Новая жизнь (СИ). Страница 16

Внутри было сумрачно, пахло сыростью и самогоном, которым промывали бинты. На лавке у стены сидел человек — худой, сгорбленный, в рваной рубахе, прилипшей от пота к телу. Его волосы, длинные и спутанные, свисали на лицо, а руки, покрытые коростой, нервно теребили верёвку, служившую поясом. Но когда он поднял голову, Артём невольно замер. Сразу стала понятна причина клички пациента. У Ефимки не было носа. На месте, где должен быть хрящ, зияла чёрная, изъеденная язва, а кожа вокруг была воспалённой, с багровыми пятнами. Глаза юродивого, мутные и лихорадочные, впились в Артёма, губы, потрескавшиеся, шевельнулись, бормоча:

— Скверна… она меня жрёт, дохтур… Кара за грехи…

Артём почувствовал, как по спине пробежал холод. Он сразу узнал признаки: сифилис, поздняя стадия, с разрушением тканей. Третичный, когда болезнь уже не просто гноит тело, а пожирает кости и хрящи.

«Опять сифилис», — подумал Артем, вспоминая женщину с прошлого приема. Уж не муж ли с женой?

Два случая в крохотном Зарном? Это уже какая-то эпидемия, будь она неладной, тихая, но смертельная, которую деревня, с её суевериями и неграмотностью, даже не замечает.

— Ефим, — сказал Артём, стараясь говорить спокойно, хотя тревога сжимала грудь. — Ну-ка, сядь ровнее. Дай посмотреть.

Он подошёл ближе, подавляя желание отшатнуться от запаха гниющей плоти. Достал из саквояжа перчатки, которые Аглая прокипятила по его указке.

Ефимка послушно замер. Артём осмотрел язву, отметив, как глубоко она вгрызлась в ткани. Носовые хрящи были разрушены, а воспаление распространялось на щёки. Доктор проверил шею — лимфоузлы твёрдые, как камни. Кожа на руках и груди покрыта бледными пятнами, старыми следами вторичной стадии. Болезнь пожирала Ефимку годами, и никто — ни он сам, ни деревня — не знал, что это не «Скверна», а сифилис.

— Давно так?

— Года два… или три, — пробормотал Ефимка. — Сначала пятна, потом нос… жечь стало. Скверна, дохтур, она везде… в селе, в людях…

— А чего сразу не пришел? Чего ждал?

Ефимка пожал плечами.

— Не беспокоило. Думал само пройдет. Потом отварами лечился, боль отступала. Потом… вот.

Артём нахмурился. Если Ефимка заразился, значит, есть источник. Трактир? Девки, что крутятся там? Это самый распространенный путь.

Артем посмотрел на пациента. Мог ли кто-то за деньги или поддавшись уговорам, провести ночь с ним? В трактире, в сарае, в обмен на хлеб или монету? Это было возможно. Деревенская нищета толкала людей на отчаянные поступки.

Или заражение произошло через кровь? Выдирал, к примеру зуб грязным инструментом у какого-нибудь «умельца». Местные знахари вряд ли делают обработку. Этот путь казался менее вероятным, но исключать его Артём не стал.

— С девками давно был? — прямо спросил Артем.

— Так я это…

— Ефим, мне не ври, я — доктор. Мне нужно знать.

— Ну было… — потупив взор, ответил тот.

Артем глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться.

— Что за девки?

— Да одна там… Из лечебницы.

— Из какой лечебницы?

— Ну для этих, — он повертел у виска. — Для огорченных душой.

— Для душевнобольных что ли? — догадался Артем.

— Ну.

— Аглае потом имя скажешь.

— Так ведь…

— Так надо, — отрезал доктор. — Сиди здесь. Я вернусь, дам лекарство. Аглая тебя накормит.

Он вышел на крыльцо, где новоиспеченная санитарка всё ещё мыла полы.

— Глянули Ефимку? — спросила она, потирая натруженную спину. — Говорю же Скверна. Страшно смотреть.

— Аглая, — сказал Артем. В тоне голоса послышались нравоучительные нотки. — Это не «Скверна». Это болезнь, дурная. Сифилис.

— Сифилис? — задумчиво повторила Аглая, закатив глаза, словно что-то вспоминая. — Обождите. Для лечения нужны ртутные втирания и… саль-вар-сан.

Последняя слово она произнесла по слогам, морща лоб, старательно выговаривая сложное сочетание букв.

