Зажги красный (ЛП). Страница 43

— Я... я не знаю.

— Остановите эту чертову машину, — кричит папа тому, кто находится рядом, прежде чем вернуть свое внимание ко мне. — Лилиана, мне нужно, чтобы ты оставалась на линии. Ты... ты в порядке?

— Я в порядке. Но мне нужно, чтобы ты приехал и забрал меня, — говорю я, и слезы текут по моему лицу.

— Я приеду. Просто оставайся на линии, — повторяет он. Затем он снова начинает говорить с кем-то другим. — Она говорит со мной. Выясни, откуда идет звонок. Сейчас же. Я слышу какие-то шумы. — Лилиана, дядя Ромео сейчас определяет твое местоположение.

— Мне очень жаль. Мне так жаль.

— Это не твоя вина, детка. Вспомни о цветах, Лилиана. Какого цвета была твоя любимая роза? — спрашивает меня папа.

Я оглядываю комнату.

— Красная, — говорю я ему. Этот вопрос — код, способ дать ему понять, есть ли со мной кто-то еще. Красный цвет символизирует кровь. Это значит, что я здесь единственная, кто еще дышит. Это говорит ему, что я одна.

Я слышу, как он вздыхает в трубку.

— Я люблю тебя, Лилиана, и я скоро приеду за тобой.

— Я тоже тебя люблю. Мне жаль, что я сомневалась в тебе, папа. Мне так жаль.

— Дядя Ромео нашел тебя. Мы в десяти минутах езды. Не вешай трубку, детка.

— Папа, Трэвис... Я...

— Он здесь, Лил. Он рядом со мной, и мы скоро приедем, — говорит папа.

Затем я слышу его голос.

— Лили, я иду за тобой.

— Мне жаль. — Я повторяюсь, я знаю. Но, похоже, это единственное, что я могу произнести. — Я люблю тебя, и я все испортила. Я знаю это. Я... я шла к тебе. Я хотела тебе сказать.

— Лили, ты ничего не испортила. Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя, — говорит Трэвис.

Я слышу визг шин.

— Мы здесь, милая, — говорит папа, когда по дому разносятся звуки тяжелых шагов. Я поднимаюсь на ноги и иду к дверному проему как раз в тот момент, когда Трэвис взлетает по лестнице.

Он бросается вперед, его руки обхватывают меня крепче, чем когда-либо прежде.

— Черт, — ругается он, отступая, чтобы оглядеть меня с ног до головы. — Ты ранена? Что этот ублюдок сделал с тобой?

— Ничего. Это... это не моя кровь, — говорю я, пока отец и брат врываются в дверь спальни с поднятыми девятимиллиметровыми. Затем я слышу выстрелы, один за другим. Заглянув обратно в комнату, я вижу, что отец стоит над телом Лу.

Он возвращает свой пистолет в кобуру, подходит ко мне и обнимает ладонями мое лицо.

— Прости, что так долго, — говорит он.

— Все в порядке. Я знала, что ты найдешь меня. — Я слабо улыбаюсь, и он прижимается губами к моему лбу.

— Давай отвезем тебя домой, милая.

Все время, пока отец разговаривает со мной, Трэвис не отходит ни на шаг. Он крепко держит меня за руку, стоя так близко ко мне, как только может. Он нагибается и подхватывает меня на руки.

— Нет, опусти меня. Ты не можешь меня нести!

— Черта с два я не могу, — ворчит он, пока мы спускаемся по лестнице.

— Трэвис О’Нил, у тебя сейчас разойдутся швы! — говорю я.

Глава тридцать восьмая

Трэвис

Не обращая ни на кого внимания, я несу Лили в дом. Наш дом. Я не знал, что ее отец сказал водителю отвезти нас сюда, пока мы не остановились. Не так я себе это представлял. Сейчас Лили впервые увидит наш дом. Но теперь она здесь, и я ни за что не отпущу ее.

Пока мы поднимаемся по лестнице, я слышу, как ее отец говорит Алессандро не идти за нами. Но я не оглядываюсь. Я иду прямо в нашу спальню и закрываю дверь.

Я не опускаю ее на пол, несу прямо в ванную. Захожу в душевую кабинку и включаю воду, после чего стягиваю через голову футболку и бросаю ее на пол. Затем я хватаюсь за свитер Лили. Она поднимает руки и помогает мне стянуть его с нее. Никто из нас не произносит ни слова, пока мы раздеваемся. Взяв ее за руку, я завожу ее под струю и притягиваю ее тело к своему. Вода окрашивается в красный цвет и собираются вокруг наших ног.

