Кровавый год (СИ). Страница 24

Чем глубже окунался я в эту стальную реку, тем тревожнее становилось на сердце. Как управлять этой гигантской массой, собранной и сдвинутой моей волей? Я вспомнил, как в прошлом году на Оке подробно обсуждал с Румянцевым перед его отъездом на юг военные темы, и генерал-фельдмаршал рассказал, что в сражении при Кагуле, у него было всего 18 тысяч штыков, а у турок более 150 тысяч. Он потерял убитыми 1200 человек, а противник — свыше 4000. Сейчас под командованием Суворова оказалось еще больше солдат, чем было у турок. И у наших врагов по данным разведки не меньше, а то и больше — и такое же многонародие, как у нас: австрийские немцы, баварцы, саксонцы, французы, мадьяры, сербо-хорваты из Крайны, словенцы, богемцы, итальянцы, испанцы, казаки-некрасовцы… Нас ждала настоящая битва народов, не имевшая в прошлом аналогов по количеству задействованных войск. Как сохранить в этом хаосе управляемость? Справится ли Суворов, справлюсь ли я?

— Ваше величество, — окликнул меня Петров, — Мы в этом бедламе далеко не продвинемся. Может, в объезд? Не хотелось бы орудия бросать. Прислуга-то у них прусская, как без приглядка?

— Дорогу знаешь?

— Казаки-квартирмистеры подсказали.

— А ну как напоремся на вражеский отряд.

Петров нахально усмехнулся и промолчал, но по его довольной роже все было понятно и без слов: коли напоремся, то от супостата останутся лишь рожки да ножки. Мои шассеры показывали чудеса слаженности и выучки, а со 112-ю орудиями конных батареей могли навести знатного шороху, столкнувшись с целым корпусом.

— Поехали, раз настаиваешь.

Из людского потока вырвались с трудом. Егерям пришлось вдоволь поорать и помахать нагайками, чтобы вытащить на свободное пространство запряженные шестерками 6-фунтовые пушки облегченного образца. Их прислуга также передвигалась верхом, оттого этот вид войск и прозвали «галопирующей артиллерией». Изобретение Фридриха Великого времен Семилетней войны, оно стало весьма популярно в Европе. Но никто не сообразил, как правильно его использовать. Я собирался исправить этот недочет, и Петрову все объяснил на пальцах. Ему дважды повторять не пришлось, парнем он оказался способным и, особенно, к военной науке — на моих глазах не по дням, а по часам рос будущий командир конной армии. Была у меня такая задумка, а Овчинников, к сожалению, на нее не тянул. Застрял нынче подо Львовым-Лембергом, как Буденный в 1921-м со своей Первой Конной.

Оторвавшись от главного отряда армии «Центр», обходя его по дуге, мы относительно быстро пересекли границу Саксонии и направились в сторону Дрездена, где происходили преинтересные события.

Суворов, получив мой приказ двигаться в Силезию на соединение с корпусом Куропаткина, поступил по-своему. Недаром его прозвали «генерал вперед». Он все лето тренировал под Познанью наиболее боеспособные части Крылова из русских ветеранов, научил их скоростным маршам и, когда стало известно о том, что я намерен отклонить ультиматум новой коалиции, двинулся напрямик в сторону Дрездена. Переправился через Эльбу по наскоро возведенному наплавному мосту и ворвался в ничего не подозревающую столицу Саксонии с севера всего через пять дней с начала марша. Гарнизон капитулировал, несчастный курфюрст Фридрих Август, втянутый в антирусский союз против своей воли, спасся, благодаря только тому, что не успел добраться домой из Кракова.

Дрезден — это не только богатства саксонских правителей и красивейший город, позванный Флоренцией на Эльбе, но и стратегическая точка. Пятисотметровый каменный мост Августа Сильного через реку являлся важным объектом, а бастионы из известняковых плит на обоих берегах служили, в том числе, предмостными укреплениями. Правда, звездообразная крепость начала века потеряла свое назначение — ее превратили в часть дворцового комплекса. Но ничто не мешало Суворову потратить время, поджидая Куропаткина и Крылова, на устройство на левом берегу земляных батарей. В итоге, мы получали опорный пункт для кампании в Саксонии. Кроме того, генерал-поручик разрушил планы союзников объединить свои армии у Дрездена, вынудил их спешить навстречу друг другу где-то на севере Баварии, чтобы их не разбили поодиночке. Все это давало нам время на подтягивание резервов, а союзники оказались принуждены не только менять свои планы на ходу, но и проходить лишние сотни верст. Всего один бросок, но какие стратегические последствия!

