Кровавая весна 91-го продолжается (СИ). Страница 31

— А как же Ельцин в восемьдесят седьмом прямо с трибуны говном руководство поливал? — удивился Цыганков. — И ничего ему не было.

— Во-первых, было, — усмехнулся Андрей. — После того, как на нем оттоптались все высшие руководители, Борис свет Николаевич заявил об «ошибке». Фактически, извинился. Во-вторых, найди во всем его трехчасовом выступлении именно оскорбительные эпитеты, насчёт Горбачева. Заявление о «культе личности» таковым не считается, это попытка критики, но аккуратной, без оскорблений. И то, даже такая попытка была пресечена высшими партийными чиновниками. На Ельцине тогда оттоптались всё, кто только смог. В-третьих, не сравнивай его, в то время бывшего кандидатом в Политбюро, и нас — простых школьников. Обрати внимание, публично Горбачева резко, с переходом на личности, никто не критикует, ни в крупных газетах, ни на телевидении, хотя простой народ уже плюется, слыша о «демократии, гласности, ускорении». А тут представь, какая возможность выслужиться, заявить о себе для мелких комсомольских подхалимов и местных партийных начальников — показательно наказать школьников, смеявшихся над «ах каким человеком, президентом, самим Михаил Сергеевичем». В нашем глухом углу ещё не поняли, что времена «единогласного одобрямса» и «сурового осуждения» уже безвозвратно уходят в прошлое. Чиновники, комсомольские и партийные, ещё по инерции живут как пять-семь лет назад, хотя на всякий случай готовят запасные аэродромы. Ещё обиженный старший брат нашего мохнатого друга хочет взять реванш и показательно смешать меня и вас с дерьмом. Отмахиваться от него никто не будет — мало ли чего. Может они, и хотели всё замять и спустить на тормозах, но Хомяков этого сделать не даст, а комсомольская и партийная номенклатура даже сейчас очень осторожна, и осаживать «разоблачителя клеветников на самого президента» не станет.

— Кто получается нас сдал, Гринченко или его дружок Агапов?

— Олег навряд ли, не такой он человек. Скромный, немного забитый, всё держит в себе, да. Но не стукач, да ещё и нам обязан — тренируем, с работой помогаем и амурными делами, — задумчиво заметил Максимов. — А вот Агапов, случайный попутчик, прицепился за компанию с Гринченко. Вполне мог настучать.

— Точно вам говорю, Агапов это, — авторитетно заявил Русин. — Ты, наверно, забыл, он ещё в первых классах учительнице на меня и тебя жаловаться бегал. Потом, когда получил пару раз, притих вроде. Вот сволочь! Мы его ещё и кормили, шашлыком угощали на халяву!

— Давай не будем торопиться, — предложил Андрей. — Придет Гринченко, послушаем его, потом решим.

Опять зазвенела соловьиными переливами музыкальная трель звонка.

— Гриня приперся, — Рудик встал. — Сиди, Лер, я сам встречу…

В прихожей послышались голоса, через минуту в сопровождении Вернера в комнату зашел Олег. Рыжий смущенно опустил глаза и стал на пороге.

— Говори, — приказал Максимов, внимательно изучая взволнованного, переминавшегося с ноги на ногу Гринченко.

Олег страдальчески вздохнул и начал рассказывать.

Когда он закончил, в комнате на минуту воцарилась тишина.

— Почему не рассказал сразу? — Максимов сурово глянул на Гринченко. У белом лице рыжего даже веснушки, казалось, выцвели.

— Стыдно было, — смущенно признался Олег. — Я же его к вам привел. И сдавать товарища как-то непорядочно. Я таким никогда не занимался. Вот и думал, что делать.

— Понятно, — кивнул Максимов. — Только тут надо определиться, кто тебе товарищ, в этой ситуации, он или мы. И поступать по совести.

Андрей сделал паузу и уточнил:

— Значит, он тебя попросил подтвердить, как мы над Горбачевым ржали и частушки читали?

Гринченко опять вздохнул. Помедлил и кивнул удрученно.

— Он тебя подбивал донос вместе с ним подписать? Что обещал?

— Не обещал, угрожал, — мрачно ответил Гринченко. — Сказал, если я не соглашусь, Хомяков бумагу на работу матери организует. Заявит, что я тоже вместе с вами поливал грязью Горбачева.

