Сирийский рубеж 2 (СИ). Страница 20

— Ни о каком «безопасном применении этого эффективного манёвра в боевых условиях» речи быть не может. В том виде, в каком его предлагают сделать конструкторы, он невыполним.

Тут зашумели представители конструкторского бюро.

— Мы всё рассчитали. Манёвр безопасен, — заявил один из инженеров.

— Вертолёты Камова могут и не такое делать. У нас не просто по спирали могут крутиться, а даже встать «носом» к земле и штопорной бочкой вниз уйти. Опираясь на аэродинамическую силу, таким образом можно с любой высоты за минуту спуститься, — утверждал один из конструкторов.

Здесь уже не выдержал я.

— Но если есть запас высоты. И почему вы не рассматриваете усиление ветра в момент выполнения манёвра? К чему такая спешка? — спросил я.

— Это не в вашей компетенции решать спешим или не спешим, товарищ майор, — спокойно сказал мне генерал.

— Так точно. Но мне и моему командиру придётся выполнить эти показательные полёты, — ответил я.

— Вот и выполните, соблюдая все меры безопасности. Раз манёвр рассчитан, значит, он выполним. Правильно я понимаю, товарищи промышленники? — улыбнулся заместитель главкома представителям фирмы.

Кто-то ответил «так точно», а остальные загалдели словами «да» и «правильно». Генерал начал возвращаться на место, но последние слова на этом собрании ещё не прозвучали.

— Товарищ генерал, есть необходимость внести изменения в конструкцию вертолёта. Чтобы была возможность избежать схлёста винтов, — предложил я.

— Времени нет. Вертолёты очень нужны стране. Поэтому вам нужно быстрее их подготовить. Показ будет проведён в срок. Всё! — хлопнул генерал по столу.

По окончании совещания меня и Тобольского догнал Ларюшин, пытаясь понять логику наших претензий.

— Верьте в этот вертолёт. Если что, в кабине катапультное кресло. При любой опаснейшей ситуации, у вас всегда есть шанс катапультироваться, — объяснил Ларюшин.

— Иванович, а кто-нибудь им уже пользовался? — задал я риторический вопрос.

Естественно, что катапультирования с этого вертолёта не было.

— Пока нет. Но у нас всё проверено.

Не сильно меня обнадёжил Евгений Иванович.

На следующий день всё было готово к демонстрации высоким начальникам. На аэродроме была организована встреча прибывшего командования из Генерального штаба, пока я и Тобольский проводили последние приготовления к вылету.

Ещё вчера вечером мы с Олегом Игоревичем договорились, что я выполняю боевые манёвры, а он основной пилотаж над полосой.

— Так, ещё раз обговорим. Запускаемся вместе, готовимся к рулению и к взлёту. А дальше по ситуации, — сказал Тобольский, готовясь залезть в вертолёт.

Я тоже был уже готов к вылету. Осталось только надеть шлем и занять место в кабине.

— Не волнуешься, Игоревич? — спросил я.

— А чего волноваться⁈ Ни один вертолёт или самолёт ещё не остался в воздухе, — посмеялся Тобольский.

Шутка из разряда «чёрного» юмора, но соответствует действительности.

Большая делегация уже направлялась в нашу сторону. К этому времени на аэродроме уже поднялся ветер, но на качество полёта он не должен был повлиять.

Уже когда высокое начальство приблизилось к нашей стоянке, мы быстро выровнялись для встречи генералов. Возглавлял всю делегацию тот, кого я не сильно бы хотел здесь увидеть.

— Сан Саныч, а это правда, что генерал армии Чагаев твой… — начал у меня шёпотом спрашивать Тобольский.

— Командир, вы всё про меня знаете? — уточнил я, перебив Игоревича.

— Я ж твой командир. Конечно, знаю.

— Пересечение с Чагаевым и его дочерью — маленькая, но не самая хорошая глава моей жизни.

Генерал армии Чагаев Василий Трофимович подошёл к нам и принял доклад от Тобольского. Поздоровавшись с нами, он дал указание показать и рассказать про вертолёт.

Мы быстро провели осмотр вместе с генералом, и он нас отпустил готовиться. Всё это время Василий Трофимович смотрел на меня с недоверием. Похоже, что Крис по возвращению домой поведала папе о своей поездке. А может быть просто генерал не может простить себе проигрыш в споре со мной.

