Антибол. Сбитый летчик (СИ). Страница 48

— Но… — он вздрагивал, всхлипывая и икая. — Но… почему… тогда… вы… вы… меня…

— Тебя хотят «Сыны Анархии», — вот. Я это сказал. — Они хотят перекупить тебя, Тарара.

— Меня?..

— Да.

Внезапно я ощутил дикую усталость. Силы словно бы вытекли из меня, ушли в землю. Осталась лишь гулкая пустота где-то внутри.

— Меня?.. — бедолага. Никак не поверит своему счастью.

— Зарплата у них раз в десять выше, чем у нас, — сказал я. — И форма лучше. А ещё они — фавориты. Решать тебе.

И я пошел дальше. Прямо по траве, лишь бы побыстрее добраться до своего кабинета, запереться там хотя бы на полчаса, и просто посидеть.

Никого из себя не строя, не делая вид, что сам чёрт мне не брат, и что скоро, прямо сегодня вечером, мне предстоит встреча с главным драконом города…

Давно мне не было так хреново.

Приступ паники — так говорят мозгоправы.

Срань это всё.

У футболистов не бывает приступов паники — равно как и других каких-то приступов, вплоть до аппендицита.

Нам ещё в детстве всё ампутируют. Во избежание.

Сидя на кровати, обняв руками пушистую подушку, я чувствовал, как накатывают волны жара и холода — поочерёдно.

Как морда покрывается липким потом, как он просачивается в бороду и начинает капать на треники, на подушку эту дурацкую и прямо на пол…

Когда глаза защипало нестерпимо, я поднялся и пошел в душевую. Слава Лилит, у меня была отдельная душевая.

С наслаждением содрав с себя пропитанные потом шмотки, я полез под горячие упругие оранжевые струи…

Хрен знает, почему вода здесь оранжевая. Может, ароматизатор, или антисептик — типа нашей хлорки. Но она ничем не пахла, и на вкус была, как обыкновенная вода.

Почувствовав себя варёным раком, я до хруста сжал челюсти и выкрутил холодный кран.

— А-А-А!…

Это был крик души.

Он меня обновил, очистил и самое главное: напомнил о том, что я могу просто забить. Как сам недавно учил Руперта.

Поднять руку, резко опустить, и сказать: — А пошло оно всё.

Всегда срабатывает.

Выбравшись из кабины, я растёрся пушистым полотенцем, и как был, пошлёпал к умывальнику.

Взял бритву, крем и посмотрел в зеркало на свою невыспавшуюся злую морду.

Пора.

У всех есть свои фишки, которые помогают пережить трудные времена.

Кто-то надирается до синих слонов, кто-то имеет баб, пока всё не отвалится, кто-то покупает новую тачку…

А я брею бороду.

Не спеша, аккуратно вожу бритвой по щекам, по подбородку, сбрасываю в раковину хлопья пены, завитки курчавых чёрных волос… А вместе с ними — и всё остальное.

Всё, что мне не нравится.

Всё, что я хотел бы убрать из своей жизни.

Или просто изменить. Сделать лучше.

После того, как вся пена была смыта, я долго смотрел на свою обновлённую морду.

Чересчур молодая. И слишком смазливая.

Тренер должен быть… Глыба. Скала. А не щегол пестрожопый.

Грозно нахмурившись, я зарычал. Да, так намного лучше.

Смочив руки одеколоном, похлопал себя по щекам и вышел в комнату.

— Мать моя женщина! — пришлось схватить первое, что попалось под руку: пушистую розовую подушку. — Ты что здесь делаешь?..

Она и не думала отворачиваться.

Расселась в моём любимом кресле, одна нога перекинута через подлокотник, другая, обтянутая синими джинсиками, покоится на пуфике…

И смотрела. Глаза огромные, наглые — так бы и врезал по попе.

Чувствовал я себя, как последний дурак.

Может, фанатка? Да не, вряд ли. Уж больно взгляд оценивающий.

