Женщины. Страница 42

Фрэнки отложила ручку и письмо в сторону, писать больше не было сил. Разве Этель нужно это читать? Она выключила свет, потянулась и закрыла глаза.

К четырем вернулась Марджи и упала на кровать, Фрэнки все еще не спала.

В пять соседка тихо посапывала, Фрэнки все еще не спала. Над госпиталем снова слышался гул вертолета.

Всего один.

Фрэнки выдохнула и закрыла глаза. Господи, дай мне заснуть.

Внезапно в дверь постучали.

Она приподнялась.

Дверь открылась.

В хижину вошел Рай, дорога явно заняла много часов. Он на цыпочках приблизился к кровати, сел рядом с Фрэнки и снял ботинки.

Фрэнки молчала. Она боялась, что если скажет хоть слово, то заплачет.

Он притянул ее к себе, обнял. Они вдвоем еле умещались на этой узкой кровати. Фрэнки поцеловала его в шею.

— Прилетел, как только смог, — прошептал он.

Она хотела что-то ответить, но открыть рот не успела — провалилась в сон.

В Семьдесят первом было тихо. Стоял жаркий и сухой ноябрьский день, Никсон недавно победил на выборах, шел девятый месяц второго года во Вьетнаме, Фрэнки в шортах, футболке и поношенных плетеных сандалиях сидела в Парке на шезлонге. Горячий ветерок шевелил сухие банановые листья. После затяжного сезона дождей сухой воздух и пыль были настоящим облегчением. По крайней мере, от одежды теперь не пахло плесенью. Фрэнки надвинула на глаза панаму и надела круглые темные очки. Рядом стоял ящик с газировкой. Из тики-бара доносилась «До меня дошли слухи» [31] . Люди вокруг болтали, смеялись и подпевали. Неделя выдалась очень тяжелой, но сейчас, пока солнце было вполне милосердным и не шпарило, поджаривая мир до хрустящей корочки, Семьдесят первый казался не таким уж плохим местом.

Парни играли в волейбол на вытоптанном клочке красной земли. Пончиковые куклы из Красного Креста разносили почту и закуски. Фрэнки жевала бисквитные палочки из последней посылки Этель и перечитывала письма. Барб и Этель регулярно писали ей и раз в месяц присылали посылки. Рядом на шезлонге сидела Марджи с розовыми кудряшками и читала «Ребенка Розмари» Айры Левина.

Фрэнки сделала глоток теплой газировки, откинулась назад и закрыла глаза.

Через некоторое время кто-то рядом сказал:

— Мэм.

Фрэнки выпрямилась. В Парке было пусто — ни волейболистов, ни Пончиковых кукол. Неужели она заснула?

Рядом стоял новый радист, его имя она не помнила.

— Вас срочно вызывают в столовую, мэм. Вы нужны доктору Морзе.

Фрэнки встала и пошла за парнем.

Он остановился перед закрытой дверью и пропустил ее вперед.

Фрэнки вошла в столовую. Над доской объявлений висел плакат: «Поздравляем старшего лейтенанта Макграт!»

— Ура!

Фрэнки понадобилась пара секунд. Никому не было плохо. Ничего срочного не случилось. Просто праздник.

В ее честь.

Майор Голдштейн из Тридцать шестого вместе с капитаном Минивер вышли вперед.

— С этим повышением мы немного затянули, но в армии ничего не случается вовремя. Мы все это отлично знаем, — сказала майор Голдштейн. — Поздравляю, Фрэнки. Ты прошла долгий путь, милая.

— Спасибо за то, что остались с нами. Благодаря вам многие солдаты смогли вернуться домой, — добавила капитан Минивер.

— Тост! Тост! — закричали в толпе.

Вперед вышел Райан Дардис — новый хирург по прозвищу Голливуд из-за до неприличия красивого лица, — он держал бутылку джина.

— Мы знаем, как ты любишь джин, Макграт. А мы любим и ценим тебя и хотим, чтобы ты об этом не забывала. Мы любим тебя даже за твои ужасные танцы, ведь только с ними можно выносить твое ужасное пение. — Он поднял бутылку, и толпа разразилась одобрительным воем.