— Верно, сальварсан. Откуда такие познания⁈ — удивленно воскликнул Артем.

— Так ведь в вашем справочнике сказано! Я его домой брала — братец кое-что прочел! Грамотный, в школу ходит! К Анне Львовне, — просияла Аглая.

— Молодец! Только ртутные втирания не эффективны, — ответил Артем, вовремя прикусив язык и чуть не добавив, что местные справочники давно устарели. — Их ни в коем случае нельзя делать — бесполезно и даже опасно.

— А сальварсан?

— А он у нас есть?

— Нет, — покачала головой Аглая.

И не мудрено. Это лекарство дорогое, доступно только в военных госпиталях, да городских больницах.

— Что же тогда делать? — спросила санитарка.

— Буду думать, — буркнул Артем. — А ты пока вот что…

Он задумался.

— Слушай внимательно.

Аглая выпрямилась, готовая к любому поручению.

— Что делать, Иван Палыч? Ефимку кормить? Или за водой бежать?

— И это тоже. А еще… Я хочу, чтобы ты обошла Зарное — избы, площадь, церковь, где там народ собирается обычно. Собери всех, кто согласится прийти: баб, мужиков, даже стариков, если не ленятся. Завтра утром здесь, у больницы. Скажи, доктор будет учить, как от болезней беречься. Про чистоту, про воду, про то, как не дать «Скверне» — или чему похуже — по селу пойти.

Аглая моргнула, её брови взлетели, будто он велел ей звёзды с неба достать.

— Учить? — переспросила она. — Да кто ж придёт, Иван Палыч? Мужики в трактир, бабы по хозяйству, а старики Марфу слушать будут, про Живицу да заговоры. И… — она замялась, — про «Скверну» бояться станут, подумают, порча это.

Но увидев искорки в глаза доктора, тут же добавила:

— Иван Палыч, давайте я лучше девок своих соберу, знакомых? Скажу, что хотите обучить их делу сестринскому. А заодно и расскажите что хотите. А они уж потом вечером своим мужьям сами все перескажут, уж будьте уверены!

— Голова! Сможешь?

Аглая просияла.

— Ох, Иван Палыч, это я сумею! — воскликнула она. — Справлюсь!

* * *

С самого утра хибара, служившая больницей, гудела от голосов.

Аглая оказалась права — на лекцию особо желающих не нашлось, а вот обучиться сестринскому делу интерес возник, тем более, что Аглая как бы между делом добавляла, что она тоже с этого начинала, а теперь вот на жаловании, хоть и не большом, но все же.

Таких собралось шестеро: три молодки, две пожилые вдовы и одна девчонка, едва ли старше шестнадцати, с косой толщиной в руку. Все они толпились в тесной горнице, перешёптываясь и бросая любопытные взгляды на Артёма, который стоял у старой школьной доски, позаимствованной у Анны Львовны.

Анна тоже пришла. Сославшись на то, что в школе у неё сегодня до самого вечера есть свободное время, она решила поддержать начинания Артема по просвещению населения. В своём строгом сером платье и чёрной кофточке, с волосами, собранными в аккуратный пучок, она словно мышка притаилась в самом дальнем углу. Однако же её присутствие Артём заметил сразу, и оно, как тёплый луч в пасмурный день, согревало его.

Анна не вмешивалась, не задавала вопросов, не суетилась, как другие. Она прислонилась к стене, скрестив руки, и её серые, жемчужные глаза следили за Артёмом, пристально, с интересом.

Но даже присутствие Анны не спасало от ощущения того, что Артём чувствовал себя не в своей тарелке. Не привык он исполнять роль учителя и наставника. Не его это. Да и рассказывать при Анне о необходимости половой гигиены было как-то неудобно. Но выбирать не приходится.

— Так, слушайте, — начал он, стараясь говорить громко, но спокойно, как учитель перед первоклашками.

Толпа затихла, только где-то одна из его учениц-медсестёр, шепнула соседке: «Дохтур, вишь, учёный».

— Добрый вечер, люди добрые, — сказал он. — Собрались мы, чтобы о здоровье говорить. Не о заговорах, не о «Скверне», а о том, как хворь остановить. Болезни — они не от порчи, а от грязи, от воды плохой, от… — он замялся, бросив взгляд на Анну, — от того, как люди живут.

Толпа зашумела, кто-то перекрестился, а Матрёна буркнула: