Новая жизнь (СИ). Страница 25
«Сухой закон», введенный с началом войны высочайшим повелением в провинции соблюдали не очень-то строго. Тем более, касался он только крепких напитков, в основном — водки. Но, и тут в трактирах хитрили…
С удовольствием отобедав, Артем наконец приступил к цели своего визита.
— Любезный! Мне бы больных знало кормить…
— А, это вам к управляющему-с! Сильвестру Аркадьевичу-с. Сейчас позову… А вот вам сдача. Три копейки-с!
— Оставь себе.
— Премного благодарен, господин доктор!
Управляющий оказался несколько сутулым сухопарым мужчиной лет хорошо за пятьдесят. Вытянутое желтоватое лицо (проблемы с печенью?) седые усы, бакенбарды, высокий, с большими залысинами, лоб. Одет… с одной стороны, вроде бы, и прилично, однако… как-то негармонирующее, что ли. Строгий темный сюртук — и гарусный голубой жилет с серебряной — от часов — цепочкою. Под глазами мешки… и явный запах перегара. Что же, Субботин пьяницу нанял? Хотя, дело свое управитель, похоже, знал.
— Значит, питание больных? Понимаю. Давайте сюда бумаги. Ага, ага… Сейчас я вам цену сочту… На одного человека, на сутки, по среднему… Это выйдет… выйдет… По тридцать копеек в день! Плюс десять копеек — развозные. Но, это — к общей сумме.
— Развозные?
— Ну, у вас же своего выезда нет, хоть и положен, — терпеливо пояснил управляющий. — У старого доктора Антона Иваныча, была савраска с коляской. И сани имелись. Ясно — земское все, не свое. Так Антон-то Иваныч уж давно не служит — мобилизован… Вот савраску-то в город и передали. А кто ее тут будет кормить? Пока вас дождались, городские врачи по деревням ездили… А как уж сейчас будет — не знаю! Пешком не находишься — концы-то немалые. Ладно — Липки, рядом. А коли в Заречное? Это ж сорок верст! Да… вот вам бумага… Нам, на оплату. Вы в управу ее самолично отдайте… и хотелось бы — поскорей.
— Всенепременно! — поднявшись, заверил доктор. — Да, Сильвестр Аркадьевич… Мне б еще и спирту! Нет, вы не подумайте — сугубо для медицинских целей… Если у вас есть, конечно…
— Поискать, так сыщем, — уклончиво отозвался трактирщик.
* * *
…Доктор все ж таки заглянул в школу. Уроки уже кончились, и Анна вышла на улицу, видать, направилась куда-то по своим делам.
— Анна Львовна! — Артем помахал рукой.
— Иван Палыч? Вот так встреча!
Сияющие глаза девушки еще больше распалили доктора.
— А я в лавку собралась, за пирожными. Проводите?
Артем скрипнул зубами:
— Я б с удовольствием. Однако, дела… Да, тут ваш… знакомый в больничке. Передавал поклон и просил захаживать.
— Знакомый? — учительница задумчиво покусала губу. — Это кто же такой?
— Некий Яким… Из Липок.
— А! Яким Гвоздиков! — вспомнив, хмыкнула Анна Львовна. — Прыткий такой юноша… Ныне в окопах… Ой! Так он что же — здесь? Ранен?
— Ранен. Но, так, легко…
— Раз уж ранен, я обязательно приду! Сегодня же. Скажите — пусть ждет.
Ну, понятно все с вами, любезнейшая Анна Львовна. Вот, значит, как… Жаль… Но, что поделать? Раз она… раз они… Сердцу-то не прикажешь!
* * *
Анна Львовна явилась в больницу уже ближе к вечеру, правда, успела до темноты. За усадьбой Ростовцевых, за дальним лесом, уже клонилось к закату рыжее осеннее солнце. На скошенных лугах уже протянулись длинные тени еще не вывезенных стогов. Над стерниной, кружа, кричали вороны.
Записав в журнал все назначения, Иван Палыч подошел к окну. Анна и этот… Яким стояли в глубине двора, у старой березы… Ворковали о чем-то, голубки. Вот Яким взял учительшу за руку… притянул к себе… обнял… попытался поцеловать…
Да-да! Вот именно, что — попытался. Анна отпрянула, вырвалась. Мало того, закатила нахалу пощечину! Да такую звонкую! Ай, молодец… Неужели… Неужели, это юный нахаленок и вправду врал, хвастал? Опорочил бедную девушку. Да за такие дела — морду бить!