Кто-то поставил музыку. Дверь за ее спиной открылась.

Фрэнки почувствовала, как чьи-то руки сгребли ее в охапку.

— Извини за опоздание, детка. — Рай улыбнулся и сдвинул на затылок черную кепку Морских волков. — Жуткие пробки.

Заиграла «Рождены для свободы» [32] , и народ принялся сдвигать стулья.

Фрэнки взяла Рая за руку и повела танцевать.

— Уверена, что хочешь танцевать со мной при всех? — поддразнил ее Рай.

— Какие танцы? У меня обе ноги левые, — улыбнулась она.

Через какое-то время к ней подбежала Марджи. От танцев ее лицо раскраснелось и вспотело.

— Я сегодня останусь у Хелен, — задыхаясь, сказала она. — Или у Джеффа. Он мне нравится все больше и больше.

— Спасибо, Марджи, — сказала Фрэнки.

Оглядевшись вокруг, Рай вывел Фрэнки из столовой. К этому времени вечеринка была в полном разгаре, так что никто не заметил их ухода.

Они не виделись почти месяц.

— Как я тебя ждала, — сказала Фрэнки, прижавшись к нему, пока они шли по лагерю.

Он обнял ее.

— Я тоже скучал. На прошлой неделе разбомбили еще один приют. Приют Святой Анны в Сайгоне.

Фрэнки кивнула.

— Слышала, в Ми Лае тоже что-то случилось, — сказала она.

— Сейчас почти везде что-то случается.

Подойдя к бараку, она повернулась и посмотрела на Рая, в его глазах она увидела печаль. Ту же печаль, что поселилась в ее глазах. Война — последнее, о чем хотелось говорить.

— Люби меня, — прошептала она, приподнявшись на цыпочки.

Его поцелуй был всем: скорым возвращением домой, воздушным полетом, мечтой о завтрашнем дне.

Он отстранился, что-то в его взгляде насторожило ее.

— Боюсь, я буду любить тебя до самой смерти, Фрэнки.

Любить.

Как долго она хотела услышать это слово? Казалось, что вечность. Время во Вьетнаме шло по-другому — то слишком быстро, то слишком медленно.

— Я тоже люблю тебя, Рай.

Прошло несколько часов. Изнуренные от занятия любовью, они лежали, прижавшись друг к другу, на узкой койке. В этот момент Фрэнки осознала, что именно он сказал. Боюсь, я буду любить тебя до самой смерти. В ее душе поселился страх.

Боюсь.

До смерти.

Неподходящие слова во время войны — перчатка, брошенная в лицо равнодушному Богу.

Ей хотелось повернуть время вспять, сделать так, чтобы «Я тебя люблю» звучало совсем по-другому.

Глава восемнадцатая

18 марта 1969 года, в свой последний день во Вьетнаме, Фрэнки проснулась еще до рассвета. На соседней койке похрапывала Марджи.

Фрэнки включила лампочку рядом с кроватью и взяла фотографию, на которой они с Финли были в Диснейленде. Она долго вглядывалась в снимок, вспоминая те счастливые дни.

Привет, Фин. Я еду домой.

Она поступила на службу в армию, чтобы найти брата, но нашла там себя. На войне Фрэнки поняла, кто она и кем хочет быть, и теперь, как бы сильно ни устала от смертей и разрушений, все равно боялась возвращения домой. Какая она теперь — жизнь в Штатах?

Фрэнки встала, вытащила из-под койки чемодан. Откинув крышку, стала рассматривать вещи, которые собиралась отправить домой: памятные подарки от солдат, браслет из кожи и бисера, маленький золотой слоник «на удачу», шелк, который она купила для мамы в Сайгоне, зажим Келли, пару резиновых трубок, подарки для семьи и друзей и драгоценные снимки (какие-то она сделала сама, а какие-то ей дарили на память). Вот она, Этель и Барб в шортах и футболках танцуют в офицерском клубе, а вот еще одно фото, на котором они втроем (его оставила Барб), вот Джейми на фоне грузовика, он лучезарно ей улыбается, выставив большие пальцы, и, наконец, они вместе с Раем. Фотографий с пациентами было не меньше десятка. На них она и те счастливчики, с которыми удалось попрощаться.