Мать и так ещё после ухода отца ещё не отошла. Ходит, как в воду опущенная, ошибки совершает на работе. Главврач давно на неё ругается, грозится заставить заявление об увольнении написать, если не придет в себя.Медсестра — это не врач, её особо никто защищать не будет. А после жалобы на работу её точно уволят. Я ещё поэтому сразу не позвонил — за мать боялся.

— Дурак, ты Олежка, -фыркнул Андрей. — Ты же ничего плохого не говорил, за что на тебя бумагу писать? Тебя, скорее всего, просто запугивали, как говорят уголовники «на понт брали». Это вон пацаны разошлись, ну и я немного, ты, по большому счёту, ни при чём.

Хомяков может, — возразил Русин. — Это такая гнида, способная на любую пакость, наврет или подставит, если ему будет выгодно. Мне на него плевать, моим предкам он ничего не сделает, а маме Гринченко своей кляузой испортить жизнь может.

— Это всё понятно, — буркнул Серега. — Мы что делать будем?

— Сейчас расскажу, — широко улыбнулся Максимов. — С комсомольскими функционерами и бюрократами районо будем бороться их же оружием — писать бумаги. Помните: «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек»? Как завещал великий Ленин, будем учиться, тьфу, писать, писать и ещё раз писать. Раздадим всем сестрам по серьгам, Хомякову и остальным мало не покажется. Лера, принеси сюда бумагу и ручку, пожалуйста…

Через полчаса, когда Максимов с товарищами дописывал и подписывал последний документ, заверещал телефон.

— Секунду, — сидевшая рядом Лера встала и ушла в гостиную. Через пару секунд звонок оборвался.

— Алло, слушаю, — раздался в соседней комнате звонкий голосок Валерии. — Да, Андрей у нас.

Минуту она молча слушала, затем ответила.

— Да, Дима, хорошо. Сейчас ему скажу.

— Андрей, Дима просил тебя подойти в отдел. Сказал, там тебя ожидает большой сюрприз, — сообщила Лера, появившись на пороге.

— Раз надо, иду, — Максимов поднялся.

— Мы с тобой, — заявил Рудик, тоже вставая. — Возле райотдела тебя подождем.

— Отлично, — обрадовался Андрей. — Как раз по дороге все технические моменты обговорим, что и как будем делать на собрании в понедельник. Кстати, ваши с Лерой родители, когда из дачи приезжают?

— Как обычно, — пожал плечами Вернер. — В воскресенье приедут, ближе к вечеру.

— Отлично, — довольно кивнул Максимов. — Мне нужно с ними встретиться завтра перед собранием. Организуешь?

— Зачем?

— Чтобы убедительно ткнуть кое-кого мордой в грязь, — криво усмехнулся Андрей.

— Ладно…

На входе Максимова встретил Петя. Проводил до кабинета, открыл дверь и с ироничным выражением лица сделал ладонью приглашающий жест.

За столом напротив Димы находился насупленный и грустный Киреев.

Когда Андрей зашел, он даже глаза не поднял. Так и сидел, уставившись глазами в пол.

— Присаживайся, — кивнул на стул рядом опер, обменявшись с Андреем рукопожатием.

— Тут Киреев, терзаемый угрызениями совести, добровольно прибежал в участок, чтобы признаться в разных нехороших поступках. Правда, Рома?

Киреев, не поднимая взгляда, удрученно кивнул.

— Давай, Роман, начинай. Только с самого начала.

Киреев тяжело вздохнул и начал рассказывать.

В коридоре возле кабинета русского языка и литературы, назначенным «местом стрелецкой казни» Максимова и товарищей, было почти пусто. Уроки закончились, школьники разбежались по домам, только на первом этаже, оставшаяся на продленке малышня, в своих классах старательно делала домашнее задание в своих классах.

У кабинета стояли Вернер, Вадик и Лера. Чуть дальше — грустные любители алкоголя — Палкин и Семенцов. В самом конце коридора, у окна в полном одиночестве маячила сутулая фигура Агапова. Увидев одноклассников, Сеня испуганно дернулся, развернулся к окну и застыл, делая вид, что рассматривает школьный дворик.

Максимов, Серега, Саня, следом за ними Олег Гринченко прошли мимо, будто его не существовало. Даже не посмотрели в его сторону.