Викинг. Бог возмездия. Страница 24

Никто не стал спорить с планом Сигурда сжечь дом вместе с телами погибших односельчан.

– Пусть ярл Рандвер увидит дым из Хиндеры и знает, что ему не суждено сидеть в кресле твоего отца, – заявила женщина по имени Торлауг, чьи глаза метали молнии.

В последний раз Сигурд видел ее мужа Асбьёрна, когда тот бежал вместе с Сорли, собираясь убить конунга Горма, и дать последнему сыну Харальда шанс остаться в живых. Больная рука Асбьёрна не помешала ему сражаться до самого конца, и Сигурд дал себе слово позаботиться о том, чтобы про его подвиг узнали скальды. Рассказ о героизме Асбьёрна позволил Торлауг гордо выпрямить спину.

– Нужно подождать, когда Рандвер будет внутри, а потом все поджечь, – выкрикнула девушка по имени Ингун.

Она была достаточно хорошенькой, чтобы тэны Рандвера принялись убивать друг друга за возможность изнасиловать ее первым или забрать в Хиндеру, чтобы жениться, – и не важно, есть у него уже жена или нет. Но Ингун оказалась такой же резвой, как и красивой, и никому не удалось ее поймать.

– Я не хочу, чтобы этот человек умер в том же огне, что и наши родные, – заявила Торлауг.

Сигурд знал, по какой причине они не стали с ним спорить, когда он сказал, что хочет сжечь «Дубовый шлем». Дело было вовсе не в том, что они больше никогда не смогут веселиться в медовом зале, заполненном до самой крыши призраками и золотыми воспоминаниями о более счастливых временах. Просто ревущее, могучее пламя унесет мертвых в загробную жизнь так же быстро, как дым поднимется к небу, и почти так же стремительно, как валькирия, летящая в Асгард с героем на руках. Поэтому, когда «Дубовый шлем» достаточно высохнет, он сгорит дотла.

Сигурд не был ярлом. Однако казалось, в их глазах он держал невидимую веревку, другой конец которой находился в руках ярла Харальда, и не имело значения, что сейчас тот пировал с богами в Вальхалле. Они ждали, что Сигурд поведет их за собой, и эта надежда, точно тяжелый торк, давила ему на шею.

– Ты не можешь оставаться здесь, парень, – сказал Солмунд, когда Сигурд поднес сальную свечу к его лицу. Юноша направлялся на холм, с которого открывался вид на залив, когда решил проверить, не умер ли старый шкипер в своей постели. – Рандвер не станет тратить силы на меня и остальных, но стоит ему пронюхать, что ты жив, и он пустит по твоему следу своих псов. И конунг-клятвопреступник тоже – он-то знает, что тебе удалось спастись. – Солмунд ухмыльнулся, несмотря на мрачные слова. – Он будет чесаться, как вшивый раб, при мысли о том, что ты разгуливаешь на свободе, когда по всем законам должен быть мертв.

Эта мысль согрела покрытую льдом змею, свернувшуюся внутри Сигурда, хотя, по правде, он сомневался, что конунг лишится сна из-за мальчишки, у которого борода еще только начала расти.

– Не сомневайся в намерениях Одноглазого, – продолжал Солмунд, наставив на Сигурда окровавленный палец. – Ты не просто так остался в живых во время той бойни.

– Я убежал, – пробормотал Сигурд, но шкипер не обратил на его слова внимания.

– И я точно знаю, что не за тем, чтобы ты смог меня залатать. – Глаза старого шкипера уставились на Сигурда. – Ты же знаешь, что боги любят хаос.

Сигурд знал это – понял в сосновом лесу, где бушевало сражение и он убивал людей мечом и копьем. Именно тогда он осознал, что у него самого есть дар создавать хаос. И его это вполне устраивало.

– Когда вернется Улаф, мы уйдем, – сказал он. – Ты тоже, Солмунд. Ярл Рандвер придет, чтобы захватить Скуденесхавн от имени конунга Горма, только нас там не будет.

– И куда мы направимся? – спросил, бледный как смерть старый шкипер, рана на груди которого только начала затягиваться, словно губы во время гримасы.

Однако он был готов идти туда, куда понесет его ветер Сигурда, и тот пожалел, что у него нет более определенного ответа.

– Я не знаю, – сказал он.