Бочком я пробрался к шкафу, выдернул первое, до чего дотянулась рука — старые мои треники, с растянутыми коленками и дыркой на заднице…

Совершая нелепые акробатические движения — не отпуская подушки — я их надел.

А потом подошел вплотную к ребёнку и крепко так, с оттяжечкой, взял за ухо.

— Эй! — протестующе взвизгнула девчонка. Рыжая прядь упала ей на глаза, и теперь мешала смотреть. Но я был неумолим. Вытянув её из кресла, подтащил к двери и выбросил за порог. А потом эту дверь захлопнул.

Будут ещё тут всякие щеглухи в мою комнату лазать… Узнаю, кто провёл — оставлю на скамейке до Морковкиного заговенья.

В следующий миг дверь разлетелась в щепки.

Я такого не ожидал. Поэтому не успел заслониться, и несколько щепок воткнулось мне в грудь, в плечо и в щеку.

Были они мелкие, как занозы, и вреда особого не причинили. Хладнокровно вытащив ту, что застряла в щеке, я бросил её на пол и спросил:

— Да кто ты такая, мать твою?

Глава 19

— Как я выгляжу?

Наверное, голос у меня был слишком напряженный, потому что Лилит ласково похлопала меня по руке.

— Тебе очень идёт смокинг, — сказала она. — Даже жалко, что ты всё время ходишь в этих своих… трениках, — последнее слово она произнесла так, словно у него был противный вкус.

— Они удобные.

Я пошевелил ногами, закованными в колодки модных лакированных туфель.

— Чтобы отлично выглядеть, надо идти на определённые жертвы, знаешь ли, — желчно проговорила Лилит. — Я, например, с пятнадцати лет пальцев ног не чувствую.

Я посмотрел на её ноги.

Обтянутые искрящимся нейлоном, они длились и длились, как бесконечный золотой пляж, как долгий медленный вдох…

Ступни были втиснуты в умопомрачительные туфли с такими острыми носами, что ими запросто можно было выткнуть глаз.

— М-да…

Лилит фыркнула.

Теперь я уже похлопал её по руке. Девушка благодарно кивнула.

Грёбаный званый ужин…

Мы оба были на таком взводе, что я уже почти решил никуда не ходить.

Но Лилит, вернувшись после того, как разобралась с Зебриной, схватила меня, скрутила в бараний рог и поставила перед зеркалом, как перед свершившимся фактом.

И принялась менять на мне наряды щелчком пальца.

Почувствовал себя куклой Барби.

— Что это была за пигалица? — спросил я, осторожно заглядывая в зеркало.

В нём отражался незнакомый чувак с голой мордой, в белой рубашке и чёрных брюках с лампасами. На шее у чувака висела лента незавязанной бабочки.

— Да так, — Лилит, прикусив нижнюю губу, критически разглядывала моё отражение. Как скульптор, который раздумывает: не отсечь ли ещё кусок-другой?.. — Младшая сестрёнка одного из игроков.

— Пускай устроит ей дома хорошую взбучку, — посоветовал я. — Совсем молодёжь от рук отбилась.

— Ну-ну… — по-моему, Лилит меня совсем не слушала.

Когда Лилит всласть надо мной наиздевалась и мы с ней выперлись, наконец, на улицу, подкатил настоящий лимузин. Роскошный, как взбитые сливки, и дорогой, как тонна золота.

За рулём восседал Лука Брази.

И вот как только я его увидел, меня одолел дикий мандраж: я наконец-то понял глубину задницы, в которую провалился.

Какая честь!..

Усраться можно от восторга.

Что я за свою жизнь отлично понял, так это то, что во всём нужно равновесие.

Если тебя бьют по морде — встань и ударь в ответ, мать твою.

Если кто-то дарит тебе подарок — значит, ждёт ответной услуги.

Если за тобой присылают роскошный лимузин, говорила одна моя давняя приятельница, ночная бабочка по профессии, — значит, ноги придётся раздвигать так широко, что между ними поместится автобус.