Викинг. Бог возмездия. Страница 43

Вальгерда пошла дальше, прибавив шаг, когда рев водопада, про который Сигрута говорила, что это голоса форскарлов, стражей водопадов, поющих и кричащих от радости и одновременно ярости, стал громче, а тропинка скользкой от капель воды, долетавших сюда от водного потока, находившегося за горной грядой. Они прошли между березами с серебристо-зелеными, трепетавшими на ветру листьями, потом начали спускаться по тропе с высокой травой и чавкающей, болотистой почвой, пытавшейся с каждым новым шагом забрать к себе Вальгерду. Воздух рядом с водопадом был холодным и будто хрустящим, как после сильного ливня, напоенным ароматом земли и мха, и Вальгерда с жадностью его вдыхала, понимая, что им больше не суждено разделить эти ощущения.

В прошлом они спускались по скользким камням и пробирались за стену воды, которая, наполняя их мир ревом, падала меньше чем в футе от лиц.

– Форскарлы дарят радость и отвагу, – как-то раз сказала Сигрута. – Они прекрасны и одновременно опасны, и только дурак станет их злить.

Прошло довольно много времени, прежде чем Вальгерда поняла, что Сигрута говорила не только о форскарлах, но и о ней самой, и, когда в следующий раз они спустились вниз, чтобы встретиться с духами, Вальгерда сняла наручное кольцо, взятое у поверженного врага, и засунула его глубоко в щель в скале. Дар духам, среди которых она чувствовала себя так уютно. Сейчас они подошли к лужицам и ручейкам, собиравшимся у края скалы, чтобы тут же броситься в пену, собиравшуюся на крутом склоне. Вышедшая на охоту выдра, завидев их, промчалась по камням, плюхнулась в воду и мгновенно исчезла.

– Ну, вот мы и пришли, – сказала Вальгерда.

Она опустилась на колени и положила Сигруту на плоский камень рядом с другим озерцом. Их озерцом. Потом начала ее раздевать, как делала множество раз прежде. Расстегнула медную брошь в форме богини, сняла плащ с плеч, свернула его и положила под голову вёльвы. Затем особенно осторожно стянула с нее верхнее платье, которое Сигрута сшила сама из шкур больших лесных кошек, священных для Фрейи, запрягавшей их в свою колесницу.

Сигрута застонала, когда Вальгерда сняла через голову шерстяную нижнюю рубаху, и уже через несколько мгновений умирающая женщина, бледная и обнаженная, лежала на камне, а по щекам Вальгерды потекли слезы, потому что Сигрута была похожа на ребенка – выступающие ключицы, натянувшие кожу, и грудь, из тех, про которые мужчины не слагают песен, сейчас и вовсе на грудь не походившая.

Кожа обтянула грудную клетку, точно барабан духов, и Вальгерда увидела, что Сигрута дышит – не поверхностно, как когда она уловила пульс на бедре, а ритмично, словно рукоять меча, бьющая по внутренней поверхности щита. Но Вальгерда даже надеяться боялась, что Сигрута сражается с темным приливом, грозившим утащить ее за собой, пытается его прогнать. Она видела достаточно смертей, чтобы не ждать ничего хорошего. Вальгерда выпрямилась и тоже начала раздеваться. Сняв пояс с мечом в ножнах и скрамасаксом с костяной ручкой, она пристроила все это на камне рядом с умирающей женщиной. Обычно она не расставалась с оружием в присутствии вёльвы, просто на всякий случай, потому что ее долг состоял в том, чтобы защищать ее. Но какое теперь это имело значение? Вальгерда наклонилась, сбросила бринью, затем сапоги, штаны и рубаху, и аккуратно все сложила, как делала всегда. Потом снова взяла Сигруту на руки и босиком прошла по мокрым камням. И впервые за всю жизнь холодная вода не обожгла ей ноги и не заставила задохнуться. Она заходила все глубже, ощущая под ногами привычное гладкое дно, и вскоре темная вода начала убаюкивать Сигруту, но Вальгерда не выпускала ее из рук. И никогда не выпустит. Улыбка, мимолетная, словно шепот, промелькнула по губам, которых Вальгерда коснулась своими собственными, легко и нежно, точно снежинка, целующая море.

– Не оставляй меня, – попросила Вальгерда и тут же пожалела, что слова сорвались с ее губ; она знала – в том, чтобы просить то, что тебе не могут дать, нет чести.

Она не хотела, чтобы Сигрута сражалась. Только не ради нее. И не сейчас.

