Сирийский рубеж 2 (СИ). Страница 42

— Высота 30… 35… 40, — отсчитывал Кеша.

Держать Ми-8 с каждым метром всё сложнее. На такой высоте нет эффекта воздушной подушки. Ещё и скалы рядом. Чуть зазеваешься, и снесёт в каменную стену.

— Высота 45.

— Разгон, — произнёс я в эфир и отклонил ручку управления от себя.

Скорость начала расти, но нужно и за набором высоты следить.

— Высота 80, скорость 60, — продолжал подсказывать Кеша.

Вертолёт задрожал во время переходного режима. Ми-8 чуть повело в сторону, но я удержал его на взлётном курсе.

— Скорость 100, высота 100. Почти вышли, — доложил Кеша.

Я уже чувствовал, что вертолёт летит гораздо легче. Скорость росла быстрее, а сам Ми-8 не раскачивало.

Пара нашего прикрытия, начала выходить из виража и пристраиваться к нам.

Пожалуй, теперь можно и доложить командованию, что лётчик у нас. Как раз уже подходили к самой высокой точке хребта в этом районе. Ещё немного и можно будет отвернуть влево. Курс на площадку в Хабите.

— 002-й, 202-му, — запросил я Мулина.

— Ответил, 202-й. Что у вас?

Тут должен был последовать мой доклад, но вышло иначе.

Что-то мелькнуло среди скал, а потом был мощный удар в блистер. Яркая вспышка, острая боль в районе лица и ничего не видно.

— 202-й! Командир, пулемёт! — слышал я армянский акцент Хачатряна в ушах.

Но было уже поздно. В кабине будто что-то взорвалось. Лицо что-то полоснуло, а на губах почувствовался металлический и солёный привкус. Ноги обожгло, а в нос ударил едкий запах.

Я всем телом ощущал, что вертолёт пошёл вниз. Падаем.

Тут у меня получилось открыть глаза. И вовремя!

Обороты винта пошли на ноль. Сквозь слегка поредевший дым, я увидел, что к нам приближается земля.

И вертолёт не слушается.

Глава 22

Кровь начала заливать левый глаз. Обороты винта падают, но отказа двигателя нет. Как нет и пожара, и какого-то другого отказа.

Иначе бы уже вовсю кричала РИта.

— Командир, не вижу ничего, — сквозь шум ветра в кабине слышал я голос Кеши, но пока что не до него сейчас.

Надо вытягивать вертолёт.

— 202-й, высота. Высота! — продолжал мне в эфире подсказывать Рубен.

Быстро смахнув рукой кровь, я вновь потянул ручку управления на себя. Пошла просадка вертолёта.

В глазах щипало, а лицо горело от боли и жара. Но руки продолжают чувствовать «восьмёрку». Она ещё летит!

— На себя, на себя, — приговаривал я, продолжая тянуть ручку управления.

Нос выровнялся. Обороты двигателя и несущего винта не просели.

— 10-й… борт управляется. Идём на Хабит, — проговорил я в эфир, но Хачатрян мне не ответил.

Я посмотрел вправо, оценивая состояние экипажа.

Кеша пытался остановить кровь, которая буквально лилась у него из подбородка и носа. Правда только одной рукой. Вторая не двигалась.

Хуже всего было дело с Виктором. Он лежал на центральном пульте, держась за бок.

Я уже относительно восстановился, если не считать постоянно попадающей крови в левый глаз и солёного привкуса на губах. А ещё в кабине по-прежнему стоял дым, и пахло жжёной проводкой.

Я бросил взгляд на электрощиток справа за Кешей, но не смог разглядеть в дыму стрелки приборов. Вместе с Петровым помогли подняться Виктору, но тот был сильно ранен. Левый бок песочного комбинезона становился всё более красным.

И тут я отчётливо увидел загоревшееся красное табло «СЕТЬ ПИТ. ОТ АККУМ».

— Витя, аккумуляторы! — громко сказал я по внутренней связи.

Он медленно повернул голову вправо, но не ответил. Пока вертолёт управляется, надо лететь. Оставаться в этом районе никак нельзя.

Если у нас есть только питание от аккумулятора, мы продержимся не больше 6 минут. А тут у нас и вовсе сейчас аккумуляторы в разряде!

— Витя, аккумуляторы! — повторил Кеша.

— Да уже всё равно. Сколько до Хабита? — спросил я, но Петрову было не до штурманских расчётов.

