Скрепы нового мира (СИ). Страница 29
Супруга Булгакова шутки не приняла:
- Больно много ты понимаешь для юного большевика!
- Алексей не большевик! - немедленно вступилась за меня Саша.
- Милочка, ваш муж пока не большевик, - Любовь Евгеньевна выделила голосом слово "пока". - Сейчас не боится ни Бога, ни Дьявола, вы молоды, он может схватить тебя в охапку, увезти на Кавказ и начать жизнь заново. Но попробуй, представь его лет в сорок, перекрученным радикулитом, с тремя детьми, тещей и дачей, или, - тут ее губы язвительно покривились, - оторви его от бананов два раза в год. Что выберет он? Что выберешь ты?!
- Выберу водку, что тут непонятного? - я опрокинул рюмку в горло, дождался, пока жгучая волна прокатится по горлу и дальше вниз, до самого желудка. - Интересно, как она через желудок попадает в душу?
- Леш, пойдем домой? - в голос Саши пробились нотки паники.
Писать для денег или для души? Мое сознание рывком сдвинулось на следующий уровень понимания: мне не нужно ни того, ни другого! Для денег надо было год назад ехать с Мартой в штаты, а не к Троцкому и Блюмкину на Принкипо. Что же касается души... пора, наконец, сказать честно хотя бы самому себе: я инженер, инженер, черт возьми, а никакой не писатель. У меня нет воображения, я не умею ничего выдумывать. Я должен знать все до последней прожилки, иначе я ничего не смогу написать. Какое там к черту моцартианство, веселье над рукописью и легкий бег воображения! Самый маленький текст требует от меня работы землекопа, грабаря, которому в одиночку предстоит срыть до основания Эверест. Перелицовка Хайнлайна никакое не творчество, а расчетливое ремесленничество. То есть на этом банкете я самозванец!
Коварный план Бабеля раскрылся передо мной во всем своем мрачном блеске. В руку каким-то мистическим образом попала загодя наполненная Зазубриным рюмка.
Тост родился сам собой:
- Никогда не путешествуйте с мертвецами!
Издание книги затянет время. Промедление убьет волю. Без воли мы поедем в ад в компании мертвецов. Горький уже подрядился к ним Хароном.
- Саша, ты как всегда права! Нам пора отсюда валить. Срочно, насовсем.
- Ах, какой он у вас решительный, - притворно восхитилась, а на самом деле, верно, испугалась Любовь Евгеньевна. - Берегите его, милочка, вам крупно с ним повезло. Но погодите, - она запустила руку в лежащую на коленях маленькую сумочку, пошарилась в ней, и скоро вручила Саше сложенный вдвое конверт. - Насколько я помню, вы любите читать письма. Попробуйте это, но только дома.
- Спасибо, - поблагодарила Саша.
- Спасибо, - вторил я ей, поднимаясь со стула. - В которой стороне выход из этой чертовой мышеловки?
Писательскую пирушку мы покинули в высшей степени вовремя. Дрянная водка, да с непривычки... дорогу до дома я запомнил весьма фрагментарно, а как уснул - забыл и вовсе.
Утро, кроме долгожданного чувства определенности, принесло закономерное похмелье. Плюнуть на обрыдшую работу не позволили остатки совести; пусть побег не за горами, подводить ребят-коммунаров не стоит. Так что про письмо Любовь Евгеньевны мы вспомнили уже за вечерним чаем, когда спорили, оставаться на новоселье Бабеля, или уезжать раньше.
Охнув, Саша метнулась к сумочке, вытащила конверт, нетерпеливым молниеносным движением оторвала край, и тут же недовольно скривилась:
- Ларионовка!
- Тоже мне, ценность, - обиделся я. - Она бы еще трамвайный билет тебе подарила.
- Древняя-то какая! - Саша бегло просмотрела текст. - Эти новости недели три назад по радио передавали.
- Сожги, - посоветовал я. - Хотя нет! Давай бумажку сюда, есть вариант проще, - я кивнул в сторону туалета. - Заодно и прочту.
Обратно в комнату я вломился уже через минуту, размахивая ларионовкой как флагом.
- Ты знаешь, что теперь человека из СССР можно выкупить за деньги?!****
- Ну конечно же! - удивилась моей экзальтации Саша. - Про это, кажется, даже где-то в советских газетах писали.