Они вместе медленно кружили по воде, и черные волосы Сигруты качались на ее поверхности, точно обломки после кораблекрушения. Вальгерде казалось, что она возвращает вёльву земле.

Губы Сигруты начали синеть, хотя она еще не дрожала, и на ее лице застыли покой и неподвижность, каких Вальгерда давно на нем не видела. И тогда она принялась смывать с хрупкого тела вёльвы пот, сажу и боль, впитавшиеся в него за последние недели. Она не знала, что можно сказать, поэтому запела вардлок, чего никогда не делала раньше, потому что петь его пристало вёльвам вроде Сигруты, а не воину, коим являлась она сама. Но Вальгерда не сомневалась, что боги на нее не обидятся, а если и обидятся, ей плевать, она все равно не замолчит.

Когда Сигрута пела вардлок, он окутывал Вальгерду, будто теплый плащ, успокаивал; ее душа покидала тело, словно дым из очага, и, хотя у нее не было видений, о которых говорили некоторые, она знала, что какая-то часть ее побывала в далеких странствиях. Вальгерда никогда раньше не пела, и теперь звук собственного голоса казался ей чужим, а слова, слетавшие с губ, если б превратились в шерсть на прялке, платье получилось бы невероятно уродливым, из грубой ткани и торчащих в разные стороны нитей. Но лучше она не умела. Она направляла мелодию в уши Сигруты, а их тела искали и прижимались друг к другу в холодной воде.

Уже спустились сумерки, и по небу в сторону Люсефьорда тянулись темно-серые тучи. Вальгерда не хотела нести Сигруту в темноте через скалы, скользкие от дождя, поэтому она вышла из воды, положила ее на плоский камень и вытерла собственным плащом. Снова одев вёльву, взяла ее на руки и зашагала домой.

Несмотря на предложение Свейна понести Сигурда, они подождали еще два дня, пока он не набрался достаточно сил, чтобы идти самостоятельно, хотя еще чувствовал слабость в ногах, а кожа обтягивала лицо и ребра, как у альдермана. Они видели, что Ролдар и Сигюн обрадовались их уходу. Да и кто стал бы их за это винить? Они не хотели иметь ничего общего с самопожертвованием Сигурда во имя Бога Хаоса, и страх не покидал их глаз с тех самых пор, как Улаф принес его с болота. Но они получили достаточно серебра, Свейн с Аслаком помогали им с хозяйством, и им было не на что жаловаться. Альви спросил Сигурда, можно ли ему пойти с ними, и Сигурд взял бы его, будь на «Выдре» место.

– Скоро у меня будет корабль, – сказал он юноше, – и тогда я приплыву за тобой. И возьму твоего брата, если он захочет.

Сигурд говорил совершенно искренне, потому что мужчина, прогнавший ходячего мертвеца с помощью топора, вполне мог стать хорошим воином в «стене щитов».

Однако сначала им следовало навести мосты с могущественными людьми и мелкими вождями и ярлами, настроенными против ярла Рандвера. Если такие вообще имелись.

– Я хочу знать все, что известно тебе, – сказал Сигурд Хагалу на следующий день после того, как пришел в себя в сарае Ролдара, потому что ремесло скальда позволяло тому бывать в домах всех богатых людей от Ругаланна до Хаугаланда, и дальше на север, за Хорданген-фьордом; уши Хагала наполнялись слухами подобно тому, как рог полнится медом.

– Я хочу знать, кто плетет интриги, а кто жалуется, что им приходится платить конунгу налоги, – сказал Сигурд. – Кто из карлов мечтает о лучшей судьбе. И мне нужны имена бондов, которые готовы отправиться в рейд вместо того, чтобы горбатиться на чужих наделах.

– Но, Сигурд, я же скальд, а не коробейник, торгующий секретами людей, – не слишком уверенно ответил Хагал, и Сигурд наградил его пронзительным взглядом.

– Где ты находился в тот день, когда мой отец повел свои корабли в Кармсунд, чтобы сразиться с ярлом Рандвером? – Хагал побледнел, как человек, которому перерезали горло. – Мы наблюдали за битвой с берега, и я удивился, не увидев там тебя, – продолжал Сигурд. – Вне всякого сомнения, подобное зрелище подходило для какой-нибудь из твоих пропитанных кровью историй. – Сигурд склонил голову набок совсем как ястреб, разглядывающий добычу. – Или ты был слишком занят в медовом зале конунга в Авальдснесе?