Ветра почти не было. Яростное пламя бушевало, высокое, точно могучие дубы; металось, разбрызгивая в разные стороны бронзовые искры, казавшиеся живыми, как будто их выпустили в полет по свету, чтобы разнести весть о том, какая судьба настигла жителей Скуденесхавна. Дым поднимался в небо, словно черные паруса драккара, принадлежащего какому-то богу, и старые, изъеденные червями балки трещали и сердито плевались огнем. «Дубовый шлем» горел.

Со дня рейда прошло три дня, два из них без дождя. Улаф и его отряд вернулись, но не принесли хороших новостей, чтобы хоть как-то утешить жителей Скуденесхавна.

– В доме ярла Лейкнира нас ждал холодный, словно сиськи ледяной великанши, прием, – рассказал Улаф. – Тот дал нам ясно понять, что не желает иметь с происходящим ничего общего, поскольку находится между нами и ярлом Рандвером. Наверное, удивляться тут нечему, но потом он сказал, что Рандвер заметно разбогател, и, если жители Тюсвара и встанут на чью-то сторону, так это на его. – Улаф поморщился. – Мне очень хотелось прямо там и тогда вонзить ему копье в живот, чтобы не пришлось разбираться с ним потом.

– А что Худобрюх? – спросил Сигурд, имея в виду ярла Арнштайна Арнгримссона из Букна.

Свейн выругался, а Улаф покачал головой.

– Мне попадались камни, у которых больше здравого смысла, чем у этого болвана. Он предложил нам вместо мяса кости и эль, по вкусу напоминавший мочу, а потом заявил, что твой отец – глупец, раз он не понял, что Бифлинди и Рандвер объединились и плетут интриги.

– Значит, они нам не помогут, – подытожил Сигурд.

Улаф почесал заросшую щетиной щеку.

– Они не стали бы, даже если б твой отец был жив. А теперь? – Он снова покачал головой. – Они счастливы на своем острове и решат выбраться из постелей, только если конунгу Горму потребуются воины для какого-нибудь рейда. Все до одного вонючие козлы. Что же до лендерманов и бондов, у которых мы побывали, они сказали, что их клятва, принесенная ярлу Харальду, теперь, когда он нарушил клятву верности конунгу и нападал на деревни, которые конунг обещал защищать, ничего не стоит.

Сигурд пришел в ярость, услышав это, потому что они повторили ту же ложь, которую Горм бросил в лицо его отцу в сосновом лесу.

– Они знают, что это вранье, – подняв руку, сказал Улаф, – но то, что они попытались скормить его мне, означает, что им объяснили, как следует себя вести.

– Люди конунга не теряли времени даром, – заметил Сигурд, и великан кивнул.

– Мне вообще не стоило с ними встречаться, – сказал он и посмотрел на Свейна, разговаривавшего с Гендилом, Локером и Гертом, которых Улаф тоже брал с собой. – Еще пять копий оказались бы тут полезными. Возможно, все было бы иначе.

Судя по тому, что рассказал Солмунд, Сигурд в этом сомневался и не стал скрывать своих мыслей. Он поведал Улафу и остальным о засаде в лесу и последнем сражении, данном его отцом, и Гендил сказал, что им выпала почетная смерть, о какой может мечтать любой воин.

– Учитывая проклятое предательство, ставшее причиной гибели наших людей, – сквозь стиснутые зубы добавил Локер.

Сигурд рассказал все, что узнал от Солмунда про рейд Рандвера, и даже о том, что поведало ему тело матери о ее последних минутах. Улаф слушал его, и слезы текли по его щекам, застревая в бороде, но он ни на мгновение не устыдился своей слабости.

– Боги более жестоки, чем клыки, когти и голод, взятые вместе, – проговорил воин. – Впрочем, ты и сам это знаешь, приятель.

Улаф отвернулся и стал смотреть на баклана, летевшего на юг, в сторону Бокнафьордена, и Сигурд этому обрадовался.

Все, кому посчастливилось остаться в живых, собрались под убывающей луной и смотрели, как дом ярла превращается в погребальный костер, и на их лицах блестели пот и слезы, когда они поднимали руки, чтобы защититься от яростного жара.

– Почему они сожгли дом Асгота? – спросил Свейн.

Он весь ощетинился, когда Сигурд рассказал об этом, и принялся проклинать себя за то, что не остался в деревне, чтобы сразиться с бандитами. Солмунд обозвал его болваном-переростком, сказав, что, если б Улаф не взял его с собой, чтобы встретиться с другими ярлами, он был бы мертв, как и остальные. Но его слова возымели такой же результат, как плевок в сильное пламя.