- Так почему ты мне сразу не сказала? Это же все меняет!
- Ты цену-то видел? - скепсис легко читался с Сашиного лица.
- Десять тысяч рублей с носа! Пять килобаксов! Всего-то!
- Всего-то?! Ты вообще в своем уме?! Да это же невообразимая гора денег, нам за сто лет не заработать! Разве что у этого, который Афиноген, гонорар отобрать. И то, пожалуй, не хватит.
- Саша! - я понизил голос до шепота. - Вспомни, сколько раз я говорил тебе - в банке, который в Швейцарии, отложены совсем неплохие деньги!
- Неужели... прямо столько?!
- Больше!
- Так то в Швейцарии...
- Пустяки, - я отмел возражения. - Биография у тебя настоящая, выдержит любую гэпэушную проверку. В преступлениях ты не замечена, двоюродную тетушку или одноклассника отца за границей найдешь?
- Зачем?! Моего деда Фаддея, ну, который Зелинский, в двадцать втором сам Луначарский с вокзала провожал преподавать в Варшавский университет!
- Дед? Живет в Польше? - обрадовался я. - Вот к нему-то ты и поедешь!
- А как же ты?
- Выберусь, чай не первый раз!
Душа пела. Будущее раскрасилось в благостные розовые тона: рвать нитку границы одному, или с довеском в виде любимой жены, это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Шансы на успех, которые ранее я оценивал в недопустимо низкие восемьдесят процентов, прыгнули вплотную к сотне.
- Постой...
Возражения жены я слушать не стал. Подхватил ее на руки, и закружил, шалея учащенного биения родного сердца.
- Запомни! Все будет хорошо!
\\\*Российская ассоциация пролетарских писателей. Знаменита прежде всего нападками на литераторов, не соответствовавших, с точки зрения рапповцев, критериям настоящего советского писателя.\\\
\\\**Насильно мил не будешь, молодые люди.\\\
\\\***Почему нет, черт побери?\\\
\\\****В реальной истории имело место секретное постановление СНК СССР от 17 октября 1932 года, которое разрешило взимать сборы в иностранной валюте. Такие эмигранты могли оформлять паспорта "в облегченном порядке". Сбор определялся в 1000 рублей (около 500 долларов).\\\
5. Особенности отечественного рабовладения.
Москва, лето 1931 года (почти год с р.н.м.)
- Озверел, скотина?! - я едва успел выдернуть Сашу из-под колес протобайкера, который решил протиснуться в арку Ильинских ворот мимо телег ломовиков. - А ну стой, гад!
Куда там... только и мелькнула затянутая в кожу спина за обсаженным мухами лошадиным крупом. Нет в Москве места, которое я ненавижу больше, чем кварталы между Красной площадью и Китайгородской стеной. Здесь каждый булыжник мостовой, каждый закуток, все знакомо до боли, исхожено на сотни раз. Не просто так: год назад, совсем рядом, в Черкасском переулке, мы с Блюмкиным взорвали генсека Джугашвили и его друга Кострикова. Теперь сюда же, по соседству, как в насмешку, большевики втиснули музей товарища Сталина, а с ним зловещий экспонат, заспиртованный мозг моего альтер эго - без вины виноватого скаута Обухова.
- Вот и пришли, - прервала мой ретроспективный экскурс Александра. - Нам в западный флигель, интересно, с которой он стороны?
- Самой дальней от Ильинки, как пить дать, - мрачно отшутился я. - Куда еще энкэвэдешники могут засунуть ненавистный иностранный отдел?
- Ты серьезно?
- Пойдем направо, по Часовой линии, - я взял Сашу за руку, как маленькую девочку. - Прошлым летом я где-то в Дальнем дворе видел на подъезде нужную табличку.
Кто бы мог подумать, что я по доброй воле поведу жену "сдаваться" в центральное, покрытое куполами, гнездовище НКВД РСФСР?* Однако же... одно утешение, к охране госбезопасности нынешний наркомат внутренних дел не имеет ни малейшего отношения.** В чисто его сотрудников входят милиционеры, пожарные, следователи угрозыска, и прочие жилкомовцы. А еще, в довесок к этому пестрому набору, на НКВД возложена выдача общегражданских заграничных паспортов и виз. То есть, то, что остро необходимо Саше в данный исторический момент.