Поговорю с ним сам.

Сказав это, я тут же пошагал к губернскому госпиталю, а Синицыну пришлось меня догонять, поскольку он до сих пор не отдышался от пробежки до корпуса ордена и был вынужден немного постоять на одном месте, чтобы восстановить дыхание.

— Ты не понимаешь! — нагнав меня, заявил он. — Токс… Тьфу! Никак не могу привыкнуть к его настоящему имени. В смысле, Евгений вообще ничего не понимает. Такое впечатление, будто он — совсем другой человек. Мы где-то допустили промашку.

— Не спеши. Эту ситуацию можно объяснить двумя способами, — ответил я. — Либо он действительно всё забыл, и теперь нам придётся лечить амнезию, либо в нём находится другая душа. Другой человек.

— В обоих вариантах мы по уши в дерьме, — подытожил Синицын. — Но первый всё же более предпочтителен. Так у нас хотя бы есть шанс вернуть ему воспоминания.

— Что конкретно он сказал, когда ты его посетил? — спросил я.

— Он решил, что я один из сотрудников госпиталя и попросил, чтобы я принёс ему еды, — принялся объяснять Синицын. — Ну… Я решил, что он плохо себя чувствует, и набить желудок — это то, что ему сейчас действительно нужно. Сходил на кухню, попросил дополнительную порцию для него, принёс ему. Он сразу же принялся жрать. Да! Именно жрать. Чуть ли не руками суп хлебать начал. Вернее… Если честно, я не уверен, что ты хочешь это знать.

— Хочу, рассказывай все подробности, — велел я.

— Он лицом в тарелку с супом опустился и просто выпил его. Мне показалось, что он даже ложку в руки взять не может. Такое ощущение, что этот ритуал повредил его нервную систему. Иначе я не знаю, как объяснить такое поведение, — произнёс Илья.

— Ты ему представился? Имя своё назвал? — продолжил расспрашивать Синицына я.

— И своё назвал, и твоё, но он сказал, что понятия не имеет, о ком идёт речь. И разговаривает Евгений как-то странно. Будто он не аристократ, а крестьянин. Нет… Даже крестьяне разговаривают лучше. Не знаю, как бы помягче выразиться. В общем, мне кажется, что он теперь умственно отсталый.

Ну просто «прекрасно»! Все варианты не вселяют надежды. Умственная отсталость, повреждённая нервная система, другая душа… И ведь это только догадки Синицына. На этом список не заканчивается. Когда я его осмотрю, может появиться ещё несколько вариантов потенциального диагноза.

Когда мы с Ильёй вошли в госпиталь, нас тут же встретил Александр Разумовский. Главный лекарь утёр пот со лба и тут же заявил:

— Я больше не могу его здесь держать, Алексей Александрович. Простите меня. Понимаю, что он — близкий вам человек. Но этот пациент уже попытался напасть на моих сотрудников. А ранее угрожал городовым. Если не хотите, чтобы он оказался в тюрьме, придётся перевести его в лечебницу для душевнобольных.

О нет! Только этого не хватало. Я прекрасно знаю, как выглядели такие лечебницы в девятнадцатом веке. Если в моём мире тяжёлых психически больных держали в специальных палатах, то тут ситуация совершенно иная.

Не могу сказать, что в двадцать первом веке ситуация прямо-таки радужная, когда речь заходит о психах, но в моём мире им пытались создать хоть какие-то более-менее благоприятные условия. Безобидных пациентов держали в обычных палатах, ухаживали за ними, позволяли гулять по территории лечебницы, предлагали им реабилитационные процедуры и досуг. Опасных для окружения больных обездвиживали и содержали в специальных камерах, где они не смогут навредить ни себе, ни другим.

Но то будет лишь через двести лет. На дворе девятнадцатый век, когда к психически больным относятся как к бесправным существам. Как к животным со скотного двора.

Оскорбления, избиения, пытки. Так было в истории моего мира, но не удивлюсь, если и здесь практикуется нечто подобное. Скорее всего, в этой реальности к ним относятся ещё хуже, поскольку тут веруют в демонов и прочую нечисть. И даже образованные лекари могут запросто заключить, что пациент одержим каким-нибудь потусторонним паразитом.

— Александр Иванович, не спешите, — сказал ему я. — Для начала позвольте мне пообщаться с ним лично. В психиатрическую лечебницу вы всегда успеете отправить этого человека. Но ещё есть шанс, что я смогу восстановить ему рассудок.

— Если честно, после всего, что мне пришлось увидеть, работая с вами, я даже не удивлюсь, если вы воду в вино превратите, — усмехнулся он. — Но с этим пациентом точно всё кончено. Я уже видел таких, как он. Вы уж простите за подробности, но он только что… Как бы помягче выразиться…

— Говорите как есть. Я — человек простой. Всё пойму, — ответил я.

— Он помочился в углу своей палаты, — поморщился Разумовский. — Теперь-то вы понимаете, что с ним что-то не так?

— И всё же я его осмотрю. Давайте договоримся, что подводить итоги насчёт его состояния мы будем только после того, как я выставлю диагноз. Понимаю, что я здесь не работаю и не имею никакого веса, но…

— Вы имеете вес, — ответил Разумовский. — Ваши записи я уже начал использовать, как свои, честно говоря. Надеюсь, вы не будете обижаться. Вы — грамотный человек, кто бы что не говорил. Поэтому я не против, если вы побудете с этим, мягко говоря, странным пациентом наедине. Если уж вы не вернёте ему разум, то уже никто не сможет это сделать.

Получив разрешение Разумовского, я направился к палате, где лежал Евгений Балашов. Или то, чем он в итоге стал. Городовых, к счастью, у его палаты не оказалось. Видимо, они уже решили, что он абсолютно невменяем.

И, между тем, это тоже огромный минус для нашего завтрашнего дела. Один из самых главных свидетелей, который может пролить свет на ситуацию с Виктором Балашовым, вышел из игры.

Я даже начал задумываться о том, не повлиял ли на него кто-то из людей избранника Телесфора, но это очень маловероятно. Никто бы не стал соваться в губернский госпиталь, где каждый день дежурят городовые. Евгений Балашов с самого момента своего возрождения был не в себе. Но факт остаётся фактом, ещё один свидетель пока что нам помочь не может.