Он уже занимался оказанием первой медицинской помощи бортовому технику. Высота у нас позволяет произвести посадку. Надо только перемахнуть хребет. Я уже начал присматривать площадку для посадки, но это было не так просто сделать.

Глаза постоянно заливали пот и кровь, а дым ещё полностью не рассеялся.

— Саныч, ток… разряда, — проговорил Витя.

— Понял. Напряжение 27 на выпрямителях?

— Да… чёт холодно, — тихо сказал по внутренней связи бортовой техник.

Всё понятно. Я тут же включил тумблер «СЕТЬ НА ВУ» на центральном пульте.

И в этот момент открылась дверь в грузовую кабину. Кто вошёл я не видел. Нужно было заниматься пилотированием, но Виктора утащили с собой.

— Саныч, давай возьму управление, — предложил Петров.

С его ранениями и повреждённой рукой управлять будет не очень удобно.

— Бинты дай. Так вытрусь, — сказал я, и Кеша передал мне раскрытый перевязочный пакет.

Всё это время в эфире шквал непонятных докладов и переговоров. Иногда слышно было, как кто-то сильно надрывался в попытках прекратить беспорядочный радиообмен. Кто и куда летит неясно. Кому и о чём докладывать непонятно.

— 202-й, ответь 002-му. Как обстановка? — прорвался в эфир полковник Мулин.

— Уже стабильная. Идём на посадку в Хабит. Нужны медики и пожарка, — ответил я.

— Постараемся, — ответил заместитель командующего.

— Значит, ничего не будет, — подытожил Кеша по внутренней связи.

— Похоже на то.

Ми-24 пристроились с двух сторон как можно ближе. Периодически Рубен запрашивал нас, интересуясь состоянием.

— Может сядем и заберём вас? — тихо предложил Хачатрян.

— Пока вертолёт летит — надо лететь.

— Понял.

Ветер продолжал задувать через пробитые блистеры. Кровь остановилась уже на подлёте к посадке. Всё это время Иннокентий выполнял функции сразу двух членов экипажа, а между нами сидел один из группы Лютикова.

При подлёте к площадке я пытался найти хоть какую-то маркировку для посадки. Видимо, никто с этим здесь не заморачивался.

Зато много вертолётов и автомобильной техники, расставленных близко друг другу. Ощущение, что десантную операцию даже не начинали.

— Такое ощущение, что совсем забыли сирийцы о мерах предосторожности, — сказал Кеша, когда мы начали снижение.

— Ну или забили, — добавил я.

Земля постепенно приближалась, а лицо продолжало гореть сильнее. Ощущение, что набегающий поток ветра какой-то раскалённый и обжигает щёки.

— Ещё немного. Высота 20. Обороты норма, — подсказывал по внутренней связи Кеша во время снижения.

У самой земли начала подниматься пыль, забиваясь в кабину. Видимость нулевая. Вертолёт продолжил удерживать на таком же режиме. Уже всё равно никуда не денется от земли.

— Кас…са…ние, — проговорил Кеша, когда вертолёт пару раз слегка подпрыгнул на площадке.

Не дожидаясь, когда пыль рассеется, мы быстро начали выключаться. Стоп-краны пришлось закрывать вслепую. На зубах уже хрустел песок, а тело начало ломить.

Из грузовой кабины все вылезли, и следом вышли и мы с Кешей.

Выбравшись из вертолёта, я тут же присел на горячую каменистую поверхность. Сняв шлем, я с новой силой ощутил боль в районе левого глаза.

— Нет уже сил, — присел рядом Кеша, вытягивая ноги вперёд.

Я бросил взгляд на вертолёт. Из кабины шёл дым. Передняя часть имела несколько пробоин, а блистеры разбиты. Удивительно, как нас ещё обошли стороной пули.

Недалеко он меня положили Виктора на брезент. Ему оказали помощь, но выглядел он весьма бледно.

— А нас не встречают, верно? — спросил бортовой техник.

Я оглянулся по сторонам, чтобы найти хоть кого-то, кто бы к нам бежал или что-то суетился. Но мои надежды не оправдались.

— Пойду… разберусь, — поднялся я с земли.

— Сан Саныч, у тебя бровь сильно разбита и руку зацепило… — начал меня останавливать Иннокентий.

— Ага. Я только возьму освобождение на пару-тройку дней и вернусь.

Когда мы прошли 100 метров, нас всё же встретили два сирийца, подъехавшие на УАЗе без крыши.