Ковчег Времени, или Большой побег Рафала из Когда-то в Сейчас через Тогда — и обратно. Страница 7

Я остаюсь один, чувствую себя немного странно. Хотя теперь здесь наш дом, но мне все еще не по себе, будто сижу в квартире у человека, который только что вышел и не знает, что я у него дома. Кладу в шкаф оставшиеся вещи, подметаю пол, протираю мебель влажной тряпкой и стелю кровати. Со шторами придется подождать — без Дедушки я не смогу их повесить. Сажусь у окна и кладу книгу на стол. За окном смеркается, но буквы еще можно различить. Я читаю «Профессора Допотопнова». Это хорошая книжка, но не такая интересная, как «Машина Времени». В ней говорится о приключениях путешественников, которые через трещину залезают в недра земли и проходят через разные доисторические эпохи, — немного похоже на «Путешествие к центру Земли» Жюля Верна. «Путешествие» было интереснее, потому что там много чего происходило, но в этой книжке гораздо больше всяких важных фактов. Мне нравится та глава, где доктор Мухолапский и профессор Допотопное встречают динозавров. Динозавры — это такие существа, которые давным-давно жили по всей земле в огромном количестве, и были они гигантских размеров, во много раз больше человека! Тогда людей вообще не было, и динозавры очень долго царили на планете. Но пришел такой момент, когда вдруг они все стали умирать: может быть, из-за какой-нибудь страшной катастрофы, землетрясения, а может, из-за чего-то другого. Мне жалко динозавров, и я много думаю о том, что они чувствовали, когда вымирали вот так, один за другим, по всей земле. Наверняка они очень боялись, это уж точно. Неужели людей ждет такая же судьба? Ведь в далеком-далеком будущем, описанном в «Машине Времени», от людей уже не осталось и следа. Значит, гибель неизбежна. Рано или поздно человечеству придет конец, с этим надо смириться. Наверно, труднее всего будет тем, которые вымрут первыми, когда конец только начнется. Мне бы хотелось, чтобы он начался с морлоков, но так не будет, я знаю. Достаточно просто выглянуть в окно, и все станет понятно.

Проходит несколько дней, я уже немного познакомился с нашим домом и ближайшими окрестностями. Тут движение гораздо больше, чем на Сенной. Во дворе дома есть пекарня, и под окном чуть свет слышатся грохот колес и стук копыт по мостовой: одни телеги привозят муку, другие увозят в магазины готовый хлеб и булочки. Недалеко от нас, через два дома, — мебельная мастерская пани Анели Лашко. Целый день оттуда раздается стук молотков и скрежет пилы, а иногда до нас доносится громкое шипение — там есть специальная машина, которая гнет древесину паром. Иногда я представляю себе, что это шипит большой дракон, которого пани Лашко держит у себя во дворе. Драконы были разновидностью динозавров — я в этом почти уверен, но на всякий случай еще спрошу в библиотеке.

На Хлодной, конечно, тоже есть всякие магазины, швейные мастерские, аптека. Туда приезжает много телег, и все грохочут и шумят. На этих телегах привозят еду и дрова. А чуть дальше, через несколько домов, — пункт для беженцев из разных уголков Польши, которым морлоки приказали переехать в Квартал. Там постоянно что-то происходит, и Дедушка запретил мне ходить в тот конец улицы.

Я уже познакомился с несколькими людьми из соседних комнат. Квартира очень большая, она занимает весь этаж, поэтому знаю я пока что не всех. Тут есть еще дети, кроме меня, — за стенкой живут девочка и мальчик примерно моего возраста (об этом мне говорила пани Ламперт из комнаты в конце коридора), но они вообще никогда не выходят. В других комнатах живут с родителями дети чуть старше меня, и все они работают. Занимаются контрабандой. Я знаю, что это такое: дети пробираются за стену Квартала и покупают еду. Часть отдают семье, а остальное продают. Многие дети из Квартала промышляют контрабандой, хоть она и опасна, потому что морлоки на них охотятся. Может, и мне надо научиться ходить за едой. Тогда бы мы заработали немного денег, и Дедушке не пришлось бы столько играть по дворам. Но он категорически запретил такие вылазки — и у меня полегчало на душе: я ведь даже не знаю, как подступиться к делу. И вдобавок, наверно, я бы боялся туда ходить. Стыдно признаться, но это так.

