Кровавый год (СИ). Страница 26

Ряды фузилеров смешались, валлонский полк, составленный из фламандских рекрутов и больше всех пострадавший, попросту разбежался, теряя ружья и кожаные каски. Егеря преследовали беглецов и рубили их саблями на скаку. На равнине, казавшейся такой безопасной от засад, укрыться было негде.

При виде такой жестокости немецкие полки поспешили сдаться. Когда основные силы авангарды добрались до места сражения, они с удивлением увидели кучи трупов, разбитое снаряжение, разбросанные по земле каски и пылящую вдали колонну пленных, окруженную со всех сторон всадниками в неприметных зеленых мундирах, казавшихся рубищем нищего на фоне ярких венгерских гусар. Одна беда — золотые шнуры и яркие ментики мало помогали справиться с ненавистными шассерами русского царя.

Когда фон Хетцендорфу доложили о происшествии, он возмущенно засопел, а потом схватился за голову.

— Полный разгром! Почему снова мы, почему не Рошамбо? Как я доложу об этом императору? Чертовы конные егеря! Мы боялись казаков, а получили эту напасть на свою голову.

* * *

Австрийской кавалерии удалось поквитаться через несколько дней за позор пехоты у выхода на равнину. Участившиеся сшибки конных разъездов с наконец-то появившимися казаками, перерастающие порой в столкновения больших масс конницы, со всей очевидностью свидетельствовали — противник на подходе. В штабе коалиции разумно предположили, что Суворов двинулся всей силой своей армии навстречу союзникам, чтобы помешать им добраться до Лейпцига, не дать превратить его в опорный пункт, как русские сделали с Дрезденом. Город русским не сдался, да они его особо и не беспокоили — небольшой деташемент из драгунских частей не в счет. Лейпциг ждал союзников как избавителей, но они переменили свои планы. Зачем двигаться вглубь Саксонии, если Суворов под носом? И император Иосиф II со своим штабом, и Рошамбо, и остальные генералы крайне низко оценивали боевой потенциал армии царя. Войск у него было чуть ли не вдвое больше, но что это за войска⁈ Наскоро набранные, необученные вести плотный огонь, держать строй под артиллерийским обстрелом и быстро перестраиваться. Без подготовленных офицеров, которых просто не могло хватить на такую ораву. Да, в распоряжении русского императора крепкий костяк из бывших солдат Румянцева, но и только. Так зачем метаться, если обе стороны желают генерального сражения? Конечно, возможно немного поманеврировать, чтобы выбрать наиболее удачные позиции, но опять же — зачем? Разве смогут русские устоять против таранного удара австрийских кирасиров или стены огня французской линейной пехоты? Плоская открытая равнина — что может быть еще лучше? Главное успеть развернуться, чтобы не оказаться втянутыми в битву прямо на марше. Поэтому был отдан приказ утроить осторожность, продвигаться вперед только большими силами и имея артиллерию наготове. Именно это указание обеспечило первый успех.

Русский авангард шел по нескольким дорогам тремя колоннами, стараясь держаться в видимости друг друга. Передовые разъезды, ординарцы, сновавшие между дивизиями — генерал-поручик Крылов был настороже, справедливо полагая, что войска коалиции на подходе. На беду под вечер, когда колонны стали останавливаться на ночлег, генерал-майор Жолкевский, командовавший национальной Подляшской польской дивизией, усиленной одним полком ветеранов-оренбуржцев, увлекся маршем и выдвинулся вперед на несколько миль, не желая вставать бивуаком в болотистой низине. Достигнув места посуше, приказал войскам разбивать палатки и уведомил своего начальника о своем местоположении. Крылов ночью отправил к нему приказ задержаться утром с выдвижением, чтобы авангард занял прежний походный ордер. Приказ доставлен не был: курьера перехватили пандуры, уже обнаружившие дивизию Жолкевского и кружившие вокруг нее, как стая волков. Пандурская конница славилась своим бесстрашием, зверствами и умением вести скрытную разведку. Австрийское командование было вовремя уведомлено о выпавшем шансе.