— Я так чертовски сильно тебя люблю, — шепчу я ей в шею. — Я так испугался.

— Прости меня, — говорит она. — Я люблю тебя, Трэвис. Я не должна была отталкивать тебя.

— Нет, не должна была. Но я тоже не должен был позволять тебе. Я должен был бороться сильнее, — признаю я. — Больше никогда, Лили. Я больше никогда не разлучусь с тобой.

Я отпускаю ее, чтобы потянуться и взять мочалку. Нанеся на нее немного геля для душа, я поднимаю ее левую руку и провожу мочалкой по коже, повторяя процедуру до тех пор, пока вода не становится чистой.

Лили делает глубокий вдох.

— М-м-м, мне нравится пахнуть тобой.

— Мне тоже нравится, когда ты пахнешь мной, — говорю я, делая паузу, прежде чем спросить о том, что меня действительно беспокоит. — Лили, он?.. — Я даже не могу произнести это слово.

— Нет. — Она качает головой. — Нет, Трэвис, ничего не было.

Я прижимаюсь к ее лицу. На ее правой щеке синяки, и мои пальцы дрожат от ярости.

— Я в порядке, — говорит она.

— Я... я так чертовски горжусь тобой, Лилиана.

— Почему? — спрашивает она, сведя брови.

— Какая ты сильная, какая стойкая. Ты сама спасла себя, детка. Тебе не потребовалось, чтобы кто-то тебя спасал. Ты сделала это сама. Я восхищаюсь твоей силой. — Я касаюсь губами ее лба, и ее тело откликается на мое прикосновение.

— Я убила кое-кого, Трэвис. Я убила дядю Грея. Я должна что-то чувствовать, верно? Я забрала жизнь. — Руки Лили начинают дрожать, и, несмотря на тепло воды, я чувствую, как по ее коже бегут мурашки.

— Нет, ты сделала то, что необходимо для своего спасения, детка.

— Нет, я убежала. Он был без сознания, и я выбежала из комнаты. Но потом я вернулась туда, когда нашла нож. И я колола его, снова и снова, пока не осталось сил. Он был без сознания, а я продолжала, — говорит она.

— Ты сделала то, что должна были сделать. Это все.

— Может быть...

— Никаких гребаных «может быть». — Я поднимаю ее подбородок и заставляю посмотреть мне в глаза. Я хочу, чтобы она увидела то, что вижу я, когда смотрю на нее. Какое благоговение я испытываю.

Когда мы оба вымыты, я выключаю воду и беру с полки полотенце. Вытираю Лили, затем беру еще одно полотенце и оборачиваю его вокруг нее. Обтерев себя, я беру ее за руку и веду в спальню. Я достаю из шкафа футболку и натягиваю на Лили, полотенце спадает с ее тела.

— Хочешь спуститься? — спрашиваю я, натягивая пару треников.

Лили качает головой, а ее глаза находят кровать.

— Пока нет. Я хочу полежать.

Я снова беру ее руку в свою, веду к кровати и откидываю одеяло. Забираюсь следом за ней, укрываю нас обоих, а затем притягиваю ее к себе.

— Как ты думаешь, сколько времени они не будут нас беспокоить?

— Недолго, — говорит она, зевая. — Я так устала.

— Спи, детка. Я держу тебя, — говорю я ей.

Я лежу неподвижно, держа в объятиях девушку, которая стала для меня всем моим гребаным миром. Я наблюдаю, как ее тело расслабляется и она засыпает. Я не двигаюсь ни на дюйм, не желая ее беспокоить.

Через несколько минут я поворачиваю голову к двери, когда она открывается, и подношу палец к губам, приказывая ее отцу и брату молчать. Их глаза находят Лили, а затем снова возвращаются ко мне.

— Как она? — тихо спрашивает ее отец.

— Она в порядке.

Он кивает, и, похоже, хочет сказать что-то еще. У меня такое чувство, что больше всего на свете ему хочется залезть в эту кровать и вытащить из нее свою дочь. Но он этого не делает, за что я ему благодарен. Потому что ему пришлось бы вырывать ее из моих холодных, мертвых рук. А вокруг моей девочки сегодня и так пролилось достаточно крови.

— Мои люди нашли в доме свидетельство о браке. Этот ублюдок заставил ее подписать его, — говорит мистер Валентино после долгой паузы.

— Что? — спрашиваю я сквозь стиснутые зубы, в душе закипает новый приступ ярости.