Артем хотел уже выскочить на улицу — и что там потом было бы — Бог весть, но… Но, перехватила заглянувшая в смотровую Аглая:
— Иван Палыч! Я Юрочке отвар дала. Ну, сходила к Марфе… Марфа сказала — Живицы в мальчонке нет! Помрет, сказала… Ой, Иван Палыч… Неужто, и вправду, помрет? Такой мальчишка хороший… не смотри, что из помещиков… Не то, что его чучундра мамаша!
— Как ты сказала? Чучундра? — махнув рукой, доктор расхохотался от всей души. — Знаешь, Аглаюшка… Я сам — чучундра!
— Да что вы такое… — фыркнула девушка. — А! Вас, верно, Субботин, паразит, обманул с питанием?
— А Субботина я и не видел. Там, в трактире, другой был… управляющий…
— А-а, Сильвестр! Так это выжига еще похуже Субботина… — зачем-то оглянувшись, Аглая понизила голос. — По селу болтают, будто Сильвестр когда-то лиходеем на Москве был!
— Лиходеем? Бандитом что ли?
— Ну… — кивнула та. — И лиходеем — непростым… Ой, не зря он сюда приехал. Мутят что-то с Суботиным! Вот, ей-богу, мутят! И сколок он у вас запросил за день?
— Тридцать копеек… и еще десять копеек развозных…
— Ого ж! — непритворно ахнула девчонка. — Вот уж точно — креста нет! За питание-то и половины того за глаза б хватило! И две копейки — развозных. Что тут и ехать-то? Ой… что теперь в управе-то скажут?
— Да поддержат, утвердят, — глянув в окно, отмахнулся доктор. — Там неплохие люди сидят.
— Ой, Ива-ан Палыч…
— Так, пойду-ка я… Воздухом подышу… Вернусь скоро!
— Вы, только, Иван Палыч, хоть пальтецо накиньте. Холодает.
— Да тепло еще!
Выскочив на крыльцо, Артем нос к носу столкнулся с Гвоздиковым. Парень что-то гневно шептал про себя — похоже, ругался.
Ну-ну. Клизму назначить тебе, Гвоздиков, надобно, для профилактики. Причем двойного объема. Для того, чтобы время было подумать о жизни, о вечном.
— Анна Львовна, постойте! — доктор нагнал девушку у стерни. — Хочу… хочу извиниться… Верно, был несколько груб.
— Вы? Грубы? Да Бог с вами, Иван Палыч! Если кто и был груб, так этот… Ах, не хочу и говорить!
— Вы… вы про того парня? — напрягся Артем.
— Да, про Якима. Ну, потанцевала с ним вальс… один только раз, на благотворительном собрании. А он что себе возомнил? Ужас! Кстати, танцор он еще хуже, чем вы… Ой…
Девушка передернула плечами.
— Вам холодно, Анна Львовна? — тут же озаботился молодой человек.
— Да что вы — солнце же! И вообще, похоже что Бабье лето! Иван Палыч… — учительница задорно сверкнула глазами. — А, знаете, что? А пойдемте, погуляем. Вон, по тропинке, к рощице. Смотрите, липы такие чудные, клены. Если, правда, у вас время есть…
— Да есть! Прогуляемся… Конечно же!
* * *
Усевшись прямо на ступеньки крыльца, сельский сердцеед Яким Гвоздиков проводил ушедших тяжелым ненавидящим взглядом.
— Ишь, курвища… С доктором пошла. А тот-то и рад! Сволочь… Ну, ничо, ничо…
— Яким! — вышел на крыльцо рядовой Терентьев. — Что так-то сидишь? Махорочки? Уж хороша, ядрена!
— Да пошел ты со своей махорочкой… пойду, продышусь.
* * *
Иван и Аннушка целовались за липами. Поначалу — робко, а потом все сильнее и сильнее.
Словно радуясь их счастью, сияло за деревьями солнышко…
А яростью сияли глаза прячущегося в кустах Якима.
— Ништо-о, ниш-то-о… — злобно шептал уязвленный парень. — Ишо погляди-им… погляди-им.
Где-то совсем рядом куковала кукушка. Закурлыкала в синем небе журавлиная стая. А вот — жужжа совершенно по-летнему — пролетел шмель.
— А я завтра после обеда в город… в книжную лавку…
— Я вас провожу!
— Ах, Иван Палыч… Может, на «ты» уже? Ну, когда не на людях…
* * *
Проводив Аннушку, Иван Палыч спустился с платформы и, насвистывая что-то веселое, зашагал по тропе в деревню. Здесь вот, через старую вырубку, можно было значительно срезать путь.
Сердце пело. В унисон ему пела душа. На губах еще стоял терпкий вкус поцелуя — по пути к станции имелось немало укромных мест.