Не подозревавший беды Жолкевский утром продолжил движение, но особо не торопился. Полки форсировали несколько речушек и встали в чистом поле, имея на правом своем фланге ферму, на которой генерал-майор рассчитывал позавтракать свежими яйцами и парным молоком. Он ждал донесения от разъездов, но они запаздывали (на самом деле их этому моменту уже вырезали пандуры). Вокруг царила тишина, пасторальная картина утра на саксонской равнине радовала глаз легким туманом над мягкими холмами с вкраплениями рощ. Война на мгновение показалась поляку такой далекой, такой неправильной…

Пылавший жаждой мести командир авангарда, граф Пальфе, получив донесение от разведки, тут же собрал в кулак всю кавалерию, подвел ее ночью поближе к русским и укрыл в руслах неглубоких речушек, где позволяли береговые откосы. Он отчаянно желал бросить своих кавалеристов в атаку, но сохранив трезвость мысли, решил действовать, не очертя голову, а в соответствии с принятой тактикой. Вперед выдвинулись драгуны, заняли удобные позиции и завязали перестрелку с застигнутыми врасплох поляками.

Генерал-майор Жолкевский, не успев толком насладиться завтраком, опрокинул кувшин с молоком и побежал строить линию. Поздно! На его полки обрушился удар кирасиров. Они выстроились стремя в стремя и плотной массой накинулись на вражеские порядки. Заработали тяжелые палаши, линия была прорвана. В образовавшуюся брешь ворвались пандуры, эти иррегуляры, сеявшие ужас. Они сами выбирали себе командира, прозывавшегося пашой, специально одевались в самые невероятные и яркие лохмотья, чтобы еще сильнее пугать своего противника, и не боялись ни бога, ни черта. За ними понеслись синие гусары, размахивая «эйзенхауэрами»-«желозорубами». У поляков началась паника, они побежали, но куда уйти от распалившихся гусар, от вкусивших крови пандуров? Легкая конница гнала и разила обезумевших солдат. Кровь лилась рекой.

Ветераны устояли. Вовремя перестроившись в каре, огрызались яростно, немало пандуров упокоили. Они начали отступать к ферме, за каменными стенами которой укрылся Жолкевский с уцелевшими поляками. Худо-бедно наладив оборону, даже смогли открыть огонь из полковых пушек.

Гром орудий подсказал командовавшему русским авангардом Крылову, что началось сражение, что Жолкевского нужно выручать. Обе оставшиеся дивизии авангарда бросились бегом на выручку. Граф Пальфе, удовольствовавшись разгромом одного польского полка, счел разумным отступить — у него был строгий приказ не затевать преждевременной битвы. Союзники хотели подготовиться обстоятельно и даже дать противнику время расставить войска — ни столько из джентльменских соображений, сколько из желания подробно ознакомиться с его диспозицией.

* * *

О расстановке сил коалиции мы получили исчерпывающие донесения с воздушных шаров, которые зависли в воздухе над нашей передовой. Австрийцы ожидаемо сформировали несколько линий, пытаясь спрятать в тылу плотные порядки кавалерии, а вот французы сумели удивить: генерал Рошамбо экспериментировал и пытался найти оптимальное решение, сочетая линейную тактику с колоннами. Открытые фланги их не беспокоили — плоский рельеф не позволял ни им, ни нам опереться хоть на какую-то непреодолимую преграду. Ручейки и речушки не в счет, на стороне союзников оказались большие ямы, оставшиеся после открытой выработки бурого угля, которые скорее мешали, чем защищали. А мы хотя бы смогли прикрыть тыл правого фланга заболоченной низменностью, которая сыграла злую шутку с Подляшской дивизией. Бедняга Жолкевский подставился, но вел себя героически, отражая атаки превосходящих сил противника. Потеря одного полка, увы, — сопутствующие потери в войне.

Суворов читал диспозицию врага как открытую книгу. Мы собрали военный совет на той самой ферме, где отбивались подляшцы, неподалеку от деревеньки Липпендорф. Противник разместился напротив нас между деревнями Гройцш и Пёдельвиц. Генерал-поручик давал мастер-класс тактического искусства.