Он ведь хотел посмотреть, как я командую, и организовал мне краткую командировку в несколько месяцев в Шахджой.

Настало время запускаться. Я занял место в кабине и ждал команды от Тобольского.

— Леденец, 301-й в паре с 302-м, доброго дня. Запуск, — услышал я в наушниках запрос от Олега Игоревича.

— Добрый день! Разрешил. Ветер на старте 310° с порывами до 12 м/с, — ответил руководитель полётами.

Запуск произвели быстро и начали руление. Тобольский был впереди и не торопился занимать полосу.

— 302-й, готовность, — запросил он у меня, когда я вырулил на полосу.

— 30 секунд.

На вертолёте быстро вырулил на осевую линию и развернулся против ветра. Как и Олег Игоревич. Мысли в этот момент были только о полёте. Даже приезд генерала Чагаева не смог сбить мой настрой.

— Внимание! Взлетаем! — скомандовал Тобольский, и мы аккуратно оторвались от полосы.

Зависли, выполнили синхронно несколько разворотов вокруг своей оси. Некий элемент театральности в показе должен присутствовать.

— 2-й, разгон. Паашли! — дал команду Тобольский, и я отклонил ручку управления от себя.

Скорость начала расти. Курс держим с таким расчётом, чтобы пройти точно над делегацией. Ветер на первых порах мешал, а теперь ощущается не сильно.

— Прибор 160. Пошли по кругу.

— Понял, — ответил я.

Разворот влево и вот мы уже рассматриваем аэродром с другого ракурса. Своего ведущего пары держусь и стараюсь не отставать. Благо слётанность у нас отработана.

— Паре роспуск. 2-й, самостоятельно, — дал мне команду Тобольский, и я отвернул вправо.

Выполнив разворот, быстро ушёл на предельно малую высоту. Снизился до уровня отметки об опасной высоте. Она у меня на радиовысотомере установлена на отметке в 15 метров.

Ещё один проход рядом с делегацией. Теперь ещё ниже. Тут же ручку управления на себя и пошёл выполнять «горку».

Скорость начинает падать. Приближается к отметке вывода. Пора!

— Разворот. Пикирую, — выдохнул я, разворачивая вертолёт.

На пикировании слегка повис на ремнях, но дискомфорта не почувствовал. Подходит высота вывода. И снова «горка»!

Закончив этот манёвр, я отошёл в зону ожидания. Пока что «на сцене» Тобольский. У него по программе и косая петля, и боевой разворот, и простые спирали и висения на малой высоте.

Весь пилотаж занял не более 10–15 минут.

— 2-й, я закончил, — вышел в эфир Олег Игоревич и начал заходить на посадку.

Теперь и я должен показать несколько манёвров.

Выхожу на «точку», осматривая внешнее пространство за кабиной. Только начинаю зависать, как ощущаю влияние ветра. Приходится парировать отклонения.

— «Воронка», — проговорил я и начал крутиться, опустив нос вниз.

Перед глазами только зелёное лётное поле.

Продолжаю вращаться, но теперь надо изменить направление. Снова выполняю торможение. Педали стоят у меня в нейтральном положении. При таком сильном ветре вертолёт сам развернётся против воздушного потока. Так и вышло.

— Ещё один круг, — произнёс я про себя и пошёл вращаться в другую сторону.

После «воронки» надо выполнить ещё пару манёвров. А завершать буду уже нисходящей спиралью.

Несколько «горок» с поворотами, и пришло время показать манёвр Ларюшина.

Начинаю зависать, перед тем как выполнить подскок. Высота малая, но так уж было разработано задание. Смотрю на высотомер. Показывает 70 метров. Даже выше того, что рассчитывали перед вылетом.

— Лучше выше, — шепнул я и поднимаюсь ещё, подтягивая рычаг шаг-газ.

Отметка 90 метров. Запас лучше пускай будет по высоте. Пора готовиться к подскоку.

— И рааз! — скомандовал я сам себе, подняв рычаг шаг-газ.

Вертолёт едва поднялся выше расчётной отметки. Имитирую пуск ракеты, и теперь резко ухожу вниз.

Один виток по «спирали». За ним второй… но что-то не так.

Пошёл провал. На приборе скорость вертикальная растёт слишком быстро. Начало бросать из стороны в сторону.