* * *

— Хоть ты и нарушил мой приказ, Александр Васильевич, но я на тебя не в обиде. Наоборот, хвалю и восторгаюсь. Гениальный рейд — спору нет. Разобьешь союзников, быть тебе генерал-фельдмаршалом.

Генерал-поручик жмурился от моих похвал, как кот на сметану. Неужели ждал разноса за самоуправство? Если и ругать, то за иное — за то, что оставил в тылу большую часть армии, скинув на Крылова ее выдвижение, за тот хаос, что я наблюдал на дорогах Силезии и северной Саксонии, за общее состояние национальных частей, плохо, на мой взгляд, экипированных и обученных.

— Ваше величество, разрешите поздравить со взятием Берлина! Большая виктория.

— Жаль, что Фридрих-Вильгельм погиб, — вздохнул я. — Может быть, удалось бы договориться об отречении. Дурного натворить он просто не успел.

— То божья воля! — Суворов перекрестился, я тоже.

Мы сидели в доме простого бюргера на правом берегу Эльбы, в Нойштадте, в ничем не примечательной мещанской комнате с ткаными половичками на полах. Я умышленно избегал Старого города с его барочными красивостями, великолепными дворцами и террасами, с коллекциями драгоценного фарфора и картин. Не время для прекрасного — сейчас время войны со всеми ее неприглядными сторонами. На подъезде к столице мы наткнулись на большую толпу людей, избитых, босых, несмотря на холодные осенние дни, в одном исподнем, закутанные для тепла в клочки соломы. Недолгие расспросы позволили узнать нечто дурное — это были солдаты саксонской армии, которых наши парни разули-раздели и выгнали из Дрездена, чтобы не мешались.

Когда рассказал об этом Суворову, он лишь тяжко вздохнул:

— Всегда научаю солдатушек, что они не разбойники, и наказываю обывателя не обижать, понеже он нас поит и кормит. А добычь солдатский — это святое. Да и что ж ему делать? Поизносился — страх! Вместо штанов — тряпки, сапоги в кашу. Он вражьей шинели рад, своя-то вся в дырьях (1).

Упрек мне, если разобраться. Не получается нормально армию содержать. Ведь столько прошагали за год! Все время в походе! Горит форма на людях, а еще и новые полки кричат: «Дай!» Квартирмейстеры стонут — их ворами кличут, а они не знают, как все успеть, где столько материалы найти и швей с портняжками. Нужно срочно озадачить Куропаткина, пока он еще в Силезии, чтобы местные ткачи переключились на пошив одежды для армии, особенно зимней. Хорошо хоть захват вражеских арсеналов и хлебных магазинов временно снимает проблемы вооружения, боеприпасов и питания необычайно разбухшей армии. Иначе бы в полках уже стоял голод.

Чтобы немного поправить настроение Суворову, принявшему близко к сердцу мои вопросы, спросил о том, что ему приятно:

— Как же ты, генерал-поручик, так всех опередил? В чем твой секрет?

— Тут все просто, — усмехнулся Суворов. — С пруссаков пошло по Европе: походный шаг в три четверти аршина. А у меня в аршин. Там, где немец тридцать верст пройдет, мои богатыри сорок отмотают.

— И все?

— Еще ордер походный. Десяток верст отломал, ложись отдыхать. Да не всей гурьбой, а повзводно, с интервалом. Все одно колонна на марше растянется. Кошеварные повозки — полевые кухни — вперед. К месту ночлега пришли — каши отведали, отдых. За завтраком четыре часа, к ночлегу шесть, а то и восемь. Да я уже наставление написал, нужно по всем полкам распространить.

— Наставление — дело хорошее…

Я замялся, не зная, как переходить к главной своей головной боли. Сколько ни мучал память, но никак не мог припомнить, чтобы Суворов когда-либо в той, иной истории командовал огромными армейскими соединениями за сотню тысяч солдат. Не было их в конце 18 века. Это позже, при Наполеоне, появятся гигантские армии, и они такой необъятной массой примутся сталкиваться на полях сражения. Вопрос об управлении хаосом, возникший по дороге в Дрезден, не выветривался из головы.