Проходит февраль. В марте у нас во дворике начинается возня. Двор не вымощен, а значит, можно сажать растения. Пани Ламперт говорила, что наш сад — самый красивый на всей улице. Здесь растут даже картошка и помидоры, а сбоку кто-то посадил кусты сирени и крыжовника! Я ужасно рад — наши окна выходят во двор, так что, если высунуться, будут видны все растения. По-моему, это очень здорово — видеть из окна сад! И к тому же нам как жителям дома достанется немножко овощей. Поэтому я иногда прихожу помогать, копаю землю лопатой, чтобы она стала мягкой и растениям было легче пускать корни. Пан Охняк, наш сторож, сказал, что я очень хорошо копаю. А я похвастался Дедушке. Еще пан Охняк помогает мне делать ящики для рассады — в них мы будем выращивать лук.

Однажды на нашу улицу приезжает кукольный театр! На представление приходит множество детей. Театр представляет собой деревянную будку на колесах, которую везет тощий гнедой конь. Сбоку в будке проделано окошко, такое же, как у пана Охняка в сторожке, только с золотой занавеской. Мы сидим на ограде, отделяющей улицу от пустыря на месте разрушенного дома. Взрослые тоже приходят посмотреть, некоторые приносят стулья. Когда все наконец усаживаются, перед телегой появляется женщина в смешном красном костюме, высокой шляпе, с раскрашенным лицом. Она просит тишины, приветствует гостей. Занавески разъезжаются. Представление называется «Путешествия Гулливера». Я когда-то читал эту книжку и помню сюжет. Но мне это совсем не мешает, я хохочу так же громко, как остальные, — по крайней мере, поначалу. Куклы очень красивые. У каждой к рукам, ногам и голове привязаны ниточки, за которые дергают люди в будке. И говорят тоже они, а кажется, будто разговаривают сами куклы. Я смотрю на фигурки и нитки, смеюсь, но вдруг — хоть это и глупо — мне становится не смешно, а жалко кукол. Им приходится делать то, что пожелают люди в будке: ходить, подпрыгивать, кланяться. Они как пленники. Я знаю, что куклы — просто игрушки, что они ничего не чувствуют, но не могу перестать об этом думать.

Украдкой смотрю на других детей. Большинство из них очень худые и бледные. Рядом со мной сидят мальчик и девочка из нашей квартиры, я их уже видел на лестнице, когда мы выходили из дома. Они хорошо одеты, выглядят здоровее остальных, у них румяные щеки. Оба смеются, но вид у них немного перепутанный. Этих двоих привела сюда женщина, которую я раньше не видел, похожая на птицу — длинный нос крючком, узкое смуглое лицо и большие, черные как уголь глаза. Она не смеется. Ровно в тот момент, когда я смотрю на женщину, она поворачивает голову и ловит мой взгляд. Слегка хмурится… и вдруг скашивает глаза, высовывает язык и поднимает руки. Бессильно машет ладонями в воздухе — как куклы в окошке, — а потом улыбается. Однако улыбка у нее невеселая, и я думаю, что она вовсе не хотела меня рассмешить. Мне кажется, она прочитала мои мысли. Я резко отворачиваюсь, меня бросает в жар. Женщина наклоняется к детям и говорит им что-то на иностранном языке. Это английский — я узнаю его потому, что пани Анеля когда-то пыталась учить меня английскому, но ей быстро надоело. Дети искоса смотрят на меня, а потом снова переключаются на спектакль. Я не могу дождаться конца представления, а когда все начинают хлопать, спрыгиваю с ограды и бегу к нашей арке.

— Хочешь дружить? — произносит кто-то за моей спиной так неожиданно, что я подскакиваю с перепугу.

Поворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с девочкой, которую видел на спектакле кукольного театра. Она серьезно смотрит на меня, руки сцеплены за спиной. Я только что вышел во двор — посмотреть, как растения вылезают из земли. Сегодня тепло и солнечно.

— Не знаю, — неуверенно отвечаю я.

Честно говоря, мне редко случалось играть с другими детьми. Еще ТОГДА, когда я только переехал жить к Дедушке, меня нянчила одна тетенька по имени Марианна. Она иногда брала меня в Саксонский сад. Я смутно припоминаю, как сквозь туман: много детей, мы бегали по лужайкам, прятались друг от друга в кустах. Но это было очень давно; в тех картинках, как и в других воспоминаниях о том времени, я не уверен. Может, мне все просто приснилось? Потом началась война и возник Квартал. Люди въезжали и выезжали, все время появлялись новые жильцы, новые дети — я видел их время от времени, но, прежде чем мы успевали познакомиться, они исчезали. Поэтому обычно я все время был или один, или с Дедушкой.